Хамза Есенжанов - Крутое время

• Название: Крутое время
• Автор: Хамза Есенжанов
• Издательство: Жазушы
• Жанр: Роман
• Год: 1966

---

— Юрист Каратаев, вы считаете возможным сделать киргизов свободными лишь тогда, когда они выйдут из состава России и образуют самостоятельное государство?

— Нет, господин генерал…

— Тогда почему вы выступаете против Досмухамбетовых? Они борются за создание самостоятельной, равноправной автономии, делают благородное дело, действуют в союзе с Войсковым правительством.

— Свобода и равноправие достигается не только отделением от России. Тут важно, кто получит свободу, кто добьется равноправия. Суть свободы и равенства связана с уничтожением эксплуатации человека человеком. В одном государстве может быть девяносто наций, и все они могут быть равноправными. С другой стороны, государство может состоять из людей только одной «чистой» нации. Однако это обстоятельство не дает полной возможности для расцвета свободы и равенства, ибо свобода означает прежде всего свободу личности, свободу труда, уничтожение всякого рабства. Я собственными глазами видел открытое рабство. В Калмыковском уезде служил помощником начальника уезда Жаркинай Есниязов. Это был просвещенный человек, получивший и русское, и казахское образование. В доме Есниязова я увидел старика по имени Тулебай, мне было тогда пятнадцать лет, старику — семьдесят пять. Будучи подростками, Тулебай и Еснияз попали в плен к батыру Бопылдаку из воинственного казахского рода Серкеш во время его набега на туркмен. Бопылдак подарил Еснияза своему другу, а Тулебая оставил скотником у себя. Тулебай оказался услужливым работником. Позже он нашел себе невесту, очень красивую дочь казаха-бедняка, но богач и батыр Бопылдак оскопил раба Тулебая и сделал его красивую невесту своей токал[1]. Когда Тулебаю было уже семьдесят пять лет, его выкупил за шестьсот рублей у сыновей Бопылдака образованный сын Еснияза Жаркинбай. Вот вам одна из открытых форм рабства в казахской степи. Существуют и скрытые формы рабства. Я имею в виду тех несчастных, которые всю жизнь ради жалкого пропитания работают на всесильных биев и баев. Разница между ними и русскими крепостными невелика. Крепостное право на Руси было отменено при нас, в годы нашего детства. Только после огромных лишений, после кровопролитной борьбы освобождается народ от рабства. Товарищ Дмитриев, сидящий перед вами, сын бывшего крепостного Иосафа. Все это я говорю в связи с понятием свободы. А вы, господин генерал, говорите, что Досмухам-бетовы в Джамбейты образовали автономию и ратуют за создание независимого государства. Несомненно, их дело — шаг вперед по пути национального равноправия. Но всего лишь один шаг. Почему? — спросите вы. Во-первых, потому, что автономия — подобие Временного правительства Родзянко и Керенского. Нечто подобное создавалось уже в Коканде неким Мустафой Чокаевым, тоже адвокатом, как и Жанша Досмухамбетов. Автономии Жанши и Мустафы полностью опираются на содействие и поддержку наиболее влиятельных и богатых биев и богачей. В административном положении они всецело зависели от Керенского. Ибо, чтобы стать независимым государством, надо иметь деньги. Чтобы иметь свои деньги, надо образовать банковую систему, а основой банковой системы является национальная промышленность; для ее развития необходим внутренний и внешний рынок, пути сообщения с рынками, управление транспортом; для защиты всего этого, наконец, нужна своя национальная армия. Возвращаясь к прежней мысли, должен сказать: равноправие нации предполагает свободу личности, свободу труда. Если труд свободен, то самые драгоценные его плоды, созданные народом, перейдут в его же руки. Богатство нации создается трудом девяти десятых народа. И пока это большинство не возьмет власть в свои руки, не может быть ни свободы, ни подлинного равенства…

— Короче говоря, султан Каратаев против автономии Досхмухамбетовых! Он за большевистский режим, так ведь, арестант Каратаев? — с усмешкой спросил Емуганов. Два полковника недобро уставились на старого адвоката. На несколько секунд воцарилась тишина.

— Я имею право закончить свою речь, господин генерал. Почти за шестьдесят лет я многое пережил, перевидел, старался как можно больше узнать. Мои мысли о свободе и равенстве основаны на жизненном опыте. Подлинное социальное равенство и свободу я вижу в тех идеалах, к которым стремится русский пролетариат. Я считаю, что и русскому крестьянству только рабочий класс может дать истинную свободу, а изнывавшие в ярме колониальной политики царизма киргизы, татары и другие могут обрести справедливость, свободу, настоящее равенство лишь в тесном содружестве с рабочими. В этом я убежден, в это верю…

— Вы кончили, Каратаев, свою речь?

— Да, господин генерал. Мы скоро с вами покинем этот мир. Вместо нас придут другие люди, много новых людей. И со временем сбудутся их желания и мечты, таково требование неудержимой, как водопад, жизни. Поток будущего смоет вековой позор рабства и унижения. Настанут времена, когда все люди будут равны. Возможно, мы доживем до этого, а может быть — нет. Но так или иначе новое поколение не сегодня-завтра прочтет или услышит наши слова, все взвесит и все поймет. Ибо история убеждает в том, что чаяния народа, много терпевшего, много страдавшего, непременно сбываются. Я кончил, господин генерал.

— Встать! — тотчас крикнул секретарь суда.

Большевики один за другим поднялись с мест. Лишь

Нуждин остался лежать на носилках.

— Суд удаляется на совещание, — объявил Емуганов.

Опустив правое плечо, будто взвалив на себя тяжесть, генерал направился в соседнюю комнату. Два офицера последовали за ним.

Несколько минут совещания военно-полевого суда показались Каратаеву очень долгими. Мысли его снова вернулись к давним событиям в долине реки Жема. С удивительной ясностью представил он картину кровавой битвы, услышал залпы, топот коней и кличи, прогремевшие пятьдесят лет тому назад…

— Да-а, — проговорил старик самому себе и вздохнул. — Они были настоящими героями…

Заключенные, сидевшие рядом, не удивились тому, что пожилой казах разговаривал сам с собой. Отчаяние в такую минуту понятно и неосудительно, ведь через несколько часов последний миг… последний вздох.

— Где они теперь, бесстрашные? — спросил Каратаев, вскинув голову.

Взгляд его скользнул по винтовкам солдат, окруживших подсудимых, остановился на окошке здания суда, потом, казалось, проник через него и всматривался в бескрайнюю казахскую степь за Яиком, искал исчезнувших куда-то смельчаков.

Глава вторая

I

А смельчаки в это время бились в долине Яика повсюду: и вблизи, и вдали.

После того неудачного похода Нурум все лето ходил подавленный.

На разгорячившуюся было молодежь неудача подействовала угнетающе. Учителя Калена освободили легко, но джигитам дерзкого аула возвращаться назад, даже не замахнувшись камчой на своего извечного врага — волостного, было досадней, чем идти с охоты с пустыми руками. «Надо было хотя бы брата его прижать — припугнуть», — с сожалением думали многие. Но хаджи Жунусу на старости лет не по душе стали походы. «Кален вернулся. Пока все в порядке. Возвращайтесь домой», — приказал он джигитам, и большой отряд, не тронув врага даже пальцем, повернул обратно.

Нурум был удручен больше других. Горячий, порывистый, непременно достигавший своей цели, он чувствовал себя опустошенным: опять не выдался случай блеснуть ярким, разящим словом акына, безумной удалью в бою. Юноша Ораз, острый на язык, много повидавший, образованный, нередко говорил ему: «Нагаши, тебе надо быть всегда в гуще молодежи. Ты должен стать ее голосом, ее песнью». Запали в душу Нурума эти слова, все чаще стала тревожить его беспокойная мысль: «Что мне делать здесь, в ауле?» Но тут же являлась другая мысль: «А куда мне из аула податься?» Сейчас нет тех беззаботных вечеринок, где можно было, среди молодежи, как прежде, до утра петь песни и веселиться; нет шумных тоев в аулах, где можно поразвлечься, нет Хакима, с кем можно посоветоваться, нет рядом умного Ораза — один Нурум, как баксы, которого покинули вдруг духи. Одно развлечение — покос… Маячит перед глазами суетливый, неуклюжий Бекей. Бесконечны его вздохи, неутомим стрекот кузнечиков… Сегодня и степь показалась Нуруму особенно унылой. Каждый день на покос, на жнивье вдоль реки тянулись подводы, люди; сегодня их почему-то не видно. Только вон там, вдали, скачет одинокий верховой в сторону скособоченной землянки старухи, вдовы покойного Каипкожи, сыбызгиста. Даже не пытаясь разузнать, кто это может быть, Нурум завалился в тени копны. Задумался, ушел в себя и не заметил, сколько времени пролежал в забытьи.

— Сено лежит в копнах. Дождь нагрянет — все пропало, все сгниет, — недовольно пробурчал возле его уха Бекей. — Ты совсем распустился, лоботряс.

Нурум продолжал лежать, будто ничего не расслышал. Сам не зная с чего, вдруг начал шептать: