Александр Поповский - Искусство творения

• Название: Искусство творения
• Автор: Александр Поповский
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1949

Книга посвящена одному из самых передовых и талантливых ученых — академику Трофиму Денисовичу Лысенко.

---

Удивительно, с какой легкостью молодой селекционер дал волю чувствам и мыслям, сорвал с сердца узы, налагаемые наукой на школьной скамье. Куда делись благоговение перед словом учителя, вера в непогрешимость учебника? Кто из нас не изведал суровой тирании авторитета, не прислушивался к неумолимому голосу прошлого, зовущего к повиновению?.

Лысенко родился еретиком. Он решительно допустил, что в зависимости от климата и почвы растение может развиваться яровым, раннеспелым, и наоборот. Решил также, что в учебниках не все благополучно. Но чем объяснить, что озимые семена, высеянные на десять дней позже других, не стали, как те, яровыми? Велик ли срок — десять дней! Что произошло с ними за это время? Что изменило природу одних и оставило неизмененными свойства других?

Собственными путями пришел Лысенко к заключению, что десять дней холода определили судьбу той озимой пшеницы. Они сделали ее яровой. Озимые сорта требуют на первом этапе развития низкой температуры. Брошенное осенью семечко большую часть времени лежит в поле без пользы, ждет новых условий для роста и жизни. Сколько именно холода нужно ему, ответит эксперимент.

В течение долгого времени Лысенко каждый день смачивает по горсточке озимых семян и в узелках оставляет их на холоде. Спустя месяц семена из тридцати узелков в один день высеваются на поле. Семена из первых узелков пускают листочки и стебли, точно не были вовсе озимыми. Остальные ветвятся, стелются лишь по земле. Двадцати дней холода — и ни часом меньше — требует испытанный сорт. Другому достаточно четырнадцати дней, третьему — тридцати. У каждого сорта свой срок, каждая озимь в разной мере озима.

Лысенко ясно теперь: озимые злаки стали яровыми и вызрели в течение одного лета потому, что успели получить все необходимое для своего развития. То же самое, вероятно, сделали география и климат Ганджи с горохом.

На генетическом съезде в Ленинграде делегат из Ганджи сообщил о своих наблюдениях. Озимость и яровость, по его мнению, — своеобразная раннеспелость и позднеспелость, особенность вегетационного периода растения, и ничего больше. Эти свойства зависят от географических и климатических условий, которые безгранично колеблются.

Заявление нее прошло незамеченным. Один за другим поднимались ученые, солидные люди с положением и именем, чтобы деликатно отчитать молодого селекционера. Похвально, конечно, что молодой человек затеял искать причину озимости, но позволительно спросить: встречалась ли ему фамилия Гаснера? Не встречалась? Как жаль!.. Так вот, этот Гаснер, к сведению уважаемого провинциала, проделал то же самое с не меньшим успехом. Да, да, проделал, ничего не попишешь… Что бы ни говорили, литературу надо читать, в ней все удачи и неудачи науки.

Немецкий ученый действительно установил, что озимые злаки на первых порах нуждаются в холоде. Он проращивал семена при низкой температуре, высаживал эти растения в почву, и они вызревали, как яровые.

Это, во-первых. Во-вторых, нельзя заявлять авторитетному собранию: «Ничего незыблемого в свойствах озимости нет». Легкомысленно, неприлично. В-третьих, надо добавить, что опыты Гаснера при проверке не совсем оправдались. Холодное проращивание эффективно лишь при определенных сроках посева. Таким образом, опыты, проведенные в Азербайджане, могут в другом месте дать совершенно иные результаты. Еще следует посоветовать селекционеру из Ганджи проверить опыты Гаснера на селекционной станции у себя. Занятие это очень полезное и весьма поучительное.

Не будем останавливаться на высокомерии и насмешках, встававших на пути молодого исследователя. Пусть знают эти люди, что «молодой человек» не будет повторять опыт Гаснера, не прибавит к тысячному эксперименту такой же тысячу первый. Он также не доставит им удовольствия опровергнуть себя. Было бы, конечно, резонно, чтоб он вернулся в Ганджу, провел долгие годы в упорной работе, чтобы представить им труд, опирающийся на грозные колонны цифр. Они милостиво одобрят удачу, чтобы проверочным опытом отвергнуть ее. Он знает, к чему иногда могут привести эти проверочные опыты! Малоопытный сотрудник без учета условий, среды, обстановки и времени ткнет зерно в почву. Не зная требований растения, его нужд, сотрудник вырастит зеленого уродца и провозгласит, что теория не подтвердилась. Нет, он не даст им себя опровергнуть!

На обратном пути из Ленинграда в Ганджу Лысенко сворачивает в родное село. Дома его давно не видали, он здесь редкий гость. Жизнь сына проходит на чужой стороне: три года в Полтаве — в школе садоводства, затем Киев, Белая Церковь, Ганджа. Вот и сейчас ему некогда, он спешит скорее уехать.

Лысенко затеял обратить хозяйство отца в филиал Ганджинской опытной станции. Он докажет чванливым ученым, что опыт, удавшийся в жаркой Гандже, удастся и в умеренном климате Украины. И время года, и условия подходят для задуманного им эксперимента. Он замачивает семена озимой пшеницы, ссыпает их в яму и наметает сугроб снега вокруг нее. Весной зерно высеют в одно время с яровыми, и пусть этот опыт рассудит его с противниками. Возможно, что он ошибся, его расчеты неверны, озимая пшеница не станет яровой. Но если он прав, им этого успеха не утаить в теплице. Проверочный опыт придется ставить в поле, у всех на виду, с сеялкой и плугом, без всяких манипуляций.

Природа истинного таланта ни в чем так не сказывается, как в способности переносить испытания. На трудных, крутых поворотах, где посредственность скоро исчерпывает себя, талант становится источником силы и мужества.

Точно не было съезда с его коротким, но суровым приговором. Лысенко продолжает свои изыскания, углубляется в дебри раннеспелой и позднеспелой закономерности. На десятках делянок ведется напряженный учет. Наблюдательность его соперничает с работоспособностью, умозаключения опережают добытые факты.

Тем временем наступила весна. Отец Лысенко посеял «озимку», сокрытую с зимы в снежном сугробе, и, к собственному изумлению и удивлению односельчан, убедился, что пшеница развивается, как яровая. Это было поразительно, невероятно! Весть о том, что на Полтавщине, в селе Карловке, озимая пшеница, высеянная весной, выколосилась в одно лето, быстро облетела район и распространилась по Украине. В Карловский филиал младшего специалиста из Ганджинской станции потянулись делегации, — их было так много, что хозяева не знали, куда деваться от гостей. Глубокие старики, всю жизнь проведшие на пашне, за много километров приходили сюда, чтобы увидеть это чудо своими глазами.

Ученые, недавно отклонившие его сообщение на съезде, теперь могли убедиться, что экспериментатор из Азербайджана превзошел именитого Гаснера. Тот проращивал семена при низкой температуре, и растения высаживались в почву. Но какой в этом практический толк? Чему тут учиться? Растить на поле рожь из искусственно приготовленной рассады? Кому нужна такая наука? Лысенко не только нашел общую закономерность, но и определил, сколько именно холода требует каждый испытанный сорт. Вместо гаснеровской рассады, рожденной в теплице, в почву высеивалось проросшее зерно, обычный посевной материал. Суровые судьи могли бы теперь признать свою ошибку, согласиться, что озимость и яровость — своеобразная раннеспелость и позднеспелость растения. Увы, факты свидетельствуют, что ни тогда, ни значительно позже ничего подобного не произошло.

Лысенко перевели из Азербайджана в Одессу. Он заведует отделом при институте селекции, вернее, днюет и ночует на делянках и в теплицах, в свой кабинет и носа не показывает. Надо прямо сказать: молодой исследователь многим пришелся не по вкусу; не понравились ни манеры его, ни странная методика работы. Тщедушный, в крестьянском кожухе, смазных сапогах и шапке подозрительной давности, он вызывал у ученых улыбку. Кто-то попытался ему намекнуть, что крестьянский наряд более у места на пашне, чем в институте, и тут же пожалел о сказанном. На нем остановились глубоко изумленные глаза: человек искренне не понимал, какое отношение имеет одежда к почтенному храму науки.

Не нравилась им его горячность, безудержная страстность. Крутой, неуступчивый, он умеет отбиваться и спорить, ни за что не уступит никогда и никому. Все давно забудут о минувшей размолвке, а в нем будут тлеть и сомнения, и уверенность в своей правоте. В тридцать с лишним лет он проявляет равнодушие к кабинетной работе.

Его лаборатория — делянки и теплицы, поля с экспериментальными злаками. Он всерьез утверждает, что есть глубокая разница между растением, выросшим в теплице и на поле, что опыты в какой-то мере мешают организму развиваться нормально. Непоколебимой уверенностью веет от его рассуждений. Надо видеть его в поле, с жадным взором, устремленным на зеленую равнину, то стоящим неподвижно, то стремительно несущимся по дальним межам. Что он ищет в гуще растений? Видит ли действительно нечто доступное немногим, или это лишь его воображение?