Виктор Мартинович - Сфагнум

• Название: Сфагнум
• Автор: Виктор Мартинович
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013

««Сфагнум» — это сумма моих наблюдений за тем, как странно все устроено в Беларуси, сформулированная не совсем в цензурной форме. Я считаю, что этот текст — самое важное из написанного мной о Беларуси до настоящего момента. Это не роман о деревне. Это не роман о болоте. Это роман о абсурде, в который мы все погружены. Концовку романа прошу считать хэппи-эндом».

Виктор Мартинович

---

— О как, — отозвался оторопевший Андруша.

Из-под завалов тем временем восстал плюгавый Кабан собственной персоной. Он напоминал одновременно мертвеца, восставшего из могилы, и медведя, разбуженного от спячки. Его губы обилием трещин, слоев и переливов напоминали фрагмент венецианского дома, находящегося под охраной ЮНЕСКО. Помимо губ запоминался его кадык, заросший клочкообразной щетиной, и прическа, как будто съехавшая с головы.

— Кабан? — на всякий случай поинтересовался Выхухолев.

— Бля, пить дайте, — ответил восставший. — Пить дайте, не могу, бля.

— Что, Кабан, опять вчера нарезался? Кабан не посчитал вопрос достойным ответа.

— Пить дайте чего, не могу, срочно пить, ну, давай пить! — с оттенком праведного гнева обратился он к двум человеческим существам, стоящим у ложа, и сцена обнаружения червей в мясе матросами «Потемкина» в одноименном фильме выглядела менее пронзительно.

— Неси воды! — распорядился Выхухолев плескавшемуся во дворе лбу.

— Не, ну серьезно, Кабан, пил вчера?

— Пил, — честно ответил Кабан.

— Ночью пил? — Выхухолев придержал консервную банку с животворной влагой, споро принесенную ему с улицы.

— Пил, — честно ответил Кабан. — И ночью тоже пил.

— А когда начал пить? — Выхухолев уже протягивал ему воду.

— Ну, как проснулся, так и начал.

— Ты вот объясни мне, Кабан, я просто не понимаю, — заговорил потрясенный Выхухолев, — вот откуда у тебя деньги на бухло? Вот я тоже, Кабан, быть может, хотел бы так: проснулся, бухнул, днем еще добавил, а ночью уж совсем смертельно закидался. Только у меня, Кабан, у меня, служащего в рядах министерства внутренних дел, у меня — не имеющего взысканий, человека, в подчинении которого — люди, в распоряжении — транспорт и средства связи, так вот, у меня, Кабан, нет денег на такой образ жизни. А у тебя, Кабан, есть. Объясни.

— Перепел, — со спокойствием античного стоика возразил ему Кабан. — Пришел ко мне перепел. И накрыл, ссука, крылом. Плохо мне, Выхухолев. Отъебался бы ты, а?

— Нет, Кабан, ты мне объясни.

— Опять пришел нотации читать про антисоциальный образ жизни?

— Нет, Кабан, на этот раз все гораздо хуже. Но ты сначала объясни.

— Да что тебе объяснить, Выхухолев?

— А то объясни! — повысил голос до крика милиционер. — То объясни! А то у меня, видишь, бойцы молодые на тебя смотрят и завидуют. И спрашивают у меня: Выхухолев, а зачем нам служить в рядах милиции, если можно вон, как Кабан — бухать напропалую? Каждый день!

— Так что тебе объяснить, не понял, — равнодушно вступил в полемику восставший.

— Откуда деньги у тебя на бухло объясни.

— Ну как. Ну вот вчера я Зинаиде прицеп дров наколол. Она мне полтос дала. А полтос это на два дня хватит, если разумно распорядиться. Мне, Выхухолев, бутылки чернил на целый день хватает: три капли выпил и, если не есть ничего, ходишь под кайфом. Только перепел от них суворый. Так что я не знаю, чего тебе объяснить. Если ты в такой сложной форме выпить просишь, то иди ты на хуй, вот что. А если по-человечески за жизнь поговорить хочешь, так мой разговор такой: осенью грибки собираю, кукурузку, продаю на рынке, хватает.

— Ворует он кукурузу, с полей колхозных, — перебил Кабана Андруша.

— Зимой рыбка сушеная, я рыбачить мастак, сушу потиху. Нет, ну если ты, Выхухолев, решил бомжевать, так я тебе за три минуты всю арифметику не выдам.

— С соседских огородов он живет и вещи жены распродает, — мрачно заключил Андруша. — Вот и вся арифметика.

— Собирайся, Кабан, поедем в участок, — подвел черту под разговором Выхухолев.

— Как в участок? — удивился Кабан.

— Так в участок.

— На каком основании?

— На таком основании.

— А где санкция прокурора? Чем мотивируете арест?

— Ты, Кабан, фильмов американских пересмотрел. Какая санкция прокурора?

— Беспределишь, начальник? — профессионально изменил интонацию Кабан.

— Ну, если ты хочешь за юриспруденцию поговорить, — спокойно и веско возразил Выхухолев, — так я готов поддержать разговор. Во-первых, я тебя не арестовываю, а задерживаю. А до выяснения никакой санкции прокурора не требуется. Во-вторых, оснований у нас более чем достаточно.

— Это каких таких оснований, — сразу оробел Кабан. Было видно, что он не очень знаком с тюремной юриспруденцией.

— Ты размахивал руками и ругался матом.

— В смысле?

— Без смысла. Свидетели, а у нас тут их трое, видели, как ты размахивал руками и ругался матом. Грубо нарушал общественный порядок.

— Так я ж дома.

— А свидетели видели тебя на улице. И это мы еще не начали говорить за то, что ты ночью натворил.

Кабан притих. События прошлой ночи вспоминались ему в весьма неясных очертаниях и путались с событиями позапрошлой ночи и всех предыдущих ночей, проведенных под сходным градусом. Кроме того, они накладывались на сновидения, которые порой носили пугающий, порой — чарующий характер, но всегда были реальны примерно в той же степени, в которой было реальным странное существование Кабана, проводимое в лихорадочном стремлении накопить на бутылку, выпить бутылку, после чего как можно скорей похмелиться новой бутылкой, потому что зависимость от плодово-ягодного вина, получаемого путем добавления некачественного спирта в брагу из полусгнивших фруктов, смешанных с дрожжами и сахаром, — страшна и по своей силе приближается к морфиновой.

— Надолго одеваться? — спросил Кабан прибито.

— Надолго. Тулуп на всякий случай возьми. Или ненадолго. Все от тебя зависит, — ответил ему Выхухолев.

Его несколько смутило, что Кабан сдался так легко: он ожидал мордобоя, погони — всего того, что потом дало бы моральное право на жесткий допрос. «Курицу не замкните», — распорядился он на улице. Ему было жалко курицы.

Глава 5

Глусский РОВД размещался в доме купца Розенфельда, дети которого торговали лесом, внуки были расстреляны НКВД, а правнуки уехали на историческую родину при первой возможности, еще в начале восьмидесятых. В разные годы в этом здании успели побывать ГПУ, НКВД, Гестапо, Военная контрразведа и КГБ, так что традиции тут въелись в стены, а камеры в подвале содержали обширный набор граффити на немецком, белорусском, русском и идише.

Для допроса Кабана Выхухолев решил использовать свою собственную комнату: мебель здесь не была прикручена к полу, как в некоторых узкоспециальных кабинетах, зато от долгого сидения на стуле у допрашивающего не затекала спина. А разговор намечался долгий.

— Все пьешь, Кабан, — пожурил его Выхухолев для разгона.

Кабан, которого уже успели на всякий случай обрядить в наручники, взмолился:

— Начальник, давай по-быстрому и уже отпускай, похмелиться надо.

— Стремление похмелиться — признак хронического алкоголизма, — наставительно произнес милиционер. — Лечиться тебе надо было, тогда бы, глядишь, не стал бы матерым рецидивистом.

Кабан, сознание которого плавало в ядовитой смеси из абстинентной лихорадки, головной боли, неуверенности в реальности реальности, жажды, не утоляемой неспиртосодержащими жидкостями, отвращения к тому образу жизни, который он вроде как не избирал, но в который привык безропотно встраиваться каждое утро, — мучительно пытался понять, куда клонит Выхухолев.

— Что я такого натворил? — аккуратно поинтересовался он.

— Я тебе так скажу: в твоем проступке, нет, давай начистоту, в твоем преступлении, да-да, преступлении — есть и моя вина, Кабан, — с намеком на искренность признался Выхухолев, и тут Кабану стало не по себе, ибо когда такой человек, как майор милиции Выхухолев, готов признать какую-то собственную оплошность, стало быть, ситуация сверхординарная и, не исключено, угрожающая. — Мне, Кабан, нужно было не наблюдать твое антисоциальное поведение, но принимать меры. Понимаешь? Нужно было отправить тебя в профилакторий, на принудительное лечение, проследить, чтобы ты устроился на работу, составить график регистраций, чтобы ты являлся, рассказывал о своих успехах, словом, взять на контроль. Просмотрел я тебя, Кабан.

— Да что я сделал?

— А ты не помнишь? — Выхухолев обошел стол и расстегнул наручники, обозначая новую, предельно доверительную, страничку их отношений.

— Не. Не помню.

— Что ты делал ночью, расскажи.

— Ну как что. Ну, пил.

— А еще что делал? Пить — это не занятие.

— Ну, спал.

— А во сколько лег спать?

— Не помню.

— Ну примерно.

— Ну не помню, начальник. Ну может, в десять. А, может, и в час. Не помню.

— А что делал перед сном?

— Пил.

— А где пил?

— Не помню.

— Эх, Кабан, Кабан, даже жалко тебя. Никакого раскаяния. Ты зачем человека убил? А?

— Я? Человека?

— Да, ты, человека.

— Как убил?