Алана Инош - Дочери Лалады. (Книга 1)

• Название: Дочери Лалады. (Книга 1)
• Автор: Алана Инош
• Жанр: Короткие любовные романы

Это старинный языческий мир, наполненный чудесами, в нём люди живут по законам природы и умеют разговаривать с богами. Реки чисты, леса девственны и дремучи, а между западом и востоком протянулись Белые горы – богатая самоцветами и благословенная богиней Лаладой земля, населённая необыкновенным народом – женщинами-кошками, как их называют жители соседних земель. Рука женщины-кошки умеет и ковать зачарованное оружие, и возводить прекрасные жилища, и исцелять недуги. Быть может, мужчина и хотел бы коснуться этой руки, но в ладонь обитательницы Белых гор на свадебном обряде ложатся только девичьи пальчики – так уж повелось издревле.

---

Кольцом этим Ждане тоже предстояло научиться пользоваться. Чтобы попасть в какое-либо место, следовало точно представить его себе либо целиком, либо хотя бы какой-то находящийся там предмет или человека, после чего пожелать туда переместиться. Это открывало проход в пространстве – ту самую колышущуюся в воздухе «дыру». Таким образом, переноситься Ждана могла только в знакомые места. У женщин-кошек возможности были шире: они умели перемещаться без колец и в незнакомую местность – по проходам, уже проделанным другими. Всё пространство было исчерчено этими ходами, как земля – дорогами. Увы, даже с надетым кольцом Ждана не могла их видеть, а дочери Лалады легко распознавали и даже заранее прослеживали, куда они ведут.

Сначала Ждана жила в доме Твердяны. Каждое утро с первыми лучами солнца родительница Млады со старшей дочерью уходили в кузню, беря с собой обед, а возвращались только к ужину. Хотя в доме работали три наёмные девушки, Ждана не сидела сложа руки: стараясь произвести хорошее впечатление на свекровь, она в меру сил и умения помогала по хозяйству – благо, всему, что необходимо знать женщине, мать её научила. (Будучи сама из простой семьи, Томила Мировеевна считала, что даже если её дочери не придётся хлопотать по дому собственноручно, она как будущая хозяйка всё равно должна сама уметь делать то, что будет приказывать служанкам). У Крылинки не было причин для недовольства будущей супругой Млады, если, конечно, не обращать внимания на небольшую разницу обычаев: к примеру, каким способом защипывать пироги, какие класть к мясу пряные травы, на какой манер сворачивать полотенце, как кроить рукав у рубашки и прочие поправимые мелочи. Впрочем, Ждана быстро перенимала местные обычаи. А вечерами Зорица учила её основам особой, колдовской белогорской вышивки.

Для начала она до крови уколола палец Жданы иголкой, сделанной в кузне Твердяны: перед работой, как пояснила она, иглу надо покормить – только тогда заключённое в ней волшебство начнёт действовать. Затем надлежало на четыре стороны света произнести заклинание: «Мать Лалада, пролей каплю силы в мои нитки! Даруй защиту, крепость, здравие и жизнь (имя человека, для которого вышивается вещь)». Эти же слова желательно было как можно чаще повторять во время вышивания – искренне, от всего сердца. На время работы следовало выбросить из головы все дурные помыслы, обиды, печали и тревоги, чтоб не зашить их в узор. Ждана узнала дюжину способов вышить солнце: его полагалось использовать обязательно. Особым «солнечным» знаком являлся петух, который своим криком оповещал о восходе светила. Ну и, разумеется, не обходилось без кошек. Что касается основного рабочего инструмента, то Зорица подарила Ждане целый набор позолоченных волшебных игл, хранящийся в игольнице наподобие складной книжечки из тонких дощечек, обтянутых тканью. С таким набором каждая уважающая себя рукодельница не должна была расставаться, нося игольницу и нитки в мешочке на поясе.

Млада несла службу на западной границе, но приходила увидеться со Жданой почти ежедневно: расстояние в три сотни вёрст ничего не значит, если умеешь преодолевать его в мгновение ока. За каким бы делом женщина-кошка ни заставала свою избранницу, Ждана тотчас же всё бросала и бежала к ней – лучисто улыбающейся во все тридцать два белых зуба, включая две пары остреньких клыков. Синеглазые кошачьи чары грели не хуже солнца, и Ждана, с разбегу повиснув на шее Млады, купалась в безграничном и бездонном счастье. Млада частенько утаскивала её с собой в укромный уголок в горах, чтобы досыта нацеловаться; иногда дело заходило и дальше, но без проникновения: в вопросе сохранения девственности Жданы до обряда она оставалась тверда. От её колдовски-проницательного взгляда не укрывался ни один оттенок настроения, и Ждана не смогла долго прятать своё смятение, порождённое словами Твердяны и тенью вороньего крыла омрачавшее её светлое белогорское счастье…

Однажды они перенеслись в любимое место Млады – водопад совсем близко от западной границы. С плоского края обрыва ниспровергались семь струй, ступенчато разбиваясь о каменные выступы, а если глянуть вниз, то становилось дурно от высоты. В брызгах сияла радуга, вокруг поднимались ощетинившиеся островерхим еловым лесом склоны, а река бурливо убегала вдаль – в Воронецкое княжество. Сев на торчащий корень огромной старой ели и усадив Ждану к себе на колено, Млада сказала:

«Ну вот, отсюда всё как на ладони… Здесь лучше всего слышно, что творится в западных землях».

Совсем ничего зловещего на западе не было видно. Небо как небо – такое же, как над Белыми горами… Даже не верилось, что там начиналось Марушино владычество. Да и всякие мысли об этом отгоняла тёплая рука Млады, то гладившая Ждану по щеке, то игравшая с её серёжкой, то обследовавшая кончиками пальцев основание косы. Поцелуи щекотали сердце еловой сказкой, а пальцы Жданы заблудились в шёлковых дебрях чёрных кудрей.

«Не скрывай от меня ничего, Жданка, – сказала вдруг Млада, серьёзно и глубоко заглянув девушке в глаза. – На сердце у тебя какой-то груз… Я уже давно жду, когда ты расскажешь, но ты молчишь. Ты думаешь, мне легче от незнания? Нет, я вместе с тобой несу эту тяжесть. Поэтому лучше открой мне, что тебя тревожит».

Как же Ждане не хотелось об этом говорить! Но Млада была права: груз действительно висел на её сердце, и если днём от множества домашних дел тучи ненадолго рассеивались, то к вечеру, когда возвращалась домой Твердяна, тень снова набегала на окоём [26]будущего. Нет, глава семьи ни слова больше не говорила о том, что Ждане с Младой не судьба быть вместе, но слова и не требовались. Твердяна относилась к Ждане спокойно и не враждебно, но без особой приязни, а вернее – вообще никак, будто её и вовсе не существовало. Она никогда не заговаривала с девушкой первая, даже смотрела в её сторону редко, а если и случалось, то взгляд Твердяны обдавал Ждану прохладой. Пустота и ветер, как в чистом поле… К супруге своей Твердяна обращалась с шутливой церемонностью, величая ту своей госпожой и владычицей, и не скрывала удовольствия во взгляде, когда любовалась округлостями Крылинки; с внучками она всегда была ласкова, никогда не прогоняла, когда те забирались к ней на колени, и рассказывала им предания старины… К Рагне Твердяна относилась тепло, как к родной, с Гораной и Младой держалась просто и серьёзно, но за этой внешней сухостью и суровостью крылась большая привязанность. А вот на младшую дочь, Зорицу, Твердяна смотрела так, как не каждый влюблённый смотрит. Её суровый голос, сильный и зычный, весь какой-то взъерошенный, точно дикий зверь, всегда становился кротким и ласковым, когда произносил: «Зоренька…» – но дрожали в нём такие обожание и страсть, что становилось даже страшновато при мысли о том, что она могла сделать с обидчиком своей дочери.

Для Жданы же, казалось, не было места ни в её сердце, ни в доме.

«Я чужая здесь», – вздохнула девушка, пытаясь проглотить сухой ком горечи в горле. Не могли излечить эту горечь ни привольные зелёные горные склоны, ни таинственная сень под еловыми лапами, ни пружинистые подушки мха под ногами, ни причудливые бороды лишайника на стволах… Ни, наверное, даже гордый гром водопада и ясная радуга, блестящая в облаке брызг под лучами солнца.

«Жданка… Что ты говоришь! – нахмурилась Млада, прижимая девушку к себе. – Какая же ты чужая, если мы нашли друг друга, даже разминувшись на смотринах?»

«А твоя родительница считает, что вместе нам не быть, – сдавленно выговорила Ждана. – Хоть ничего она и не говорит, но от её взгляда мне холодно становится. И даже тепло всех остальных от этого меня не спасает».

На несколько мгновений светлый лоб Млады омрачился думой, взгляд посуровел, остро заблестев. Размышление было недолгим.

«Не горюй, лада моя, – решительно сказала она. – Спорить с моей родительницей мы не будем, а сделаем по-своему… Если тебе плохо там, перебирайся ко мне. Правда, у меня жить не так удобно, как в родительском доме, да и скучно: застава моя – в глухомани, и голос человеческий можно услышать только в крепости, которая в тридцати вёрстах… Ну, да если и соскучишься – кольцо-то при тебе, можешь в любое время матушку, Зорьку и Рагну с малыми навестить. Миг – и ты у них».

В тот же день Млада и показала Ждане свою заставу – одинокий дом на берегу синего, как небо, озера. Роскошным убранством он не отличался, но построен был крепко и добротно, имел прохладный погреб для съестных припасов, обложенный камнем колодец и баню. Столовалась Млада в основном в крепости Шелуга – на противоположном берегу озера, и из съестного в доме имелась только мука, мёд и солёная рыба. А порой, перекидываясь в кошку, она и вовсе могла не думать о приготовленной по-человечески пище, довольствуясь пойманной в лесу добычей. Впрочем, постоянно сырым мясом она не питалась – иногда тянуло и на людские разносолы.