Ольга Дрёмова - Иллюзия любви. Сломанные крылья

• Название: Иллюзия любви. Сломанные крылья
• Автор: Ольга Дрёмова
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2008

Надежда Тополь подаёт на развод с легкомысленным циничным мужем и остаётся одна с полуторагодовалым ребёнком на руках. Её страстное, горячее, жаждущее любви сердце теперь безраздельно принадлежит сыну Семёну. Ради того, чтобы мальчик ни в чём не нуждался, Надежда отказывается от личной жизни, гордости, уважения близких…

Каждой женщине рано или поздно приходится выбирать: между страстью и одиночеством, между удовольствием и долгом, между спокойствием и сердечной болью… Каждую из нас хоть раз томило сомнение в правильности выбранного пути, когда хочется, чтобы кто-нибудь рассказал похожую историю, помог, утешил… Книги Ольги Дрёмовой не позволят вам заскучать и отчаяться. Её — одну из самых читаемых российских писательниц — недаром называют «непревзойдённой рассказчицей», а её романы — «самыми правдивыми любовными коллизиями».

---

— Сколько? — не понял Семён. — В каком смысле?

— Подожди… — Тополь помотал головой. — Разве ты пришёл ко мне не за деньгами?

— За деньгами? К кому, к тебе?! — Семён закинул голову назад и громко рассмеялся. — Папочка, я что, похож на идиота? Да у тебя же зимой снега не выпросишь! Если бы мне нужны были деньги, к тебе на огонёк я завернул бы в последнюю очередь.

— Зачем же так категорично? — с явным облегчением проговорил Тополь. Несмотря на то что слова сына прозвучали достаточно резко, мысль, что ему не придётся нести никаких материальных затрат, была приятной.

— Слушай, давай обойдёмся без китайских церемоний, — поморщился Семён.

— Что ж, можно и без церемоний, — Тополь взял табуретку и сел к столу. — Так чем могу помочь?

— Скажи, отец, если бы тебе пришлось совершить что-то, что шло бы вразрез с твоей совестью, ты бы смог перешагнуть через свои моральные принципы? — осторожно прозондировал почву Семён.

— Это напрямую зависело бы от того, какую цель я преследовал, насколько далеко мне пришлось бы зайти и что с этого я смог бы поиметь.

— Значит, для разумных людей нет ничего невозможного? — в синих глазах Семёна блеснула надежда.

— Я думаю, разумные люди всегда сумели бы между собой договориться, — Тополь-старший многозначительно улыбнулся и, заметив, как изменилось выражение лица Семёна, понял, что за последние пять минут он приблизился к сыну больше, чем за двадцать предыдущих лет.

* * *

— Вот так… — Леонид осторожно прокатил тёплое куриное яйцо, сваренное вкрутую, по почтовой печати на конверте, а затем с великой осторожностью перенёс его на чистый конверт и повторил свою манипуляцию. — Конечно, нельзя сказать, чтобы без сучка без задоринки, но это всё же что-то, согласись! — Он взял конверт, внимательно рассмотрел получившийся отпечаток и, удовлетворённо кивнув, подул на слегка расплывающийся штамп. — Конечно, если приглядеться повнимательнее, да ещё и с лупой…

— Какая, к чёрту, лупа, пап? — на лице Семёна появилась злая улыбка. — Ты думаешь, Юрке будет до таких мелочей? Да он как прочитает, так и выгонит эту мерзавку из своего дома взашей. Главное, чтобы письмецо вовремя пришло, а всё остальное… — он махнул рукой. — А всё остальное уже не будет иметь никакого значения. Ты мне лучше расскажи, как тебе удалось получить штамп недельной давности, да ещё и почты, которая отвечает за Иркин дом.

— Всё предельно просто. В доме, где раньше жила твоя пассия, обитает мой друг, Сашка Черемисин. Ты как адресочек-то назвал, я даже удивился: надо же, Москва — такой большой город, а все дорожки пересекаются, как в какой-то глухой деревне. Сашка с Ниной меня давно к себе зазывали, ещё с Нового года, а тут такой случай. Я взял с собой пинцетик, приглядел почтовый ящичек, в котором лежало письмо, чик-трак — и оно у меня в руках.

— Представляешь, если бы тебя, почтенного дядечку с седыми волосами, кто-нибудь застукал в тот момент, когда ты это письмо из ящика воровал! — представив себе отца, сосредоточенно выуживающего из чужого почтового ящика конверт, Семён рассмеялся. — Наверное, картина маслом была! И как это ты решился?

— Да чего тут такого, дел-то на десять секунд! — небрежно отмахнулся Леонид. — А со вторым штампом и вовсе легко вышло. Чтобы твой Юрка не усомнился в подлинности письмеца, хотя бы один из штампов должен быть настоящим, и желательно тот, что на лицевой стороне. С этим и вовсе проблем не было. Пришёл я на почту, прикинулся завзятым филателистом и попросил загасить марки, как полагается.

— А зачем их гасят?

— Если бы я ещё знал, зачем! — ухмыльнулся Тополь. — На кой ляд это филателистам, я тебе сказать не могу, может, они дороже становятся? Но в окошечке тётка чуть не обалдела, когда я купил у неё цельный блок, раздербанил его на восемь кусочков и каждую марку наклеил на отдельный конверт. Она даже ахнула. Пришлось соврать, что я собираю не просто марки, а марки, наклеенные на конверты.

— Она, наверное, решила, что у тебя не все дома.

— Да пускай решает, что хочет, главное — загасила, и ладно, — усмехнулся Тополь. — Так, с конвертом мы разобрались. Нужно его пару дней в сумке потаскать, чтобы стало ясно, что он не новый, и только потом подбрасывать.

— Кстати, ты уже придумал, как это поестественнее сделать? — Семён вопросительно посмотрел на отца.

— А чего тут думать-то? Давай выберем момент, когда твоя Ирка выйдет из клуба, бросим конверт на пол, Кто-нибудь да подберёт. Фамилию Иркину все знают, поэтому читать не станут, а сразу передадут Юре в собственные руки. Кому же охота ввязываться в дела будущей жены хозяина клуба, сам посуди? Получится хорошо, живенько, словно она выронила его случайно. Меня в клубе никто не знает, да и особенно маячить я там не собираюсь. Загляну — и сразу домой. А тебя и вовсе должны видеть в этот вечер в другом месте, чтобы ты был ни при чём.

— А если кто-нибудь всё же прочитает? — обдумывая предложенный отцом план, задумчиво произнёс Семён. — Хотя… Если прочитают, ещё лучше будет, разговоров больше, тогда уж она точно в жизни не ототрётся.

— Тогда не станем тянуть резину? — Тополь-старший взял лист бумаги и ручку и приготовился писать. — Ну, так что: здравствуй, дорогая Ира? — вишнёвая полоска губ вытянулась в длинную сечёную светло-розовую резиночку.

— Нет, так не пойдёт, — отрицательно качнул головой Семён. — А где же эмоции, слёзы, пафос? Давай так: милая, хорошая моя Ирочка…

* * *

— Милая, хорошая моя Ирочка…

Чувствуя, как бешено заколотилось сердце, Юрий облизнул пересохшие губы и, неслышно подойдя к двери своего кабинета, дважды повернул замок. Прислонившись спиной к мягкой обивке, он прижал листок к груди и несколько раз коснулся горящего лица ладонью. Читать чужие письма не только нехорошо или непорядочно, а просто отвратительно. Скорее всего, если бы «утерянное» Ириной письмо передали ему в запечатанном виде, он бы не стал его вскрывать, хоть озолоти. Но конверт оказался открыт, и соблазн был настолько велик, что у него не хватило сил удержаться.

Наверное, порядочность требовала, прочитав первую строчку, немедленно сложить лист и убрать его обратно в конверт, но вот беда — любопытство ведь намного сильнее этой самой порядочности, и, заглушая слабенький протестующий голосок совести, убедительнейшим образом настаивало на своём.

Не зная, как лучше поступить, Юрий прижался затылком к двери, закрыл глаза и глубоко вздохнул. Слегка помятый листок буквально жёг ему руки и заставлял сердце колотиться чаще обычного.

— Милая, хорошая моя Ирочка… — снова повторил Юрий, и его собственный голос прозвучал в ушах незнакомым срывающимся фальцетом.

Стараясь отогнать от себя последние сомнения, он провёл пальцами по лбу и с силой закусил губу. Естественно, будь Ирина ему чужой, ему бы даже в голову не пришло притронуться к этому злосчастному письму. Но через две недели эта девушка станет его женой, а это меняет многое. Вероятно, он поступает подло, и его поступок не имеет оправдания, но это только в том случае, если перед кем-то оправдываться. А если нет?..

Понемногу успокаиваясь, Юрий подошёл к столу и, усевшись в удобное кресло, разложил листок перед собой. Прежде чем читать, он пододвинул к себе пепельницу и достал из кармана открытую пачку «Честера». В конце концов, дурно он поступает или нет, покажет время. Хотя… отчего же дурно? Пока что он не совершил ничего предосудительного. Пока… Усмехнувшись своим мыслям, Юрий поправил на переносице элегантную металлическую оправу, щёлкнул дорогой зажигалкой и принялся за чтение:

Милая, хорошая моя Ирочка!

С самого начала мы оба знали, что настанет день, когда нам придётся расстаться, но я никогда не думал, что это будет так больно. Не знаю, правильно ли ты поступила, приняв решение сохранить нашего ребёнка, ведь я не свободен, и никогда этого от тебя не скрывал. Ты — самая большая боль и самое большое счастье, которое мне довелось испытать когда-либо, но я всегда был честен с тобой, поэтому ты должна знать: никогда и ни при каких условиях я не уйду из своей семьи. Надеюсь, ты сделала правильный выбор, и мужчина, чью фамилию ты скоро будешь носить, будет по-настоящему любить и тебя, и нашего малыша. Возможно, ты совершаешь самую огромную ошибку в своей жизни, но я бесконечно горд и благодарен тебе за то, что рядом с тобой всегда будет часть меня самого. Я люблю тебя, малыш, и желаю, чтобы ты была очень счастлива. Благодарю тебя за всё. Прощай.

Подписи на письме не было.

Обалдело глядя на потёртый на сгибах лист, Юрий не шевелился, а в голове его, вибрируя тоненькой комариной трелью, дрожала натянутая до отказа струна, вот-вот готовая лопнуть и разорвать тугую ватную тишину на тысячи звенящих осколочков. Вгрызаясь в сердце, мелкие убористые буковки идеально ровного почерка причиняли страшную боль. Расплываясь, синие закорючины букв сплетались между собой, корча немыслимые рожи и глупо хохоча, и этот чудовищный смех, разливаясь горькой отравой, резонировал в мозгу Юрия. Безжизненно глядя перед собой, он сидел, не в силах пошевельнуться, а в голове, крутясь старой заезженной пластинкой, повторялась одна и та же фраза, смысла которой он даже не мог понять.