Нина Соротокина - Личная жизнь Александра I

• Название: Личная жизнь Александра I
• Автор: Нина Соротокина
• Издательство: Вече
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-9533-5949-8

История жизни наших самодержцев состоит из мифов и легенд. А больше всего мифов сочинено про императора Александра I. Документы, мемуары, воспоминания современников, легенды, анекдоты — и все про Александра Павловича. Его, вершителя судеб Европы, называли слабым и недальновидным правителем, и при этом — чрезвычайно честолюбивым, хотя трон для него был тяжелейшей обязанностью. Внезапная кончина императора привела к трагическим событиям и породила множество сплетен и легенд, о реальности которых спорят до сих пор — и дальше будут спорить, потому что счет спорщиков 1:1. А где истина? Где «как там оно было на самом деле»? Эта книга — попытка соединить воедино прямо противоположные точки зрения серьезных исследователей, историков, а также личного окружения о судьбе и царствовании императора-мистика Александра I.

---

Собственно, для меня здесь главный вопрос: на кого падает ответственность за казнь пятерых, за каторгу и ссылку сто двадцать одного декабриста, за погибших во время восстания людей, за пропущенных сквозь строй солдат, их сотни — на Александра Павловича или Николая Павловича Романовых?

В 1856 году (на троне Александр II) декабристам была объявлена амнистия. Оставшиеся в живых вернулись из Сибири. Александр II заказал барону Корфу («однокласснику» Пушкина, Кюхельбекера и Пущина) написать книгу о восстании 14 декабря. Общество всколыхнулось. Тридцать лет о них не только не писали ни строчки, в частных разговорах декабристов запрещено было поминать. Барон Корф аккуратно написал свой труд «Николай I и 14 декабря», думаю, что, излагая материал, он был перед собой вполне честен.

«Благодушная мысль монарха склонилась к тем несчастным, которые, быв увлечены, одни обольщением самонадеянности, другие неопытностью молодости, тридцатилетними страданиями искупили свою вину». Цензуру смутило слово «страдание». Автор исправил: «…тридцатилетним заточением и раскаянием».

В обществе выход книги Корфа был принят как некий положительный знак, как «оттепель», но неожиданно разгорелся спор о личности Александра I. Корф в своей книге процитировал письмо юного Александра (еще при Екатерине II было дело) своему приятелю Кочубею. Я уже приводила отрывок из этого письма в начале книги. Вот его полный текст: «Придворная жизнь не для меня создана. Я всякий раз страдаю, когда должен выйти на придворную сцену, и кровь портится во мне при виде низостей, совершаемых другими на каждом шагу для получения внешних отличий, не стоящих в моих глазах медного гроша. Я чувствую себя несчастным в обществе таких людей, которых не желал бы иметь у себя и лакеями, а между тем они занимают здесь высшие места, как, например, Зубов, Пассек, Барятинский, оба Салтыкова, Мятлев и множество других, которых не стоит даже называть и которые, будучи надменны с низкими, пресмыкаются перед теми, кого боятся. Одним словом, мой любезный друг, я сознаю, что не рожден для того высокого сана, который ношу теперь, и еще меньше для предназначенного мне в будущем, от которого я дал себе клятву отказаться тем или другим образом. (…). В наших делах господствует неимоверный беспорядок; грабят со всех сторон; все части управляются дурно; порядок, кажется, изгнан отовсюду, а империя, несмотря на то, стремится к расширению своих пределов. При таком ходе вещей возможно ли одному человеку управлять государством, а тем более исправить укоренившиеся в нем злоупотребления? Это выше сил не только человека одаренного, подобно мне, обыкновенными способностями, но даже и гения, а я постоянно держался правила, что лучше совсем не браться за дело, чем исполнять его дурно…»

Письмо было замечено читателями, и разгорелся спор. Кто он, Александр I, как не трус, «который оставил Россию в жертву междоусобий». Ведь он признался, что, будь «он даже гений», исполнять обязанность императора ему не под силу. А что изменилось? Цензура негодовала. Ведь кое-кто может сказать: мол, может быть, «правительственные люди не те, что были, но они по-прежнему почти нули, такие же гнусные, как их предшественники». А раз император позволил опубликовать письмо Александра I, значит, он разделяет точку зрения своего покойного дяди. И что скажут те, которые и сейчас жаждут революции? А не упадет ли это тенью на правление ныне здравствующего государя?

Неожиданный ответ пришел из Лондона. Герцен и Огарев уже выпускают «Полярную звезду» и очень внимательны к судьбе декабристов. В своем «Разборе», отклике на дискуссии вокруг книги Корфа, Огарев написал: «Счастливо для памяти Александра I, что его письмо к Кочубею целиком помещено в книге Корфа. Как же господин статс-секретарь не понял из этого письма, что желание отречься от престола не было у Александра ни минутным раздражением, ни глупой романтической настроенностью?.. Не минутное раздражение, не романтическая настроенность влекли его удалиться, а живое отвращение благородного человека от среды грубой и бесчестной, в которую он, вступая на престол, должен был войти роковым образом…»

Для меня это исчерпывающий ответ. Но… во-первых, на совести Александра I жесткая расправа с Семеновским полком. Офицеров не арестовывали, но с солдатами поступили очень жестоко, а во-вторых, есть документы, о которых не знали в Лондоне ни Герцен, ни Огарев. За десять дней до смерти Александр все-таки отдал тайный приказ об аресте в Харькове Вадковского со товарищами. Думаю, этот приказ тяжело ему дался, здесь драма налицо. Александра есть в чем упрекнуть, но есть за что пожалеть.

Дела государственные и церковные

«Как подумаю, как мало еще сделано внутри государства, — говорил Александр в 20-х годах, — так эта мысль ложится мне на сердце, как десятипудовая гиря. От этого устаю». Он еще пытался что-то сделать для разумного управления Россией. Была идея — разделить всю страну на округа, в которые входили бы несколько губерний. Далее снять неспособных и малограмотных губернаторов числом в пятьдесят человек, а во главе восьми-десяти (сколько получится) округов поставить талантливых и энергичных администраторов. Для пробы он поручил генерал-адъютанту А. Д. Балашеву возглавить пять губерний (Рязанская, Тульская, Воронежская, Орловская и Тамбовская) и представить о том отчет. Отчет этот был не только не утешителен, он был страшен: «Отеческое сердце Ваше, Государь, содрогнется при раскрытии всех подробностей внутреннего состояния губерний… Не только воровство в городах, но только частые и никогда почти не отыскивающиеся грабежи на дорогах, но целые шайки разбойников приезжали в усадьбы, связывали помещиков и слуг, разграбляли домы… В селениях власть помещиков не ограничена, права крестьян не утверждены, а слухами повиновение к первым поколеблено и ослушаний тьма (вспомним «Дубровского»). Недоимок миллионы. Полиция уничтожена. Дел в присутственных местах кучи без счету, решают их по выбору и произволу. Судилища и судьи в неуважении подозреваются и в мздоимстве… Лучшие дворяне от выборов уклоняются… Хозяйственной части нет и признаку. Главные доходы короны основаны на винной продаже… и т. д». При такой ситуации — давай конституцию, не давай конституции — все одно. А заговорщики из Союза благоденствия думают, что все можно решить росчерком пера. Будто он сам, Александр, меньше их мечтает об отмене рабства! Огромная, неповоротливая Россия, дворяне корнями вросли в землю, они не отдадут крепостным ни пяди. А куда девать крестьян без земли — плодить новых Пугачевых?

В университетах творится непонятно что. Магницкий и Рунич с такой легкостью извратили главную идею, что диву даешься. И ведь все врут: мол, дела идут прекрасно, только неугомонный Георг Фридрих (Егор Иванович) Паррот, профессор из Дерпского университета, откровенно и безбоязненно пишет Александру обо всех безобразиях в науке. И как им всем помочь?

Очень сильное впечатление на Александра произвела встреча с монахом Фотием, которая состоялась в Каменноостровском дворце 5 июня 1822 года. Фотий был моложе Александра, а держался с ним как равный, говорил уверенно, витиевато, сложно, непонятно и от этого как-то особенно убедительно.

Александр жил в убеждении, что каждый имеет право верить во Всевышнего так, как он хочет. Главное — верить, именно об этой «внутренней церкви» все время говорил друг молодости князь Голицын. Бог мой, сколько он, Александр, молился, на коленях от долгого стояния образовались мозоли, а тут приходит маленький монашек и строго говорит, что все не так, что «внутренняя церковь» не более чем соблазн и легковерие, а главное — Православная церковь, и ничего другого!

«Я сижу в глубине безмолвия и уединения и молю Господа, да изведет в свое время на дело свое человека Божия подкопать, взорвать дно глубин сатанинских, содеянных в тайных вертепах — тайных обществ, вольтерьянцев, франкмасонов, мартинистов…» — так вещал Фотий. В этих словах Александру слышалось избавление от многих бед. 1 августа 1822 года вышел государев рескрипт: «Все тайные общества, под каким бы наименованием они ни существовали, как то масонских лож или других, закрыть и учреждения их впредь не дозволять, а всех членов сих обязать подписками, что они впредь ни под каким видом ни масонских, ни каких других тайных обществ ни внутри империи, ни вне ее составлять не будут».

Фотий был аскетом, врагом мистицизма, носил вериги. В делах своих он активно общался с богатыми благочестивыми женщинами, которые видели в нем пророка. Одной из таких дам была А. А. Орлова, дочь Алексея Орлова-Чесменского и одна из самых богатых женщин России. Фотий был назначен настоятелем Юрьева монастыря под Великим Новгородом, что не помешало ему организовать «заговор» против князя Голицына. Вторая встреча Фотия с императором произошла тайно 20 апреля 1824 году, беседовали долго. Фотий говорил о православии: если царь не православный, значит, стране нет спасения. Он также обвинил Библейское общество в распространении опасной заразы — сектанства и мистицизма. Александр поверил каждому слову благочестивого монаха, встал перед ним на колени для благословения. 15 мая 1824 года князь Голицын получил отставку с поста министра духовных дел и народного просвещения. За князем Голицыным осталось Министерство почт. Это событие не изменило отношения князя и императора, они по-прежнему остались друзьями.