Марина Маслова - Спляшем, Бетси, спляшем!

• Название: Спляшем, Бетси, спляшем!
• Автор: Марина Маслова
• Жанр: Современные любовные романы

У Бетси был веселый гусь… и еще множество животных. Но это в песенке, а в жизни у Лизы было несколько мужей и любовников, но не всегда хотелось плясать. А странно, ведь жизнь ее внешне сложилась блестяще. Счастливое детство, любящие родственники и друзья. Любимая работа, сказочная карьера благодаря английскому мужу №3, положение в обществе, возможность самовыразиться в искусстве, но Бетси с детства мечтала о настоящей любви и искала ее путем проб и ошибок, а когда поняла, что любовь была все годы рядом, стала бороться за нее.

Сказки ушедшего века. Правда или выдумка? Сказка или действительная жизнь?

Эта история была написана с использованием фактов из жизни моих близких. На границе веков и даже тысячелетий хочется, чтобы не забылась та особенная жизнь, которая была повседневной жизнью наших мам и бабушек. Сейчас некоторые факты кажутся выдумкой, события невозможными или преувеличенными, однако все это — жизнь хорошо знакомых людей, которые так же влюблялись, мучились, боролись за счастье, учились и работали, любовались закатами и восторгались звездным небом. А теперь эта жизнь кажется сказкой, и век ушел, чтобы мы жили в новом...

---

— Коля, бедный, Иван Семенович ни за что не даст Елене развод.

Новый взрыв хохота заглушает мои слова. Наконец, мы ловим такси и усаживаем гостей, а сами в обнимку возвращаемся домой. И тут я получаю свой новогодний «подарок».

— Лиза, я через неделю уезжаю в Москву и еще через две — в Токио. Ты поедешь со мной?

— Как же я поеду, Сережа? Мне ведь нужно учиться?

— Но ты можешь закончить и потом, — предлагает Сергей, словно в этом нет ничего особенного, но я аж задыхаюсь от неожиданности, а потом предлагаю в тон ему:

— И ты ведь можешь уехать позже?

— Ты что, с ума сошла?! Как я могу упустить свой шанс! — смотрит на меня, как на ненормальную, мой муж.

Я молчу, но вопрос, как же я могу бросить свою учебу, так и просится на язык.

— Ах, как было бы хорошо, если бы ты учила тоже японский. Кому нужна твоя французская литература?

Я иду, сжав зубы.

В Москву я уезжаю вместе с Сережей. Елена с Иваном Семеновичем сунули мне перед отъездом денег, чтобы мы на прощание устроили себе роскошную жизнь. Мы обедаем в ресторанах и две недели живем в отдельном двухкомнатном номере-люкс гостиницы «Россия» с окнами на Васильевский спуск. Но это не очень весело, я чувствую, что Сергей уже в пути всеми мыслями. Накануне отъезда мы ссоримся. Вернее, ссорится он. Я молчу, думая, что если ему так легче — пусть.

— Если бы ты меня любила, — упрекает он меня, — ты бы бросила все и поехала со мной.

Мне очень хочется сказать, что если бы я его не так сильно любила, то у нас был бы уже ребенок, и тогда точно мы поехали с ним. Но на эту тему я никогда не заговариваю. Возвращаюсь я в лихорадочной обиде, тем большей, чем счастливее мы жили последние полгода.

Когда я утром приезжаю с вокзала домой, Елена говорит, что вчера меня искал Коля, у него несчастье с матерью. Я бросаюсь звонить ему, потом сестре, и выясняю, что он вчера срочно улетел домой. Толя, который уже год после окончания университета жил с матерью, сообщил, что она может не дожить до утра. Овдовев, мать их жила только сыновьями и приложила все усилия, чтобы они получили образование. Коля ее очень сильно любил. Коля позвонил мне через неделю, он вернулся сразу после похорон и просил приехать. Елена тут же отослала меня к нему и бровью не повела, когда я предупредила, что возможно, поеду утром прямо в университет.

— Конечно, Лизочка, побудь с ним и передай наши соболезнования.

Он открыл мне дверь непривычно тихий, какой-то отрешенный, сказал: «Заходи» бесцветным голосом и отодвинулся, давая пройти. Мы сели на кухне на табуретки перед столом, на котором стояла початая бутылка коньяка, еще одна, уже пустая, задвинута была под раковину. Я налила себе и ему чуть-чуть, и мы молча выпили. Потом сварила кофе и заставила его проглотить полную чашку. Он пил, обжигаясь, не чувствуя вкуса. Я отвела его в комнату и мы долго сидели молча на диване. Потом он рассказал таким же бесцветным голосом, как он опоздал и приехал, когда она была уже мертва: второй инфаркт. Я подсела ближе и гладила его по волосам, шепча всякую ерунду, пока он не разрыдался у меня на плече. Я поняла, что до этого он не плакал. Мы сидели в обнимку в темной уже комнате, не зажигая свет, и я утешала его, как могла. Потом я за руку привела его в ванную и заставила умыться холодной водой, умылась сама, принесла из кухни остатки кофе и коньяк. Мы выпили все, но не были пьяны, наоборот, Коля стал приходить в себя и заметив, что уже стемнело, сказал, что мне пора домой.

— Я останусь. Елена велела быть с тобой. Они тебе очень сочувствуют.

Мы легли на диван и, обнявшись, разговаривали, вспоминая его мать. Коля рассказывал всякие смешные детские эпизоды. Она их очень любила и гордилась, что они с Толей оба учились в университете, оба стали физиками. В детстве она настояла, чтобы они окончили музыкальную школу. Она дала им отличное воспитание.

— Знаешь, она одна знала про тебя. Бетси! Бетси!

Он крепче меня обнял и я поглаживала его по волосам, пока он не стал искать мои губы. Я послушно подставила их. Обида на Сергея не прошла еще, но даже если бы он ждал меня дома, я все равно была бы здесь и с Колей, потому что только я сейчас могла утешить, помочь справиться с утратой. Мы любили друг друга отчаянно и нежно, иногда засыпая, потом просыпаясь опять в объятьях. Коля словно боялся выпустить меня из рук. Утром я проспала и уехала только ко второй лекции, мы договорились встретиться в университете и пообедать вместе.

В студенческой столовой, как всегда, не протолкнуться. Я заняла очередь, взяла себе салат и стакан сметаны, а Коле суп и шницель, а вместо чая — два стакана сока и оглянулась в поисках свободного места. Подошедший Коля взял из моих рук поднос и, уверенно огибая очередь, повел в угол, где занял столик.

— Бетси, спасибо, ты спасла меня! — говорит он мне, рассеянно ковыряя вилкой шницель.

— Не преувеличивай, если мне нужна будет помощь, ты ведь поможешь?

— Я все для тебя сделаю, — проникновенно говорит он и добавляет: — Даже забуду тебя.

Он всегда понимал меня без слов. Я благодарно пожала лежащую на столе руку.

— Коля, ты самый близкий для меня человек.

— Ближе Сергея? — (я киваю головой) — Ты все еще любишь его?

— Да.

Сказав это, я понимаю вдруг, что происходит что-то непоправимое, но соврать не могу. Коля ободряюще мне улыбнулся и заторопился на работу.

Мы опять встречаемся только в филармонии или в театрах. Елена спрашивает, почему не приходит Коля. Не зная, как ей объяснить, пожимаю плечами. Меня вдруг охватывает внезапный страх: я страшусь узнать, что он меня любит. Боюсь, потому что не знаю, что в таком случае произойдет со мной. Поэтому раз и навсегда убеждаю себя, что никакой любви у нас нет и не может быть, просто нежная дружба. Потом, через много лет, я узнаю о разговоре, который произошел у Коли с Еленой. Она прямо спросила, любит ли он меня.

— Да, — говорит он ей, — Больше жизни.

— Так в чем дело?

— Бетси любит вашего сына.

— Ты уверен?

— Она сама мне сказала недавно.

— Коля, я дам тебе совет. Ты должен попробовать завтра же умыкнуть ее, даже если она будет сначала сопротивляться. С тобой она будет счастливее.

— Нет, я этого не сделаю. Она любит Сергея. Я не буду с ней встречаться.

Я всего этого не знаю и до лета мы просто все реже и реже видимся, лишь разговариваем по телефону, да иногда сталкиваемся в университетском коридоре.

Летом, после окончания сессии, я вдруг узнаю, что меня посылают на следующий семестр во Францию, в Сорбонну. Перед этим я должна на десять дней приехать к Сереже в Токио. Все лето я в каком-то сумасшедшем состоянии оформляю документы, потом, словно на чемоданах, сижу в Комарово и жду долгожданного свидания с мужем, как ждут его, наверное, заключенные. Только теперь, накануне скорой встречи, я осознаю, как сильно люблю его и скучаю. Наконец, я в Москве сажусь в самолет, ко мне жмутся три жены, тоже летящие к мужьям, среди них только я говорю по-английски. Самолет японской авиакомпании, летящий из Брюсселя, поднимается в воздух, и я блаженно закрываю глаза, в лихорадке сборов почти сутки не спала. Мои спутницы то и дело будят меня для общения со стюардессой. Когда самолет приземляется в Токийском аэропорту, проведя изнурительные переговоры с таможенниками по поводу багажа моих спутниц, я, наконец, бросаюсь в объятья своего мужа и мы едем в крохотную квартирку, в которой он живет с еще одним сотрудником консульской службы. Я висну у Сережи на шее и, потихоньку расстегивая рубашку, шепчу ему на ухо, чем бы мне хотелось заняться в первую очередь. Он смеется.

— Лиза, ты с ума сошла, сейчас придет Юрий Петрович, что он подумает?

— Ну, мы ведь будем заниматься этим не у него в кровати. Он подумает, что встретились супруги после семимесячной разлуки! — я тяну его прямо на пол.

— Почему бы нам ни дойти до дивана? — еще сопротивляется Сережа.

— Помнишь, как это было в Гурзуфе на берегу, прямо на камнях? — напоминаю я, и мы со стоном нетерпения сжимаем друг друга в объятьях…

— Лиза, ты стала такой страстной и ненасытной! — замечает позже муж.

— Тебе это не понравилось? — притворно огорчаюсь я, продолжая удерживать его в объятиях.

— Нет, отчего же, но что я буду делать через десять дней? — Сергея начинает забавлять разговор.

— Тебе надо пресытиться мной, тогда ты выдержишь еще полгода до отпуска. А теперь, может, перейдем на диван? — и это предложение уже не вызывает ничего, кроме одобрительного поцелуя.

Все десять дней в первую очередь мы занимаемся любовью, потом Сергей показывает мне Токио, водит в маленькие ресторанчики и учит есть палочками. Меня восхищает еда, которая подается на красивых черных и красных лаковых подносиках и выглядит, как произведение искусства. Тонкие ломтики рыбы, овощи, соевый сыр тофу, креветки и шарики риса, — все хочется попробовать. Мы бродим по старым кварталам Токио, останавливаясь у витрин, задерживаемся у тележек торговцев, которые продают все: бумажные фонарики, деревянные палочки для еды, талисманы, фрукты, магнитофонные кассеты, зонтики, предсказания, написанные на рисовой бумаге. Художник каллиграф пишет изречения на рисунках с цветком хризантемы, склоненным бамбуком, стрекозой или плывущей уткой. Мы подходим поближе, я наблюдаю, как легко и безупречно точно скользит кисть по белой бумаге. Сергей о чем-то говорит с художником, он кивает и берет чистый лист. Красные иероглифы ложатся на бумагу, он скатывает ее трубочкой, перевязывает шнурком с кисточками и подает мне.