Роман Редлих - Сталинщина как духовный феномен

• Название: Сталинщина как духовный феномен
• Автор: Роман Редлих
• Издательство: Посев
• Жанр: Публицистика
• Год: 1955

Не научный анализ, а предвзятая вера в то, что советская власть есть продукт российского исторического развития и ничего больше, мешает исследователям усмотреть глубокий перелом, внесенный в Россию Октябрьским переворотом, и то сопротивление, на которое натолкнулась в ней коммунистическая идея…

Между тем, как раз это сопротивление, этот конфликт между большевизмом и Россией есть, однако, совершенно очевидный факт. Усмотрение его есть, безусловно, необходимая методологическая предпосылка, а анализ его — важнейшая задача исследования…

Безусловно, следует отказаться от тезиса, что деятельность Сталина имеет своей конечной целью добро…

Необходимо обеспечить методологическую добросовестность и безупречность исследования.

Анализ природы сталинизма с точки зрения его отношения к ценностям составляет методологический фундамент предлагаемого труда…

---

Если бы большевики смогли признать происшедшую с ними перемену, если бы они смогли назвать вещи их именами, они не нуждались бы ни в мифах, ни в фикциях. Но они не могут и не смеют сделать этого, ибо это значило бы обречь своё дело на заведомую неудачу. И потому целый ряд понятий, уже совершенно мертвых, продолжает жить призрачной официальной жизнью. Жизнь в Советском Союзе проникнута насквозь иллюзиями и фикциями. И это отнюдь не безобидные фикции, требующие только условного признания, вроде тех нескольких зернышек фимиама, которые поздние римляне продолжали сжигать перед статуями богов, в которых давно уже больше не верили. Ибо фикции Эти не орнамент, не пережиток, а весьма действенное средство, которое призвано служить укреплению подлинной верховной ценности сталинизма — власти. А так как Эта верховная ценность исповедуется эзотерически и никогда не называется по имени, то и культ её запечатлен чертами глубокого лицемерия. Лицемерие же неизбежно ведет к усилению жестокости культа.

Отношение эзотерического замысла сталинизма к официально исповедуемому им марксизму, таким образом, довольно сложно. Он тесно связан с ним генетически и использует его как догму, на основе которой и развертывает свое «обратное воздействие надстройки на базис». Но руководящие идеи сталинизма конечно, не суть марксизм. Сталинизм лишь одна из возможных (вне всякого сомнения вполне закономерных) моделей социализма.

Во многом противоречивые элементы, заложенные в первоначальном марксизме, могли получить и получили совершенно различное развитие социализма, и помимо расхождения марксистов с утопистами, а позднее с Лаоса л ем или нашими народниками и эсерами, можно указать и на целый ряд социалистических партий, исповедующих марксизм и, тем не менее, обозначаемых как «социал-предатели».

Больше того, сущность сталинизма выкристаллизовалась окончательно только перед самой войной. Борьба между Троцким и Сталиным, если рассматривать её в плане борьбы мироощущений (а такой план она, конечно, тоже имела), есть борьба за толкование ленинского наследства. Тоталитаризмом большевизм сделал уже Ленин. Но Ленин не вполне определил характер этого тоталитаризма. Ленин — основоположник большевистской догматики и автор целого ряда отдельных мифов и фикций, но творец целостной системы иллюзий, несомненно, Сталин. Ленин сам — обличитель и циник, умевший и очень любивший разоблачать чужие иллюзии. В этом ему наследовал не Сталин, а Троцкий. Сталин стремился к осуществлению тотального властвования под маской коммунистических идеалов. Троцкий не успел сбросить Этой маски, но по многим признакам был вполне способен это сделать.

В период внутрипартийной борьбы в большевистской среде шел процесс освобождения от первоначальной марксистской веры. Эта вера явно оказывалась несостоятельной и должна была уступить место чему-то новому, может быть, совершенно иному. Это иное и новое мучительно рождалось во внутрипартийной борьбе. Троцкий (и в этом родство троцкизма с гитлеризмом) видел его на путях освобождения от иллюзий, в открытом насилии. Слабость Троцкого, может быть, причина его поражения, так же как и слабость Гитлера, была в его искренности, ибо откровенное зло в жизненной борьбе всегда оказывается слабее зла лицемерного. Сталин это, по-видимому, хорошо понимал. Он с самого начала стал на путь последовательного фикционализма.

В своем отношении к власти сталинцы разделились на две неравные группы. Одни — таких ничтожное меньшинство — держат власть в своих руках, считают её своим достоянием и расплачиваются за обладание этим сокровищем страхом. Вся административная практика этих людей, всё созданное ими государственное устройство проникнуты одной заботой: обезопасить свою власть от возможных на неё посягательств. Они боятся своей армии, своих офицеров, своих специалистов, своего народа, своих собственных товарищей по партии. Смертельно боятся гласности. Они, если не сознанием, то «нутром» понимают, что их верховная ценность — самозванка, воссевшая на престоле незаконно. Удел самозванца — сознание незаконности своих притязаний и страх.

Другие, то есть огромное большинство членов партии, относятся к власти иначе. Сами они властью не обладают, они лишь средство для охраны власти тех, кто ею пользуется. Они признают эту власть как непреоборимую реальность, как непреложный факт и относятся к нему, как восточный раб к своему деспоту. Они по природе своей фактопоклонники. Они не подвергают явление сталинской власти нравственной оценке. Они служат власти очень усердно, потому что она представляется им несокрушимой, потому что всякий протест против неё грозит неизбежной гибелью, а недостаток усердия по службе — потерей жизненных благ (иногда значительных, иногда крайне мизерных), которыми власть вознаграждает своих слуг. Пафос социальной справедливости, пусть ложно направленный, но воодушевлявший большевиков начала века, выветрился окончательно и заменился фактопоклонством и служением власти, в котором много цинизма, но нет и следа нравственного начала.

Народ в целом относится к власти, возведенной в ранг верховной ценности так, как и надлежит к ней относиться: как к идолу, который претендует на служение, подобающее единому Богу. С этим идолом народ не помирился и не помирится никогда Но сталинцы, и не призывают открыто к поклонению этому идолу. Требуя фактического служения ему, служения, которое выше человеческих сил, они прикрывают своего идола фикциями, легендами и мифами. Вся советская пропаганда поставлена на службу фикционализму, вся явная Экзотерическая сторона их духовной жизни выражается в форме фикций, создается мнимый мир мнимой веры, только условно связанный с тайной реальностью подлинного мироощущения сталинизма и с явной реальностью советской жизни.

Глава 4 Слово и дело в сталинизме

Разрыв между пропагандой и действительностью. Экзотерическая и эзотерическая стороны духовной жизни сталинизма. Принципиальное и служебное значение мифов и фикций.

Разрыв между действительной жизнью в СССР и официальным её изображением не случаен: он вытекает из главной характерной черты духовного творчества сталинского времени, его абсолютной подчиненности идее тотального властвования.

Духовный мир сталинизма Это, с одной стороны, иллюзорный мир, Это заведомо ложные, догматически установленные, теориеобразные положения, вроде учения о бесклассовом обществе или о построении социализма в одной стране, Это бесконечная серия мифов и фикций — сталинская псевдорелигия. С другой стороны, это огромный опыт насильнического властвования, Это приобретенное в практике уменье поставить решительно всё на службу тотальному властвованию. Между Этими сторонами зияет пропасть. Действительная жизнь в СССР прямо противоположна фикции «счастливой и зажиточной жизни в самом свободном государстве в мире».

Все, о чем говорит сталинский пропагандный аппарат, всегда в той или иной степени мнимо. Важнейшее, то, чем сталинизм живет на самом деле, выражается только в практических действиях. Об Этом важнейшем в советской печати никогда нигде не было и, вероятно, не будет сказано ни слова.

Идем, представления и принципы, реально руководящие деятельностью сталинизма, это практические идеи и практические принципы, которые не могут быть адекватно выражены теоретически, да и не нуждаются в теоретическом выражении. Пытаться выразить их в форме теоретических положений, значит насиловать их сущность. Они скрываются не потому, что они непременно должны скрываться, хотя их обнаружение и было бы смертельной опасностью для сталинской власти, но потому, что они эзотеричны по природе, что они вообще не выразимы теоретически.

Всё, что может быть сказано об эзотерической стороне сталинизма неизбежно будет лишь теориеобразным искажением её сущности. Эту сущность надо уметь ощутить не в теории, а в практике при посредстве того «шестого чувства», которое большевики еще при Ленине стали называть «чутьем». То, что для любого другого культурного явления есть выражение его духовной природы — религия, философия, право и нравственность, вкусы и идеалы — для сталинизма лишь практическое оружие, лишь средство для достижения практических целей.

Тот, кто заявит поэтому, что в сталинизме нет вообще никакой духовной жизни, будет по-своему прав. Духовная жизнь народов России осуществляется несмотря на Сталина и вопреки Сталину. Духовная же жизнь самого сталинизма это либо невыразимые и сплошь да рядом не могущие быть даже ясно осознанными соображения о том, как разрешить ту или иную практическую задачу, либо это крикливая псевдожизнь, мнимая величина, именно как такая и употребляемая для целей большевистской практики. Духовное творчество в сталинизме подменяется творчеством фикций.