Владимир Беляев - Свет во мраке

• Название: Свет во мраке
• Автор: Владимир Беляев
• Издательство: Книжно-журнальное издательство
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1960

В основу произведений, вошедших в этот сборник, легли документальные факты. Автор ещё с осени 1944 года стал собирать документы того периода Великой Отечественной войны, когда израненная, но непокоренная украинская земля стонала от страшного гнёта временной фашистской оккупации. Весь этот фактический материал, воплощённый в повестях и очерках, вероятно, будет интересен для читателя, особенно молодого, который не знает, что происходило на западе Украины, в частности, во Львове, в то время, когда сюда вторглись гитлеровцы.    

---

Отчаянным оказался он человеком. Надоело ему таскать в зубах мешочки и портфели с картошкой. Какому-то крестьянину пригородного села удаётся прорваться в город, благополучно миновав все кордоны гестаповцев. Леопольд Буженяк замечает в городе эту подводу, гружённую мешками с картофелем, и договаривается с крестьянином. Подвода заезжает во двор дома на Валовой. Обрадованный быстрой сделкой, крестьянин великодушно предлагает снести картофель наверх, хозяйке. «Сваливай на землю, — требует Буженяк, — пускай старая холера сама себе носит!» Куча картофеля и двести килограммов вырастает на дворе.

Не успела ещё пустая подвода завернуть в соседнюю улицу, как Леопольд Буженяк и Коваль, открыв люк канализации во дворе, сыпят лопатами вниз картошку. На балкон четвёртого этажа выходит любопытный обитатель дома в утреннем халате. Он всматривается в работу канализаторов и кричит им: «Вы ошалели, дураки? Зачем картошку, выбрасываете?» — «Не волнуйся, она гнилая и проросла вся. Не видишь разве?» — отвечает Буженяк.

И лишь когда убрана последняя картофелина, они захлопывают крышку люка, чтобы поскорее опуститься вниз, и задать работу подземным пленникам. Не менее двух десятков раз придётся теперь обернуться Кригеру и его товарищам, прежде чем вся картошка будет перенесена в канал под Бернардинским монастырём.

Ничто не пропало под землёй, напрасно, даже перегорелый карбид. Его насыпали в мешок и заткнули такой необычной пробкой люк, ведущий на волю. Когда люк закрыт, под землёй можно громко разговаривать и даже петь вполголоса. Беглецы вспоминают советские песни, слышанные ими за те двадцать два месяца, когда Львов был советским.

«Москва моя»

Взрослые и дети поют любимую «Катюшу», «Летят самолёты, сидят в них пилоты» и, разумеется, одну из самых любимых песен львовян, особенно привившуюся в городе, — «Песню про Москву». Узники, быть может, самой страшной тюрьмы на свете поют разными голосами тихо и взволнованно: «Москва моя, страна моя, ты самая любимая!» Песня трогает всех до слёз, потому что любое её слово переплетено с единственной надеждой на Москву. Откуда же больше ждать помощи? Родные, близкие, знакомые, те, что когда-то жили наверху, убиты.

Беглецы, загнанные в темноту, перебирают в памяти всех дальних родственников, которые живут в Америке, в Палестине, в Англии. В самом лучшем положении Галина — дочь часового мастера из местечка Турки. Её родной брат живёт в Америке. Он хорошо учился когда-то во Львовском университете, но вынужден был покинуть Львов в ноябре 1938 года после того, как польские студенты — «эндеки» зверски избили его в одной из аудиторий старинного университета. Галина Винд отлично помнит адрес американского брата.

Но Галина не могла знать тогда, что брат не сможет помочь сестре оттуда, из далёкой заокеанской страны, где уже зреют семена нового американского фашизма!

…Течение времени почти незаметно. Люди потеряли бы счёт дням, если бы не вести с воли, которые приносили Буженяк, Колендра и Коваль. Изредка, чтобы побаловать детей, Буженяк приносит им в портфеле то землянику, то черешни. Надо было видеть, какую радость доставляли ребятишкам эти вестники лета, занесённые в мрачный и тёмный мир.

Однажды хладнокровие Коваля спасает всех беглецов от неминуемого провала. На улице Романовича — очень, удобный спуск в подземелья Львова. И до Бернардинского монастыря оттуда недалеко. Вот почему несколько раз Коваль именно здесь опускал под землю Буженяка и Колендру, нагруженных припасами. Коваль не знал, что агент гестапо, ведущий наблюдение за улицей, сквозь жалюзи из квартиры углового дома, заметил набитые портфели в руках у канализаторов. В следующий раз, не успел Коваль закрыть крышку люка за ними, как агент выскочил на улицу, показал свой значок и опросил: «Что они понесли туда, в канал?»

Коваль спокойно улыбнулся и сказал:

— Спустись и посмотри!

Такое предложение не очень улыбнулось гестаповскому шпику. Он повертелся, повертелся и скрылся. Чтобы сбить его с толку, Коваль вскочил в проходивший по улице трамвай, проехал несколько остановок, затем пересел на следующий, пока, наконец, не убедился, что за ним не следят. Он пробрался в канал через другой люк и предупредил товарищей, что отныне спуск и выход на улице Романовича для них должны быть закрыты.

Ещё тяжелее стало доставлять продукты беглецам.

Нагрузив дома портфели едой, канализаторы проникали под землю поодиночке из разных районов города.

Прежде чем собраться вместе под монастырём Бернардинов, им приходилось проползти под землёй не один километр. Они чувствуют за собой слежку гестапо. Надо теперь продумывать заранее любой свой шаг, надо проявлять как можно больше осторожности. Часто то один, то другой из них, переодетый дома в чистое, уходя в город, не может миновать монастырь Бернардинов. Там, внизу, на глубине четырёх метров сидят скорчившись в темноте, в сырости их подопечные.

Канализаторы, проходя тротуарами по Бернардинской площади, косят глазами на сливающуюся с булыжниками квадратную чугунную решётку сточного люка. Через её пазы вниз поступает вода и воздух. Но сквозь эту же решётку могут вырваться на волю и голоса беглецов. Их спасители не замечают ни уличного шума, не слышат звонков пробегающих трамваев. Их слух направлен в сторону чугунных решёток, заделанных в мостовую вокруг монастырской площади. Канализаторы втягивают в себя новом воздух, стараясь определить, не доносятся ли на улицу из старинного канала запахи пищи…

Выпал снег

Вслед за дождливой осенью наступают холода, и первый мягкий снег неслышно ложится на крутые улочки Львова, на башни его цитадели, где томятся советские военнопленные. Снег засыпает «долину, смерти» за Яновским лагерем с озёрами крови, оставшейся тут после расстрелов.

Лёгкий морозец. Снег скрипит под ногами прохожих, под деревянными подошвами французских и итальянских пленных, которых по утрам гестаповцы прогоняют из цитадели через весь город мостить дороги.

Первый снег последней зимы гитлеровской оккупации скрипит под сапогами идущих на работу Коваля, Буженяка и Колендры. Каково-то там внизу беглецам из гетто?

В сумраке зимнего утра, на разветвлении мостовых, канализаторы замечают очертания подземного канала. Он ясно выделяется буквой «Т». Снега на булыжниках мостовой над каналом нет. Булыжники голые и черноватые, как летом. Снег стаял ночью потому, что теплота, образовавшаяся в узком и обжитом людьми канале, теплота людских тел, теплота от примуса и карбидовой лампы, пробилась наружу сквозь четыре метра земляного покрова и нагрела булыжник.

А вдруг какой-нибудь не в меру наблюдательный гестаповец станет доискиваться причины появления лысины на мостовой? Канализаторы берут у дворника соседнего дома лопаты. Под видом того, что им нужно предохранить решётки от вмерзания в мостовую, они мимоходом засыпают чёрные полосы снегом.

Огни навстречу

Не чуя опасности, люди, сидящие под землёй, собираются в очередное путешествие за водой. Чтобы несколько разнообразить маршрут, сегодня они идут с чайником и кастрюльками в канал под Цыбульной улицей. В том канале, ставшем кладбищем для многих несчастных, предусмотрительный Буженяк, ещё за несколько дней до того, как запылало гетто, про сверлил водопроводную трубу и ввернул в дыру медный кран.

Дорога под Цибульную улицу хотя и далека, зато окупается тем, что воду здесь набирают не капельками, как под Галицкой улицей. Тут вода хлещет в чайник тугой струёй. Пока он наполнится, водонос не успевает даже как следует почувствовать трупный запах, всё ещё идущий из тёмного и затхлого канала.

Игнатий Кригер, «Корсар» и другие мужчины бредут по бетонным и узким тротуарам, проложенным вдоль русла реки. Унося грязь большого города, шумит внизу ворчливая Полтва. Водоносы не знают, что на воле выпал снег, что, сверх ожиданий, его появление может разоблачить их убежище.

Не знают люди, бредущие по течению быстрой реки, ещё и того, что вчера под решёткой одного из сточных люков найден исколотый ножами труп гитлеровского полицейского. Это один из тех полицейских, которые сколотили себе целое состояние во время акций во Львове. Люди, намеченные к истреблению, пытались откупиться от него последними деньгами, драгоценностями. Он брал взятки, а через час возвращался обратно в квартиру приканчивать поверивших ему людей. Богатство полицейского соблазнило некоторых его коллег, и они с немощью любовницы прикончили полицейского и сбросили его изуродованный труп в канализацию.

Гестапо не собиралось искать действительных убийц. «Кто мог убить полицейского? — решают высокие чины гестапо в управлении дистрикта Галиция. — Конечно, евреи или коммунисты». Сам бригаденфюрер СС генерал-майор полиции Тир приказывает осмотреть городскую канализацию.