Кирилл Станюкович - Зимовка Зор-Мазар

• Название: Зимовка Зор-Мазар
• Автор: Кирилл Станюкович
• Издательство: Государственное Издательство Географической Литературы
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1961

Рассказ был опубликован во втором выпуске художественно-географического сборника «На суше и на море» (1961).

---

Кроме того, у нее был Глеб, о котором она думала все время, на которого варила, стирала и штопала. И чем дальше шла зима, тем больше думала о нем, тем лучше знала, что он любит и что не любит, она очень остро замечала, что он съел все, что не доел, что вовсе не тронул.

Она волновалась, когда он задерживался, подолгу стояла, всматриваясь в даль, ждала.

А зима шла, все наступая, крепчали морозы, снегу выпадало немного, но он все больше и больше закрывал долину. Хотя в безветренные дни высокогорное солнце по дну долины и по южным склонам грело так, что снег таял, особенно вокруг каких-либо предметов, но таял потихоньку, а потом опять выпадал.

Зимний Чуралин был спокойный. Летом здесь каждый день дуют сумасшедшие ветры, но зимой стоит тишина. Небо почти все время ясное, слепяще сверкает снег.

Когда Глеба не бывало, Вера особенно часто ходила в аул, в долину Чуралина. Однажды, возвращаясь, она еще издали увидела, что кто-то приехал: у входа в землянку стояли привязанные к коновязи три коня, один вьючный, два – верховых. Вера сразу заметила, что лошади очень хорошие и очень усталые.

В землянке на ее кровати и кровати Глеба мирно спали двое военных. Один – средний командир, другой – младший. На столе навалены полушубки и сумки. Спящие прижимали своим животом к койкам маузеры в деревянных чехлах. Под столом лежали два здоровых брезентовых мешка, закрытых какими-то особыми скобами, вроде гигантской молнии, заперты замками и запечатаны печатями на специальных дощечках.

Вера сварила суп и разбудила их. Когда они подняли лица от подушек, она узнала в них фельдъегерей. Они вскочили, начали извиняться, спросили, где Глеб, сказали, что без него за стол не сядут, однако немедленно съели по две чашки супу.

Потом они еще раз осведомились:

– Где Глеб?

– Да зачем вам Глеб? – спрашивала Вера. – Придет. Зачем он вам?

– Нужен.

Глеб вернулся как раз вовремя. Он был совершенно измучен, несколько часов ходил по снегу и совсем выбился из сил. Не только рубашка, но и свитер и даже мех на полушубке были мокрыми насквозь. Он как брякнулся на стул, не обив валенок, так и не сдвинулся.

– Ну, – сказал с недовольством фельдъегерь Гулаев, – осечка.

– Что? – спросил Глеб.

– Придется отменить задуманное культурное мероприятие.

– А, небось, танцы хотел устроить, – догадался Глеб. – Нет, брат, сейчас не могу.

Он взял от Гулаева письмо и вышел на улицу. Опускался вечер с январским кровавым закатом, в ущельях начали засиниваться голубые тени. Последние желтоватые лучи лежали на верхних частях заснеженных гор. Было тихо, только похрустывали сеном лошади.

– «Дорогой, – писала ему жена, – я знаю, как тебе сейчас тяжело и трудно, сколько у тебя работы, тем более что тебе на голову навязали эту полусумасшедшую дуру… Я понимаю, как тебе тяжело, ведь даже поговорить не с кем, но ты все равно подальше держись от этой хитрячки, о которой рассказывают совершенно ужасные вещи. Держись от нее подальше… Я знаю, конечно, она будет к тебе подлаживаться… Я бы никогда не стала жить с нею в соседней комнате…» и т.д.

Таково было все письмо, написанное на двенадцати страницах.

Перед Глебом всплыло милое лицо жены, и ему пришло в голову, что она зря волнуется. Он еще раз оглядел гаснущие облака. Почувствовал, как закоченели обнаженные руки, в которых он держал письмо. Когда он вошел в жарко натопленную землянку, Вера бросила на него из темноты робкий взгляд.

На следующий день они уехали, захватив письма. Письмо Глеба не было особенно длинное, главное, что было там написано, «напрасно ты волнуешься».

Шли дни. Тоскливее всего было Глебу в ненастье, когда сильные морозы, обжигающий ветер и метель не давали возможности выходить на наблюдения и приходилось сидеть в землянке. Глеб читал, но без физического напряжения он плохо спал. За дверьми завывал ветер, на потолке и за стенами шуршали пшканы. Он слышал, как за перегородкой ворочалась Вера, как шелестела под ней солома в тюфяке, но он старался, чтобы она не замечала, что он тоже не спит. Глеб вспоминал Аллу, и ему становилось немного легче, потом в голову закрадывалась мысль: «помнит ли она о нем». Снова начинал волноваться и ворочаться.

– Вы не спите, Глеб? – вдруг спрашивала Вера. – Мне тоже не спится. – Но он обычно делал вид, что спит, и не отвечал.

Иногда он видел, как она ночью приподнималась, подходила и смотрела на него. Он сжимался и старался дышать ровнее, чтобы видно было, что он спит. Ночью его тянуло к ней, но одновременно он ее ненавидел. И после того как ночью мысли о Вере приходили к нему во время бессонницы, он был особенно груб с нею и почти не разговаривал. Днем уходил подальше и с тоской глядел на южные склоны гор. Скоро ли, скоро ли на них начнет протаивать снег.

Поэтому его особенно злило, когда Темирбек, похлопывая Веру по животу, говорил:

– Вера, Вера, давай баранчук. – Темирбек был совершенно твердо уверен, что они с Верой муж и жена. Темирбеку и в голову не приходило, как это можно много месяцев жить в одной комнате и не быть мужем и женой.

В этих случаях Глеб со злостью хлопал дверью и уходил из землянки.

В феврале Глеб с Темирбеком ушли надолго. Глеб хотел понаблюдать архаров и кийков в самый трудный период их жизни. В феврале здесь бывали снегопады, а когда снегу становилось много, на верхней части гор архарам добираться до корма было очень трудно. Трудно добираться до травы, но еще труднее уйти от врага. Рыхлый снег не держал острые копыта кийков и архаров, но мягкая лапа волка, широкая лапа барса проходили по снегу не проваливаясь.

В этот трагический период и гибли архары и кийки, гибли подчас целыми стадами. С волнением и тревогой вспоминал Глеб Зор-кульджу. «Где ты, мой красавец, где ты, великан, – думал он, – где ты?» И каждый раз он волновался, выходя на наблюдение, увидит ли великана, жив ли он, и каждый раз радовался, завидев его мощную гордую фигуру. Зор-кульджа стал теперь менее темным, его труднее было заметить.

В этот раз Глеб с Темирбеком с утра начали подъем на плато. Они взяли с собой лошадь с грузом, а сами шли налегке. Снег был не очень глубок, и Глеб несколько раз пристально разглядывал в бинокль через широкую долину противоположную сторону хребта. Но никаких проталин, никакого сокращения снега не было заметно. Зимнее солнце еще не в силах было справиться со снегом.

«Далеко, далеко еще до весны», – думал Глеб.

К вечеру они дошли до своей базы, которая по-прежнему была у самого плато, в летовке. Они разгрузили лошадь, а затем Темирбек повернул ее носом к дому и с размаху вытянул камчой. Лошадь рванулась и сначала нерешительно, а затем все быстрей пошла домой вниз.

Ночевали они хорошо, палатка была теплая и мешки пуховые, а когда горел примус, было просто жарко.

На следующий день пошли искать козлов, стадо они нашли на прежнем месте – в скалах под плато, там оно ночевало, но козлов было гораздо меньше – всего 20. Напрасно Глеб обшарил все в бинокль и облазил окружающие скалы, обошел все склоны, но козлов нигде не было, ясно, что это работа ирбиса.

«Где же наш красавец, где же наш Зор-кульджа», – думал он на следующий день, отправляясь на поиски архаров.

Все склоны и все плато были истоптаны, всюду виднелись дорожки и целые вытоптанные площадки. Снег давно не выпадал, слой его был тонок, и видно было, что и архары и кийки, спускаясь со скал на пологие склоны, находят достаточно корма.

Среди дня в восточной части плато, километров за десять от их базы, с вершины небольшого увала они наконец увидели архаров, мирно пасущихся посередине пологого широкого понижения. Их было одиннадцать. «Молодец, Зор-кульджа, – подумал Глеб, – ты умеешь водить стадо, не может добраться до вас ирбис».

И тут же, как только опустил бинокль, он увидел на вершине увала рядом с собой следы барса. Петляли прерывающиеся цепочки, следы нескольких лёжек барса между камней.

Зверь, видимо, плотно прилип к стаду архаров. Вероятно, большую часть зимы он жил за счет кийков, но теперь либо кийки были слишком осторожны и на ночь уходили на такие недоступные кручи, куда и барс не мог попасть, либо архары стали менее осторожны, но, по-видимому, барс уже не первый день следил за архарами.

Темирбек тоже недовольно потряс головой, он хорошо знал привычки ирбиса. Ирбис, присосавшийся к стаду, не сулил ничего доброго, рано или поздно какой-нибудь архар совершит ошибку, подойдет близко к скалам, к осыпям, к россыпям, к любому месту, где может скрыться барс, – и тогда архару конец.

Вечером закат был ясен, но когда они устроились в палатке, пошел снег, в темноте начало поддувать, и скоро звезды исчезли. Через час ветер дул вовсю, а через два пришлось вылезать из палатки, подтягивать растяжки и выбрасывать из нее снег. К утру им показалось, что ветер стихает, но это только казалось. Вся каменная стенка была заметена, сугробы снега, навалившись, глубоко вдавили бока палатки, так, что внутри трудно было двигаться. А ветер не прекращался ни на минуту, снег мёл, и за 15 метров ничего не было видно. Сверху и снизу, справа и слева – все было одинаково бело.