Вероника Тутенко - Дар кариатид

• Название: Дар кариатид
• Автор: Вероника Тутенко
• Издательство: Altaspera Publishing
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2013
• ISBN: 9781300740063

Книга написана на основе воспоминаний моей бабушки Беловой Нины Степановны, интервью с другими узниками Германии. Два моих очерка на эту тему вошли в книгу, изданную Курским Союзом журналистов «Дети — узники фашизма», которая распостранялась в России и Германии. Отрывки из романа публикавались в газете «Курская правда», спецвыпуске журнала издательского дома «Бурда» «Правдивые истории» (г. Москва), альманахе «Хронометр» (Израиль). «Дар кариатид» — первая книга цикла романов о Нине.

Издательство Altaspera Publishing.

В печатном виде книгу можно приобрести здесь http://www.lulu.com/shop/veronica-tutenko/dar-kariatid/paperback/product-20696513.html

---

И только Нина знала: во всем виноваты невидимые кошки, что скребут на душе у отца.

Девочка опустилась на стул возле матери.

— Пошла бы ты, Ниночка, погуляла. А я посплю, мне и легче станет, — уговаривала Наталья, и что-то было в ее голосе такое, от чего к глазам девочки подступили слезы. Но их не должна увидеть мама.

Нина выбежала за дверь. Быстро спустилась по ступенькам на улицу.

Здесь было ветрено и неуместно солнечно.

Нина шла наугад, как, наверное, Галочка, когда ей хочется побродить по незнакомым улицам. Ведь Галочке никто не запрещает.

Но что такое запреты, если мама болеет? Мама болеет. Будто огромная черная птица гнала куда-то по казанским переулкам. «Мама больна». Черная птица настигала снова и снова.

— Нина!

Родной, пронзительный голос остановил Нину возле рынка. Серёжа вынырнул неожиданно из пёстрой толпы старушек и возвращавшихся с уроков школьников. Брат улыбался, как всегда открыто, поблескивая глазами-угольками. Штаны его мешковатых брюк подметали тротуар. Что-то неуловимо изменилось в Сереже. Может быть, походка. Новая небрежная, подпрыгивающая походка уличного мальчишки.

Нина слабо ответила на улыбку брата.

Его глаза-угольки потускнели.

— Ты почему такая грустная? Дома что-то случилось? — забеспокоился Сережа.

— Мама болеет.

Произнести эти два слова оказалось трудно, очень трудно. Как будто, пока они не были сказаны, все могло еще измениться.

Сережа понял больше, чем выражали два коротких слова.

— Отец дома?

— Нет, — покачала головой Нина.

Старший брат снова затерялся в рыночной толпе, а Нина пошла домой.

Каким-то образом старший брат опередил ее и вот стоял уже, смущенный, расстроенный посредине комнаты.

На столе возвышалась горка красных новеньких «тридцаток». Наталья плакала.

— Нет, сынок, я не возьму…

Но Сережа, не дослушав, выбежал за дверь.

Мать растерянно смотрела вслед, перевела взгляд на купюры и, накинув на плечи старый пуховый платок, одним движением сгребла их со стола и вышла на улицу. Вернулась Наталья с мукой и мясом. Но спускаться второй раз в пекарню уже не стала — испекла пирожки на примусе в общей кухне.

Вечером в доме снова пахло пирогами. Их было много, как никогда — целая гора пирожков аппетитно дымилась на столе. Но теперь к сладковатому аромату выпечки и праздника примешивался горький запах беды.

Пирожки ели молча, как будто кто-то невидимый, мрачный сидел с семьей за столом.

— Помиришь с Сережей, Степа, — тихим умиротворением прозвенел в пахнущей горячим тестом тишине голос Натальи. — Обещай, что помиришься…

Глава 7 Плакучая ива

Наталья умерла в мае тридцать пятого. Отвернулась к стене и как будто уснула. Нина уже знала: так тихо иногда подкрадывается смерть.

А потом, грохоча, подъехал грузовик. В кузов подняли деревянный гроб.

Вдовец и дети окружили его. Ехать было недолго — несколько минут. И эти несколько минут Степан сидел плечом к плечу с Сережей. Общее горе сблизило, и все, даже беспутная бродяжья жизнь старшего сына, стало вдруг поправимым.

Похоронили Наталью под плакучей ивой. Вкопали в землю скромный деревянный крестик. Ни фотографии, ни пышных эпитафий.

Только четыре белых пиона на свежей могильной земле.

— Вот и все, — разогнулся над могилой Степан.

Он как-то сразу лет на десять постарел, ссутулился, точно непомерный груз придавил его к земле. Сережа обнял отца, и тот покорно принял сыновьи объятья. Растаяла ледяная стена, вставшая между двумя близкими людьми, но слишком горьким оказалось примирение.

Возвращаться домой в комнату, ставшую вдруг совершенно пустой, было еще тяжелее.

Вечером Степан напился. Напился в первый раз в жизни. Но, вопреки ожиданиям, хмель ударил в голову, но не принес облегчения. Только еще труднее оказалось поверить, что она больше никогда не войдет в эту комнату. Таким возможным и невозможным казалось, что вот сейчас откроется дверь и появится она… совсем юная… в кремовом платье и шляпке, украшенной виноградом. Смутное воспоминание из прошлого обрело такие четкие контуры, что Степан протянул руки в пустоту и тихо позвал:

— Наталья.

Словно испугавшись произнесенного вслух имени, призрачное творение разыгравшейся пьяной фантазии растаяло, уступив место слишком суровым очертаниям реальности.

— Наталья! Наталья! — обхватил голову руками Степан и звал уже громче, как будто, услышав, она могла вернуться. И, наконец, провалился в болезненном сне.

* * *

Ночь накрыла город вороновым крылом, и только высоко-высоко звездочки загорались и снова гасли, гасли…

Желтым болезненным светом забрезжило утро.

Нина соскользнула с постели. Новый день нахлынул вчерашней пронзительной болью.

Братьев уже не было дома. Отец еще беспечно улыбался во сне. Наверное, мама жива еще в его снах. Слезы подступили к глазам, но Нина сдержала рыданья, чтобы не разбудить отца и незаметно выскользнула за дверь.

Редкие прохожие останавливали на плачущей девчушке сочувственные взгляды. Но печальная решимость в ее глазах удерживала их от того, чтобы подойти к ней, спросить, что случилось, не заблудилась ли она, и отвести за руку домой.

Девочка направлялась к воротам кладбища. Здесь она остановилась на секунду, как будто проснулась в незнакомом месте и удивилась: «Как я попала сюда?»

Решимость во взгляде сменилась растерянностью.

Кресты, памятники с фотографиями и без них обступали со всех сторон, уводили вглубь кладбища. Как найти среди них маленький крестик без фотографии?

Как все-таки плохо, когда не умеешь читать! Сережа или Толик не растерялись бы, отыскали бы надпись на крестике!

И странная обида («Я не найду могилку!») вдруг оказалась неподъемнее горя, хлынула из глаз горячими ручьями.

— Мамочка! — всхлипнула девочка и увидела склоненную иву над свежей могилой.

Деревце качало кроной, как будто грустно улыбалось и хотело приласкать ветвями.

Деревце хотело пожалеть, а ведь вчера его как будто не было, и вдруг оно тянется листьями, по- майски прозрачными, к щекам, чтобы вытереть слезы.

Нина вздохнула, присела под иву. Грустное дерево, вечно печальное, как будто хотело разделить горе с девочкой, вздыхало, покачиваясь на ветру. И как будто тоже плакало…

Возвращаясь, Нина постаралась получше запомнить дорогу домой.

Остаток весны и целое лето девочка каждый день бегала на кладбище. Подолгу сидела под плакучей ивой и плакала, плакала…

Но дома было еще тягостнее, чем на кладбище. Лето жарко и назойливо заглядывало в окна.

Теперь Степан чуть ли не каждый день прикладывался к бутылке. Денег на водку не было, и он отнес на базар оставшихся два венских стула. Но только ни время, ни водка не заглушали эту боль.

Сережа теперь часто приходил домой, но редко оставался ночевать в тесной духоте комнаты.

— Вот уеду в Ленинград учиться, — делился он мечтами с братом и сестрой. — Мне в цирке клоуны рассказывали, что этот город на воде построил царь. Там сыро и мосты, и корабли…

И Нина и Толик тоже мечтали о далеком том городе, похожем, наверное, на сказочный остров.

— А цирк там есть? — спрашивал Толик.

— Еще бы! — фыркал старший брат. — Но в цирке я работать больше не хочу. Уж лучше на завод. Надежнее. И уважения больше.

Но Нина так не считала.

— А я буду в цирке работать! Дрессировщицей тигров!

Огоньки, барабанная дробь выплывают из памяти… Але-е-гоп! Полосатой опасностью за кольцом приземляется тигр… И еще… Рукоплещут, смеются… Сколько тигров! Огонь и фонфары. Тигр летит над ареной. Полосатая птица. Стая птиц. Белых-белых. И одна опускается на плакучую иву.

— Ты пришлешь нам письмо? — девочка заглядывала в глаза брата. Бессмысленно уговаривать его остаться в Казани. Пусть едет туда, где мосты, раз ему так хочется этого. Только пусть не забывает брата и сестру и пишет папе письма.

— Конечно, я буду вам писать, — обещал Сергей.

Ему не терпелось скорее ворваться на поезде в новую, взрослую жизнь.

* * *

…Чем больше выцветали краски лета, чем чаще шли дожди. В непогоду Толик не пускал сестренку на кладбище. И тогда приходилось бесконечно долго ждать в мрачной комнате, когда лучи солнца проникнут в пожелтевшую, обвисшую клоками, прорезанную узорами газету.

Некогда прекрасная, а теперь совершенно забытая Роза скучала в углу и как будто как-то сразу постарела. Не только людей старит горе.

— Поиграй со мной, — молча просила она. Нина играть не хотела.

Серые глаза с длинными пушистыми ресницами стали теперь не по-детски серьезными, хотя в них, на самом дне зрачков, и поблескивали те же озорные искорки, что и во взгляде старшего брата.