Никандр Алексеев - Охотничьи тропы

• Название: Охотничьи тропы
• Автор: Никандр Алексеев
• Издательство: Новосибгиз
• Жанр: In-verse, стихи
• Год: 1948

Рассказы, очерки, стихи.

---

Век живи — век учись. Сидя в обласке, не плыви вслепую, назад кормой. Я нарушил эту заповедь. Выплывая из камышей, я пустил весло слишком глубоко, поднажал, не заметил, как вода хлынула через край кормы, и обласок перевернулся. Место глубокое. Надо спасаться. Плыви, пока не намокли плащ и полушубок. Впереди, метрах в ста, как якорь спасения, над водяной равниной высятся деревья. Наверно, там берег Уеня. Но он под водой. И вообще весенний разлив неогляден. Все озера и луга слились в одно огромное озеро. Плыву, но мысль беспокоит:

— Неужели так глупо погибну? Полвека охочусь, плаваю, как утка, а вот — промах дал, как новичок.

Потонула любимая бескурковка, служившая мне тридцать лет безотказно.

Тревожно соображаю: скоро ли намокшая одежда потянет меня на дно?

Но плыть легко. И когда я руками обхватил дерево и встал на его толстые, скрытые водой сучья, я вспомнил мое ружье. Мне казалось, что кнопка подана вперед — сдвинута с предохранителя. Малейшее нажатие на спуск, под водой произойдет выстрел и ружье погублено… Да, именно, так — кнопка подана вперед. За минуту до катастрофы я готовился выстрелить по пролетающему селезню.

— Да, погубил ружье, — думаю я.

Однако, ветер усилился, от холода не попадает зуб на зуб.

— Так закоченеешь. Надо спасаться, а своими силами не спастись. Значит, есть положения, из которых без посторонней помощи выйти невозможно. Но кто поможет? По близости ни единого выстрела, значит нет охотника, нет товарища. О, как неразумно охотиться вдали от товарищей!..

Как утопающий хватается за соломинку, я хватаюсь за крик в пространство. Обхватив руками ствол тополя, прижимаюсь к нему, как к отцу родному, и выкрикиваю в пространство:

— То-ва-рищ!

Крик по ветру летит далеко. Ветер был северный, я кричал в сторону юга. Я знал, что против ветра — с юга ответного крика не услышу, но все же продолжал звать на помощь:

— Товарищ, помоги!

Я звал на помощь товарища из пространства. Услышит или не услышит зов неизвестный товарищ, но самое слово «товарищ» согревает… Да, мне теплее… К тому же и солнышко поднялось выше и вода бесконечного разлива весело засверкала. А ветер дул все сильнее. Над моей головой, в вершинах деревьев он проносился с шумом, как стая пролетных уток.

И вдруг мне послышались всплески и удары весла. Что, галлюцинация слуха? Нет, слышен говор, новые всплески весел и дорогое охотничье слово, ответное слово:

— Товарищ, держись!

Кровь ударила в голову. Стало так тепло, так хорошо. И не только потому, что спасенье близко. Я был счастлив от великого слова «товарищ», я был горд за человека…

Ко мне подошла лодка, в которой сидели майор и капитан. Больше километра они проплыли против течения и против ветра навстречу зова товарища. Я им испортил охоту. Они оставили свои заранее любовно приготовленные скрадки и, покорные зову «товарищ», бросили охоту. Они подобрали меня, привезли на базу военно-охотничьего общества, обогрели и все время справлялись — не простудился ли я?

Это были заслуженные офицеры. Они с боями прошли до Берлина, видели тысячи смертей, миллионы опасностей. Слово «товарищ» для них — великое слово. Поэтому и пришли они на мой зов.

* * *

Заведующий базой Яков Григорьевич железными граблями, насаженными на длинный шест, нащупал мою бескурковку. Смешно было советовать ему не коснуться спусковых крючков бескурковки. Но я предупреждал:

— Осторожнее… кнопка сдвинута с предохранителя… Осторожнее.

Яков Григорьевич возразил:

— Ружье пролежало в воде двенадцать часов. Порох отсырел. Выстрела не произойдет.

Вечером собравшиеся на базу охотники поздравили меня с благополучным исходом дня. Все в порядке. Охотник опять с ружьем.

— Да, — сказал я, — хорошо, что кнопка оказалась на предохранителе, а я боялся, — думал, вперед подана…

— Так ведь двенадцать часов в воде ружье было?

— Ну и что ж…

— А ну-ка, испробуйте!

Мы выходим на крыльцо, я подаю кнопку вперед, и ружье, как всегда, дает два безотказных выстрела.

ЛЕТО

Вл. Холостов ЛЕТО

Возьми ружье: в прозрачном перелеске—
Брусничник спелый, сочная трава
И, капли рос разбрызгивая, с треском
Вдруг из-под ног взлетят тетерева.
Посыплются, задеты дробью, ветки,
И эхо выстрелы сто крат повторит вслух;
Как напоказ в твоей заляжет сетке—
Перо к перу — коричневый петух.
Что, плохо ли? Теперь пройдемся к речке,
Там в тальниках припрятан твой челнок.
Заедем в камыши и — вот он, вот он! — свечкой
Взмывает ввысь утиный табунок.
Пропал из глаз… Мерещится…
Мы пьяны
Настоем сена, солнца и ветров!..
Веди, тропа, нас в лес, в луга, в туманы,
На огоньки охотничьих костров!

Никандр Алексеев ЗА ТЕТЕРЕВАМИ

Нередко на охоте встает задача, от решения которой зависит успех.

С дороги, что идет из Новосибирска на Кубовую, я свернул в мелкую лиственную поросль. Августовское утро только намечалось. Моя опытная старая собака сделала несколько неуверенных стоек возле узкой полосы пшеницы, конец которой упирался в большой лиственный лес. Стойки моего лаверака в сущности не были стойками. Охотники про такие стойки говорят:

— Собака отмежила.

Да, несколькими отмежами она показала, что здесь была не одна, а несколько птиц.

По очертанию местности и по времени года надо было думать: был тетеревиный выводок. Но где же он? Пес обладал великолепным чутьем, никогда не копался в набродах, брал «верхом». И вот не взял. Обежал всю полосу пшеницы, обрезал заросли кустарника и — нигде никаких признаков. Сам себе не веря, опытный пес повторил сделанный им круг, перерезал во многих местах полосу пшеницы, приостановился и посмотрел мне в глаза вопросительно:

— Чтобы это значило? Куда подевались?

Поставленный втупик этим вопросом, я сел на пенек в конце полосы и приказал лечь собаке, которой было непонятно мое поведение. Утро только начинается — в это время самые сильные запахи — самые лучшие часы охоты, а хозяин сидит, бездельничает…

И я сказал собаке:

— Вот так задача!

Тетерева бесспорно были. Тетера привела выводок на пшеницу пешком. По воздуху опасно — ястреб может подсмотреть… Поклевали вкусных зерен и ушли обратно туда, откуда пришли, ушли домой. Но, в таком случае, собака безошибочно привела бы меня к месту пребывания выводка. Значит, дело было не так. Тетерева улетели. Но почему улетели? Улететь они могли только вынужденно. Кто-то их вспугнул. Кто? Человек? Но так рано… Что человеку здесь делать? К тому же утро росистое, и я заметил бы на траве полосу сбитой росы. Человека здесь не было. Зверь? Лиса? Но в этом случае зачем улетать? Можно подняться на ветки первых берез и дразнить своей недоступностью оставшегося в дураках зверя. Факт, что выводок улетел, а не ушел. Но человек и зверь тут были не при чем.

Я сидел в раздумье. День светлел. И вот мой взгляд упал на просеку, которой я до сих пор не замечал, и задержался на ее длинном просвете, идущем сквозь сероватые сумерки леса.

— Просека. Да, просека, — сказал я в какой-то смутной догадке.

Охотник нередко разговаривает со своей собакой, как человек с человеком. И я сказал ей:

— Джемс, я нашел.

Собака радостно вильнула хвостом, однако не решилась встать без моего разрешения. Я тоже сидел, довольный решением задачи. Не спеша, свернул цыгарку, закурил… и скомандовал:

— Вперед!

Просекой и только просекой… Старая умная тетера приводила на пшеницу свой выводок не пешком, как это делают все тетеры, а по воздуху, приводила просекой… Выводок здесь мог лететь низко, над самой землей, между двумя стенами высокого леса, и для ястребиного глаза его лет был невидим. И следов никаких не оставлено ни для собаки, ни для зверя.

— Умная тетера! — похвалил я.

Мы пошли. Джемс, распустив свое перо лаверака, то бежал по траве просеки, то сворачивал в гущу леса… Никаких признаков… Мы шли в направлении к дому, в пустом направлении. Мы уходили от охоты… И так прошли полкилометра, километр, — расстояние, на которое не летит тетеревиная молодежь.

Я заметил, что у Джемса даже пропала охота к поиску.

Я сам спорил с собой. Я говорил себе:

— Вернись и начни возле хлебов поиски новых выводков, не теряя драгоценного времени, свежего утра со слабым дуновением ветерка. И сам себе возражал: