Валерий Попов - Очаровательное захолустье

• Название: Очаровательное захолустье
• Автор: Валерий Попов
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Н-не знаю. Нет.

Господи! Как они там?

- Может, лыжи тебе прислать? - сдерзила Любка.

- Доберусь.

- А где комбайнер? - Любка встретила меня на платформе в короткой шубке.

Редкие снежинки еще сверкали под фонарем над платформой, но под ногами уже была черная грязь. Все растопчем! Народ пер, причем, что удивительно, на наш поезд, состоявший всего из двух вагонов, примерно как царский: купейный и, что приятно, вагон-ресторан. Народу оказалось полно - "Ландыш" разбух удивительно: вот уверенно катит свой чемодан известный балетный критик Щелянский. Неужто и балеты будем там ставить? Впрочем, Любка всех радостно приветствовала.

- Вагон уже натоплен, надеюсь? - капризно проговорил Щелянский.

Выйдя из оцепенения, я вспомнил Любкин вопрос.

- Комбайнер? Какой комбайнер? Ветеринар он.

- Ну, ветеринар... Где он?

- Понятия не имею. Видимо, в казино. Но обещал появиться.

- Ветеринары в казино ходят! Хорошо живем! - усмехнулась Любка.

Рядом с ней, ни с кем, наоборот, не здороваясь, стоял Миша Берх, представитель Фонда Мак-Дугала, частично, как понял я, финансировавшего наш проект. Берх каким-то хитрым, а впрочем, самым банальным образом - немножко в оппозиции, немножко в эмиграции - сделал где-то там бешеную карьеру и стоял теперь у кормила, размышляя, кормить - не кормить? Впрочем, этих бы не кормил - на прущую, гогочущую толпу смотрел с ненавистью. Опять эти непотопляемые шестидесятники, уже которое десятилетие бузят, не смолкают, и как каждый конкретно ни называется: реформатор, писатель, экономист, социолог, - у всех одно на уме: сейчас сядут, раскинут нехитрый скарб и напьются! Причем умело напьются! Статью в номер? Эссе? Интервью? От зубов отскакивает, без малейшего промедления! А где же его любимый слой, андеграунд, с которым он столько выстрадал (не столько уж он и выстрадал)... Исчез? Казалось, такие глыбы ворочаются - пусть только коммунисты уйдут. И - никаких глыб. Вот плетется только, почему-то лысый уже, молодой композитор-модернист Урлыгаев, пишущий музыку однообразную, как кафель... Вот такая как раз Берху по душе, про такое диссертации хорошо пишутся! Урлыгаев прошел. Скульптор Булыга? Того не разберешь - и нашим, и вашим!

А где же эта совесть ходячая, всех мягко поучающая, среброликий Лунь? Как всегда, задерживается... Без него не уйдут!

Снежинки таяли у Берха на лысине, человек даже здоровьем специально рисковал, хотя имел сзади косичку и мог при желании сделать начес.

Но раз такая проклятая жизнь - пусть голова простужается! Все равно идеалы, вымечтанные в подполье, не сбылись!

Опять у дел это хищное племя, которое везде - на всех презентациях и во всех декларациях (в смысле - воззваниях), но без них - никуда. Они все держат, и держат действительно крепче всех.

- Надень шапочку... или уйди в вагон! - сказал Берху я, но он не ответил.

- Лунь... Лунь... - пронеслось, но как-то вяло.

Берх сухо ему кивнул и злобно прокаркал:

- Через десять минут после отъезда собрание рабочей группы в вагоне-ресторане!

Поскольку - в вагоне-ресторане, то рабочей группой посчитали себя все, ответив радостным гулом.

- Ветеринар где? - стонала Любка. - Без него поездка бессмысленна!

Вместо ветеринара зато прибыл миллионер, в темном "БМВ" подкатил прямо к платформе, вышел с небольшой сумочкой, кивнул кому-то внутрь, и машина отъехала. Не с ним ли сражался в казино ветеринар? Узнать бы итог! Но миллионер, ни на кого не реагируя, прошел в вагон.

Ну вот наконец и мой! Подъехал в семиметровой машине, на которой согласно легендам - из казино вывозят то ли сказочно выигравших, то ли в пух проигравшихся. Петро - тот, похоже, все успел. Выпал в каком-то дивном полушубке, под ним светился крахмальный пластрон, бабочка в горошек, из одной - правой - руки плескал на всех шампанским, другой обнимал почти обнаженную женщину - видимо, звезду стриптиза. Хорошо отдохнул, культурно. Я почувствовал к нему острую зависть. Такой же горячий, как мой отец. Один корень!

- Вот, - представил я Любке. - Ветеринар. Кстати, после полостной операции.

- Похож на ветеринара, - оценила Любка.

- Тебе бы застенчивости немного, - заметил ему я.

- Да. А застенчивый, думаешь, с быком справится? - нагло заявил он.

- Девушка с вами? - Любка приготовилась сделать пометку в блокноте.

- Н-нет! Налажу там кое-что у себя - тогда выпишу! - сказал Петр, мягко отпихивая ее. Рыдая, она пошла в золотых туфельках (другой одежды не было) по платформе и скрылась в недрах семиметрового лимузина.

- У меня там отел скоро пойдет! - проговорил Петр. - Едем - чего ждем?

Поезд наконец тронулся.

- Все! - сказал я Петру, когда мы с ним уселись в купе. - Постепенно превращайся в ветеринара.

- Успею ишшо!

Сунулся было Сысой, пытаясь согнать меня с нижней полки, коря, что я тут раскинулся с родственниками, но Петр показал ему кулак, которым валил, рассерчавши, быка, - и Сысой оскорбленно удалился. В общем, все распределились по справедливости. Самым справедливым - отдельные купе.

А Петр долго еще не мог угомониться, ходил, резко отодвигая двери купе, звал всех "иттить кутить", но лучше других тормознул его Марьев, главный редактор "Марева", сказав, что надо "иттить заседать".

Представитель Фонда Дугала Берх, сам ничего, в сущности, не создавший, но умеющий направлять, как ему казалось, сидел в дальнем конце вагона-ресторана, как бы обозначив президиум, с ним рядом Любка в строгом деловом костюме - и, знамо, Лунь, который, войдя в вагон, как бы растерялся - куды же ему сесть? Ни одного свободного места!.. Тильки в президиуме. Перекошенным от ненависти ртом (а что делать?) Берх выговорил, что первое слово предоставляется... старейшему... чей голос звучал еще тогда... когда. И в общем-то, действительно, как Горький, говорят, смягчал Ленина, так Лунь взял под свою опеку всех остальных.

Слегка покачиваясь, что объяснялось, разумеется, качкой вагона, Лунь глухим голосом произнес, что в эту лихую годину, когда наша страна стонет от нищеты, бесправия, чудовищной коррупции, тихий голос совести непременно должен звучать, только он остается ниточкой в хаосе, цепляясь за которую можно выбраться к справедливости, свету, а потом уже - что, в сущности, и не важно к благополучию. Впрочем, добавил он, для людей духовной жизни материальное благополучие и удобства никогда решающей роли не играли. Но раз уж попросили его (поворот к Любке) поблагодарить тех, кто материально помог этой поездке (поклон Берху и Кроту), то он от имени всей группы делает это... Но проскочив это неприятное место, Лунь воспарил снова - если надо, он пошел бы по Руси и пешком - сеять разумное, доброе, вечное...

В разумных пределах.

Все понимали, что никогда никуда он пешком не пойдет, но тем не менее он пробрал всех до слез. Андре, снимавший все это, открыто плакал - как он плачущим глазом в кинокамеру смотрел? Кстати, Фрол, чей гений реял над нами, так и не появился, чем Андре был очень расстроен - потому, может, и плакал так шибко?

Впрочем, и Любка, и даже Крот, сидевший абсолютно до того неподвижно, смахнули слезу.

Берх давно уже нетерпеливо скрипел стулом, рвался в бой: сколько можно терпеть эти стариковские сопли, этот кисель, когда весь мир уже живет по другим канонам?

Не дождавшись конца всхлипов (видимо, тут были уже крепко выпившие), он заговорил жестко и отрывисто:

- Фонд Мак-Дугала согласился оплачивать эту поездку частично только потому, что...

Резкий обрыв речи, ненавидящий взгляд: да прекратятся ли наконец эти рыдания?

- ...Только потому, что поездка эта ни в малейшей степени не будет напоминать прежние мероприятия, к каким большинство из вас (ненавидящий взгляд), видимо, привыкли.

Пауза. Рыдания прекратились.

- Поездка эта будет носить исключительно рабочий, исследовательский характер, и фонд надеется, что каждый вложенный цент, - (зал взволнованно загудел: где эти центы?), - окупится. Поездка эта ни в коей мере не будет напоминать недоброй памяти выезды советских письменников, - (тут максимум ненависти), - в подшефный колхоз для знакомства с жизнью свинооткормочного комплекса с последующим поеданием лучших образцов.

- А чего ж тут плохого? - Неполиткорректная реплика Петра, оставленная без ответа, но залом принятая сочувственно.

Берх заговорил еще жестче:

- Исследования, проведенные западными учеными, гласят, что наилучшим методом для изучения окружающей действительности является метод провокаций: мы нарушаем обычное течение жизни какой-нибудь провокацией и наблюдаем результат!

Лунь поднял седую бровь и слегка отстранился.

- Так нам же харю начистят! - воскликнул Марьев.

- Да, прежними мы не вернемся! - жестко проговорил Берх. - Трение с жизнью предполагает... некоторое стирание черт лица!

- И так уж их почти не осталось! - выкрикнул кто-то, и зал засмеялся. Жесткая политика Берха не проходила. Пока. Скромный капустный салат, стоявший перед каждым, к провокациям как-то не располагал.