Александр Керенский - Россия на историческом повороте: Мемуары

• Название: Россия на историческом повороте: Мемуары
• Автор: Александр Керенский
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1993
• ISBN: 5—250—01571—9

В мемуарах бывшего премьер-министра Временного правительств. А. Ф. Керенского рассказывается о событиях, происходивших в России с конца XIX века по 1919 год. Конечно, они субъективны, автор как бы стремится оправдать себя перед историей, но и его виденье событий, несомненно, представит значительный интерес для читателей.

---

Я упомянул об этом элементарном различии потому, что после первой мировой войны, когда миллионы людей были втянуты в водоворот политических потрясений, любое массовое выступление стало называться «революцией» независимо от того, какие цели преследовали его лидеры.

Многие историки, социологи и авторы политических книг и до сих пор неправильно оценивают то глубокое изменение, которое произошло в политической психологии, изменение, которое искажается использованием традиционной, ныне абсолютно не приемлемой терминологией. Они до сих пор верят в справедливость афоризма Клемансо: «У демократии нет врагов слева». В XIX веке эта максима была справедлива, ибо тогда все народные движения имели своей целью социальное равноправие и свободу личности. Той же целью вдохновлялись все социалистические движения. В те времена политическим богохульством считалась бы сама мысль, что из числа «левых» могут выйти мракобесы, которые, опираясь на требования социальных низов, говоря словами Достоевского, начинают с требований полной свободы, а кончают установлением полного рабства. Именно поэтому Достоевского, который в своем романе «Бесы» предсказал тот вид правления, при котором Россия была вынуждена жить при Ленине и Сталине, клеймили при жизни как величайшего «реакционера» представители левых прогрессивных и социалистических кругов. Однако сегодня, после двух мировых войн, невозможно отрицать тот факт, что реакция, маскирующаяся под «революцию» и возглавляемая такими демагогами, как Ленин, Муссолини и Гитлер, которые опираются в своей борьбе за власть на самые низшие слои общества, может создать тоталитарные террористические диктатуры, разрушающие все моральные барьеры. Масштабы совершенных ими преступлений привели бы в ужас реакционеров прежних дней.

С точки зрения интересов народа и будущего России между корниловским движением, которое так или иначе, но было разгромлено, и движением Ленина, возрождению которого способствовало движение Корнилова, — огромное различие.

Предпринятый военный переворот был всего лишь заранее обреченный на провал арьергардный бой привилегированных классов, последняя отчаянная попытка сохранить свою власть. Вопрос о ее повторении даже не стоял по той простой причине, что у гражданских участников заговора, которые сыграли на чувстве ущемленного патриотизма какой-то части русского офицерства, не было какой-либо политической или социальной программы, которую они могли предложить народным массам.

Ленин же вознамерился прийти к власти, надев личину защитника политических свобод и нового социального статуса, обретенного народом в результате Февральской революции.

В начале сентября 1917 года никто конечно же и представить себе не мог ту форму политического садизма, в которую переродится большевистская диктатура с уничтожением демократической системы. Однако все руководители небольшевистских левых партий полностью отдавали себе отчет в том, что Ленин и его приспешники стремятся не к установлению народовластья, а к утверждению партийной диктатуры над народом. Весьма прискорбно, что этих лидеров куда меньше беспокоила очевидная суть притязаний Ленина, чем предполагаемая ненадежность партии кадетов, которая, несмотря на все свои ошибки, никогда не отличалась склонностью к диктаторству.

Как я уже упоминал, 29 августа правительство возложило на меня деликатную задачу восстановления коалиции с включением в нее тех же партий, что в ней были и ранее. Я намеревался выполнить ее как можно скорее.

Ситуация, признаться, была не из легких. Ибо, хотя я и считал абсолютно необходимым участие в правительстве кадетов, я отдавал себе отчет, что все поступки лидера кадетов Милюкова — каждая статья, которую он написал, каждая речь, которую он произнес, — вызовут новую волну возмущения, как это уже было в марте и апреле.

И тут случилось непредвиденное событие. На какое-то время мне показалось, что оно поможет мне решить создавшуюся дилемму. 30 августа, за несколько часов до начала моего официального приема, я сидел в своем кабинете на последнем этаже Зимнего дворца, проглядывая сотни телеграмм из самых различных уголков страны с поздравлениями по случаю подавления Корниловского мятежа.

Неожиданно в кабинет зашел один из моих помощников и весьма взволнованно сообщил, что, несмотря на ранний час, на немедленной встрече со мной настаивает В. Лебедев.[253] Через секунду в кабинет ворвался этот весьма достойный, патриотически настроенный человек, который буквально задыхался от возбуждения. Даже не поздоровавшись, он стал размахивать газетным листком, приговаривая: «Вот вам ваш Милюков!»

Видя его крайнее возбуждение, я подошел к нему и спокойно произнес: «Что побуждает вас утверждать, что он мой, а не ваш? Расскажите же, что произошло. Но сначала присядьте и переведите дух!»

Послушно, как ребенок, он сел на стул и мало-помалу пришел в себя. Потом спросил: «Вы видели сегодняшнюю «Речь»?

— Нет, — ответил я. — Я еще не читал сегодняшних газет.

— Тогда взгляните на это! — и он снова стал возбужденно размахивать передо мной страницей кадетской газеты. На том месте полосы, датированной 30 августа, где полагалось быть передовой статье, зиял огромный белый пропуск. Все еще размахивая газетой, Лебедев стал объяснять, как его посетил старший наборщик из типографии «Речи» и сказал, что перед самым печатанием газеты из нее была изъята передовица Милюкова. По словам наборщика, главный редактор «Речи» приветствовал в ней победу генерала Корнилова и требовал, чтобы правительство немедленно достигло с ним согласия.

По утверждению Лебедева, этот инцидент полностью подтверждал мнение всех истинных демократов, что партия кадетов поддерживает генерала Корнилова и потому не должна быть включена в коалицию. Я не стал до конца выслушивать остальные его аргументы. Мне было ясно, как надлежало поступить и, прощаясь с ним, я заметил довольно резко, что кадеты не могут нести ответственность за действия одного из членов их партии.

Как только Лебедев ушел, я распорядился немедленно пригласить ко мне двух наиболее влиятельных членов Петроградского отделения Центрального комитета партии кадетов — Набокова и Винавера. Несмотря на то что еще не было и девяти утра, они прибыли почти немедленно. Когда я объяснил им, почему вызвал их, Набоков ответил, что они сами обеспокоены происшедшим. После краткой и откровенной беседы мы все трое пришли к единому выводу, что коль скоро нам предстоит сформировать новую правительственную коалицию с участием всех демократических партий, Милюкову следует на время отказаться от руководства своей партией и поста главного редактора «Речи» и отправиться либо за границу, либо, по крайней мере, в Крым или на Кавказ. Мои посетители весьма тактично справились со своей деликатной миссией, и Милюков после разговора с ними почти немедленно отбыл в Крым.

В тот же день я пересказал министрам-социалистам Н. Д. Авксентьеву и М. И. Скобелеву наш разговор с Набоковым и Винавером и просил передать его суть Центральным комитетам их партий, надеясь таким путем расчистить путь для участия кадетов в правительстве.

Одновременно переговоры о кадетах с другими видными деятелями социалистических партий провели Некрасов и Терещенко, однако без видимого успеха.

На заседании ВЦИКа, состоявшемся 30 августа, на котором в предварительном порядке обсуждался вопрос о формировании нового кабинета, настроения против участия в правительстве кадетов были настолько сильны, что Н. Д. Авксентьев и М. И. Скобелев приняли решение выйти из состава правительства, с тем чтобы, выражаясь словами Скобелева, иметь свободу рук для защиты правительственной политики. Окончательное решение о составе коалиции Совету предстояло принять 1 сентября.

После падения монархии между Временным комитетом Думы и только что сформированным Советом было достигнуто соглашение, что до созыва Учредительного собрания в России не будет установлена какая-либо определенная политическая система. Однако к лету двусмысленное положение России, как государства без определенной формы правления, стало нетерпимым. Было важно, однозначно используя слово «Республика», показать всем и каждому, что Россия как названием своим, так и конкретными делами сформировалась как демократия. Это было особенно существенно, учитывая, что определенные силы предпринимали попытки установить в стране диктаторский режим. Осознавая опасность промедления, я дважды пытался осуществить провозглашение России республикой. Первый раз сразу же после большевистского восстания 4 июля во время краткого пребывания в Петрограде между поездками на фронт. Вечером 6 июля на совещании с представителями социалистических партий по вопросу о программе нового коалиционного правительства я настоял на включении в декларацию будущего правительства двух пунктов: во-первых, провозглашение республики и, во-вторых, роспуск Государственного совета и Думы. Оба пункта были одобрены. Не дожидаясь публикации декларации, я поспешно выехал на фронт, где вскоре получил опубликованную в печати декларацию. Обоих этих пунктов в ней не было. Сделано это было без согласования со мной, но времена были такие тяжкие, что я не отнесся к этому подобающим образом. Второй раз такая возможность представилась на Государственном московском совещании,[254] когда все представители различных партий, классов, городских и земских учреждений и так далее высказались в пользу республики. После обсуждения этого вопроса я обратился к присутствовавшим на Совещании министрам с просьбой дать мне возможность провозгласить Россию республикой, однако получил отказ.