Олег Ростислав - Закон Дарвина

• Название: Закон Дарвина
• Автор: Олег Ростислав
• Жанр: Боевая фантастика
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-699-64347-9

Первые американские бомбы обрушились на города Казахстана. Более трагическая судьба постигла Поднебесную – китайский народ почти подчистую выкосила «загадочная» Желтая Чума. И только в Россию, проданную и преданную собственным правительством, войска ООН вошли без единого выстрела. Но «бархатная» оккупация вскоре обернулась безжалостным ограблением страны и вывозом миллионов детей в публичные дома Турции и арабских шейхов. А самых подходящих по физическим кондициям «миротворцы», не таясь, пускали на органы. Но именно здесь, на поруганной и многострадальной земле России, зародилось кровавое и беспощадное сопротивление. Русские напрочь перечеркнули столь «заманчивые» планы Соединенных Штатов. Началось самоочищение Европы, да и всего мира от «демократии по-американски», а заодно и от засилья воинствующего ислама…

---

И он решительно зашагал к очереди. Второй мальчишка – Димка – удержал рыпнувшуюся следом девчонку и посмотрел на Никитку и Илью.

– А вы чего делать будете? – спросил он.

– А не знаем пока, – ответил Никитка. – Может, тоже куда, в какую деревню, уйдем. А может, еще чего придумаем…

– Чего тут придумаешь? – вздохнул Димка. – Вон как все… плохо. Я, по правде, и не думал, что в семью возьмут, – признался он. – Вон я уже какой лось здоровый… Думал, может, хоть работать где в поле или еще где…

– Е-мое! – фыркнул Никитка лихо (девчонка укоризненно на него посмотрела). – А что, у тебя руки и голова только в Америке работают? Из-под палки на пиндоса ты работать будешь, а на себя – обломись?.. Ну ладно, мы пошли, давайте…

…Когда Никитка и Илья уже прошли полквартала, Илья толкнул приятеля локтем:

– Глянь.

Они обернулись.

От очереди тут и там отрывались одиночки и группки – и исчезали в улицах.

Их было немного.

Но они – были.

* * *

К Союзу казаков России Верещаев добрался сильно за полдень.

Он помотался по городу, заглянул в пару книжных магазинов, где спрашивал, есть ли последний сборник речей Обамы, и один раз поднял скандал, когда ему сказали, что пока не завезли; попел возле «Спартака», с энтузиазмом размахивая выданной бесплатной банкой пива – «Овиплакосс – бухай во имя добра!» (присутствующие пели «шагай во имя добра», но за общим ревом и разжигалкой полуголых тинейджерок с импровизированной сцены его разночтения никто не услышал…). Потом полез фотографироваться с двумя попавшимися навстречу наемниками из охраны газопровода, рассыпаясь в похвалах демократии на отвратительном английском и призывая всех вокруг быть свидетелями того, как он рад наступившей эре порядка. Наемники терпеливо улыбались – народу вокруг было слишком много, русский глуп и назойлив… Они даже согласились сфотографироваться в обнимку с этим идиотом. Мальчишка, которому Верещаев сунул свой цифровик, не дрогнул, когда увидел, как придурковатый мужик пристроил над головами наемников «рога» из пальцев. Остальная собравшаяся публика тоже лишь прятала улыбки.

Верещаев любил издеваться над дураками и в мирное время, а сейчас это взбадривало нервы. Это было особенно нужно перед предстоящим визитом.

В холле Союза сидели пятеро донцов в полной форме, двое – с пистолетами в кобурах. На вошедшего они уставились совершенно без выражения на лицах. Один пожилой, двое – молодые мужики (с пистолетами), двое – пацаны лет по 16–17. Роднили казаков похмельные глаза.

– Здоров дневали, казаки! – бодро поприветствовал дежурных Верещаев. Те ответили вяловатым «Здоров дневали». – А как бы мне атамана Щупака повидать?

– Сняли Юрия Сергеевича, – сказал тот, что постарше.

Это был удар. Но Верещаев лишь поднял брови:

– О как. За что ж?

– За русский фашизм, – объяснил тот же. Верещаев хмыкнул:

– А, ну да, это правильно. А вы чего сидите?

– А чего нам делать? – буркнул один из «пистолетчиков».

– А-а-а-а… – с непередаваемой интонацией протянул Верещаев. – Ну тогда я пойду, бывайте… МУЖИКИ, – и, кивнув, вышел наружу.

На улице самообладание ему несколько изменило – он залепил шепотом такую матерную тираду, что сидевший сбоку от входа бомж удивленно поднял брови и явно передумал клянчить денег. Но внимания мат и злость не притупили – через сотню шагов Верещаев обнаружил, что за ним «по своим делам» идут те двое казачат.

– Угу, – человеконенавистнически буркнул экс-писатель на ходу. Он и правда был очень зол. И рассеянной походкой побрел туда, где было меньше людей – в Петросквер, а оттуда – в Фабричный переулок…

…Завернув за угол переулка, парни буквально налетели друг на друга и замерли.

Верещаев стоял в каком-то метре перед ними, держа в руке у бедра «ПМ».

Переулок был пустынен.

– А ну, стой, – произнес он мирно. Вздохнул и продолжил негромко: – Ребятки, вы за мной не ходите и не бегайте, не надо. А то ведь я рассержусь и шлепну вас прямо возле божьего храма, – он чуть кивнул на купола за деревьями, – некрасиво как-то выйдет, правда? И не надо шутить, – его голос стал почти ласковым, – вы по сравнению со мной котятки рядом с бирюком. Идите своей дорогой, а я пойду своей…

Замешательство на лицах казачат сменил испуг, который потом вдруг переплавился в решимость.

– А мы вас… – начал тот, что постарше, с типичным чубом из-под фуражки. – Мы вас узнали. Вы писатель.

– Я узнал, – тихо добавил второй, ниже ростом и хлипче. – Я ваши книжки читал… Вы Верещаев. Ольгерд.

– Ну я Верещаев, Ольгерд. – Верещаев не убирал пистолет. – Дальше что? Кстати, казачатки, придется мне вас и правда шлепнуть обоих, раз уж мы так хорошо знакомы…

Парни чуть попятились, но остались стоять.

– Мне ваши книжки нравились… нравятся… – по-прежнему тихо сказал второй. – И мне, и Андрюхе, – он кивнул на чубатого, – хотя он мало читает. Ну и мы подумали… не может быть, чтобы вы… тоже…

Верещаев посмотрел в глаза обоим парням. Одному. Второму. Одному. Второму.

– Идите, – буркнул он, убирая пистолет. Казачата дернулись… и тут же Андрюха спросил растерянно и сердито:

– И чего – все?!

– Ишь ты, – непонятно произнес Верещаев, – их живыми отпускаешь, а они еще чего-то хотят…

– А нам, может, неважно – живыми или как! – запальчиво выкрикнул казачонок.

– Ну и дураки, – мирно возразил Верещаев. – На вашем месте я бы карьеру делал. Вы молодые. Вам новая власть будет доверять. Чего еще-то.

– Ах ты… – багровея, Андрюха шагнул на поднявшего брови Верещаева. Но его приятель поймал разъяренного казачонка за руку:

– Стой, погоди… Карьеру? – он чуть прищурился. Верещаев кивнул:

– Ее, родимую.

– Пошли, Андрюх. – Младший казачонок потянул за собой рвущегося в бой старшего.

– Да куда пошли, ты что, не слышал… – рвался тот бить морду иронично следящему за ним мужчине.

– Это ты ничего не слышал, дундук, – тихо сказал младший. – А что слышал – того не понял, я тебе потом объясню, по дороге… – и махнул рукой Верещаеву: – Мы пошли. Карьеру делать. А вы проследите за ней?

– Да уж как-нибудь, – лениво ответил писатель. И мальчишеским шагом – пружинисто и легко – зашагал дальше по переулку…

…Неожиданно выяснилось, что Щупак дома не один. В мягком кресле около низенького стола сидел и пил кофе тощий длинный молодой мужик с козлиной бородкой. Увидев Верещаева, бородатый невероятно оживился и несоразмерно густым басом изрек, приветственно поднимая чашку:

– Здрав буди, словоблуд языческий.

– О как. – Верещаев, остановившись на пороге, склонил голову набок. Щупак, хмыкнув, обошел его и плюхнулся в другое кресло, сделал приглашающий жест к третьему, но Верещаев покачал головой и продолжил: – Это за что ж вы меня так, батюшка Георгий?

– А что, истина глаза колет? – осведомился бородатый. И тяжело вздохнул: – Да только не батюшка я ныне. Расстрижен еси…

– Это за что же? – вкрадчиво и непонятно уточнил Верещаев. Экс-священник потупился, а Щупак не без удовольствия сообщил:

– За проповедь, произнесенную перед пришедшими с визитом дружбы функционерами ООН. Жорка почтил их словами…

– …О Господи, Господи, многогрешен и окаян… – пробормотал бородатый. Щупак невозмутимо продолжал:

– …«Мудозвонное собрание», «кимвалы пустоголовые», «смрадь вавилонская»… Но особенно запомнилось мне окончание речи, ознаменованное блестящим эпитетом «офедроном ослиным рожденные».

Верещаев захохотал – искренне и громко. Щупак тоже смеялся. Экс-священник снова вздохнул и, подняв голову, пояснил:

– Зол был и пламенем пыхал… А кто их, между прочим, – перешел он на нормальную речь, – заставлял закрывать церковный приют? Мол, «мракобесное и ортодоксальное воспитание, не соответствующее реалиям свободы личности». Приют-то помнишь? – уточнил он у подобравшегося Верещаева.

– Еще бы ему не помнить, ты ж его два года назад оттуда кадилом изгонял, – усмехнулся Щупак.

Верещаев отрывисто и серьезно спросил:

– Дети где?

– Далеко, – вздохнул священник, – однако не в тех местах, куда их эти паскудцы отправить хотели, – и неожиданно подмигнул Верещаеву, но тут же перекрестился и потупил глаза.

– А самое главное, – продолжал Щупак, – что на следующий день Жорка, чтобы доказать бессилие расстрижения, публично проклял новенький гей-клуб на набережной. А ночью клуб чего-то сгорел…

– Ай-ай, как же вы так? – осуждающе покачал головой Верещаев, пристально глядя на священника. – Может, вы и в непогрешимость ООН не веруете?

– Не верую, – сокрушенно вздохнул тот. Верещаев уточнил:

– А вот… перевалочную базу, например, проклясть не пытались?

Священник посмотрел в глаза писателю.

– Да пока нет… – медленно начал он. – Вот сил у Господа намолю – глядишь, и прокляну…

– Ну, тогда плесни-ка мне кофейку, атаман, – обратился Верещаев к Щупаку, садясь в кресло. – Говорить будем.