Войцех Дворчик - Здравствуй, Таити!

• Название: Здравствуй, Таити!
• Автор: Войцех Дворчик
• Издательство: Наука
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1988

Книга известного польского экономиста-этнографа Войцеха Дворчика рассказывает о его путешествии по Таити и Французской Полинезии. В доступной и занимательной форме автор излагает сведения научного и политико-экономического характера, перемежая их с историческими экскурсами и описаниями экзотических реалий местной жизни. Отдельная глава содержит историю жизни и творчества Гогена на Таити.

---

Небольшая «шхуна», набитая людьми и грузом, выходит в открытое море. При мысли, что мне придется совершить на ней еще один рейс, по коже пробегают мурашки. Надо видеть это корыто: борта так изъедены ржавчиной, а общий вид настолько ненадежен, что кажется, оно вот-вот развалится, а уж в случае шторма — наверняка. То, что я пережил на «Мануиа II» в прошлую ночь, не поддается описанию. Однако я все же попытаюсь рассказать об этом неудачном плавании.

Вскоре после того, как мы вышли с острова Утуроа, погода переменилась, начался шторм. Волна ударила в нос так внезапно и с такой небывалой силой, что, казалось, только чудом судно могло уцелеть. По палубе перекатывались тонны воды. Прежде всего волнами сорвало бортовой брезент, предохранявший людей от порывистых шквалов, затем смыло с кормы будку, служившую уборной. Вода на палубе достигала до половины икры, всюду плавали резиновые сандалии, разодранные циновки, плоды, какое-то грязное тряпье, в котором пассажиры с трудом узнавали части своей одежды.

Перепуганные, заливаемые волнами, мы искали спасения на крышке люка. Но укрыться было негде! Пассажиры сидели или лежали на циновках, съежившись и тесно прижавшись друг к другу. Некоторые, скользя по мокрой поверхности люка, сваливались в воду, заливавшую палубу потоками. Помню, я одной рукой судорожно ухватился за мачту, а другой держал маленького мальчика, который втиснулся между мной и матерью-полинезийкой.

Море буквально взбесилось. Яростные волны швыряли кораблик. Наше плоскодонное корыто то вспрыгивало на |Их гребни, то падало в глубокие провалы. Волны выросли до таких размеров и качка стала столь нестерпимой, что многие не выдержали. Разговоры утихли. Одна островитянка, измученная качкой, вытянула вперед руку, как бы взывая о помощи или желая задобрить морских духов. Только один рябоватый полинезиец менее драматично, чем остальные, переживал трепку на гигантских водных качелях. Он даже смеялся и шутил… Я же все время трясся за свои камеры и пленку, сложенные в дорожном мешке, который зловеще раскачивался надо мной, привязанный к навесу.

Битых десять часов продолжалась борьба «Мануиа II» с океаном. Наша судьба в большой степени зависела от исправности судовых машин, ну и, конечно, от мастерства капитана. Повернись наша лохань бортом к волне — пиши пропало. Огромные волны опрокинули бы нас и погубили.

Перспектива рисовалась в самых мрачных тонах. На «Мануиа II» не было ни шлюпки, ни радио, чтобы в случае надобности подать сигнал «SOS». Большинство судов, курсирующих в этих водах, не имеет никаких спасательных средств. Владельцу это кажется лишним расходом. Мои друзья в Папеэте были правы, когда предостерегали меня от плавания на таких посудинах! Много подобных «шхун» окончило свое существование на дне океана, их пассажиры разнообразили собой меню акул и других рыб.

Операция прохода через рифы у берегов Маупити была поистине верхом мастерства. «Мануиа II» должна была форсировать препятствие при ветре марааму, а о том, что это значило, красноречиво говорили сорок восемь остовов судов, разбившихся на рифах Маупити. Переправа через Пассе Оноиу считается наиболее опасной для тех, кто плавает по здешним морям. Суда, заходящие на Маупити, много раз примериваются, прежде чем войти в узкий, окруженный острыми рифами проход. Что ж, каждому свое. Садишься играть — можешь вытянуть плохую карту.

По дороге, идущей от причала вглубь острова, я рассказываю таване Маупити о плавании на «Мануиа II».

— Только эта безмозглая дубина Пьерро Туеиава может выйти в море на такой лохани в такую погоду! — восклицает полинезиец. — Но он хороший капитан, родом с острова Рапа, а все лучшие моряки архипелага — оттуда.

Мы идем медленно, наслаждаясь предвечерней тишиной и покоем. Для меня самые лучшие минуты — идти потихоньку по незнакомым полинезийским деревушкам, особенно перед заходом солнца. В это время дня воздух душист и легок, и ничто не нарушает тропической тиши, кроме страстного стрекотания цикад. Ни машин, ни шума. Жадно «пью» прелесть острова.

Вдоль береговой полосы идет всего одна дорога, от которой через каждые несколько десятков метров, как паучьи лапки, разбегаются тропинки. Если по боковой тропинке попадешь на чей-нибудь участок, начнешь безудержно чихать — так щекочет в носу цветочная пыльца, а в глазах рябит от пестрого обилия цветов. Из глубины садов доносится пение девушек. Ползая на коленях, они пропалывают грядки с овощами. Песня во время работы придает в тропиках силу.

Деревня Маупити отличается картинной красотой. Кое-где встречаются усыпанные ярко-пурпурными цветами деревья, которые здесь называют пламенем леса. В красивой пальмовой роще живописно разбросаны дома. Позади — крутая базальтовая гора. Кольцо коралловых рифов надежно охраняет Маупити от туристов. Они не наводнят остров по крайней мере до тех пор, пока на коралловом барьере не будет построена взлетная полоса.

Минуем изящный дом таваны, где я спал, как смертельно усталое дитя. Резиденция таваны — доказательство того, что на Маупити уже началась атака европейской застройки. Цивилизация подорвала веру полинезийцев в счастье под крышей из листьев пандануса. Они теперь предпочитают дома из прочных материалов, но при этом, даже в самых шикарных коттеджах, не проводят ни водопровода, ни канализации.

В красочных, живописных постройках, со стенами, выбеленными известью из коралла, живет около семидесяти человек. Население острова тает; десять лет назад здесь было на полторы сотни жителей больше. Из этого числа шестьдесят процентов составляют женщины. Маупити — маленький остров, всего двадцать пять квадратных километров! Пригодной для обработки земли немного, нет ни ручья, ни источника с пресной водой, жители собирают дождевую воду.

Деревушка, как опал, сверкает пятнами красок в самых неожиданных местах. Вот молодой человек, сидя на крыльце фаре, нашивает украшения на танцевальную юбочку своей девушки — связки красных семян, пестрые раковинки каури и пучки ярко раскрашенных волокон.

В другом месте длинноногие подростки камнями метко сбивают с деревьев плоды хлебного дерева. Среди пальм виднеется деревянная конструкция для сушки копры метров двадцать высотой. Еще ближе — узкая полоска плантации маниоки. За ней местность резко возвышается, переходя в почти отвесную стену.

Мужчины, преимущественно пожилые, сидят у домов, лениво беседуют, ждут ужина, дымят длинными сигаретами из черного табака, завернутого в листья пандануса. Маупитианцы живут без телевизоров, газет, консервов и часов. В их языке очень забавно смешиваются формы прошедшего, будущего и настоящего времени глагола, так как они существуют только и исключительно «сейчас».

Перед нами молельный дом мормонов. До слуха долетают монотонные звуки чтения псалмов. Кто-то отбивает ритм.

Заглядываю в окно. В помещении сидит группа местных жителей — по одну сторону мужчины, по другую — женщины. На столике керосиновая лампа — молитвы будут долгими. Сегодня суббота, праздник мормонов. Утром они разгуливали по деревне в нарядных одеждах, демонстрируя, что их «воскресенье» не для всех. В заключение они пропоют «Боже, спаси королеву» и разойдутся по домам.

Христианская доктрина лишь поверхностно была привита в сознание полинезийцев. Некоторое исключение составляют мормоны, которые снискали ревностных последователей. Они воспитали своих адептов в таких высоких этических нормах, что на членов секты большой спрос как на честных и достойных доверия работников.

— Фаи то и то! (Привет, будь здоров!) — раскланиваются с таваной встречные жители. Некоторые поднимают кверху палец и произносят: — Мануиа (Доброго здоровья).

Тавану знает каждый взрослый и каждый ребенок. Представитель власти останавливается, перекидывается несколькими словами, советует, обещает помощь. Я вслушиваюсь в звуки полинезийской речи, о которой Марк Твен писал, что в ней шепот пальм, убаюканных свежим ветром, зов гитары, музыка океана и вся сказочная красота природы…

Со следующей сигаретой беседа оживляется, переходит на историческую почву, к периоду второй мировой войны.

Высокая гора справа похожа на сфинкса без головы, с. лапами, погруженными в лагуну. Ее опоясывает очень старая дорога, построенная, как здесь утверждают, во времена самого бога Оро. Рядом с некоторыми домами — могилы, как бы символизирующие единство жизни и смерти, которые, в сущности, не важны сами по себе, но своим чередованием составляют вечность.

— Почему эти люди похоронены здесь?

— Они спят вечным сном у порога родного дома, рядом со своими близкими.

Полуторакилометровый путь по деревне отнимает совсем немного времени. Последняя задержка поблизости от развалин мегалитического святилища, среди зарослей на берегу лагуны.