Наталья Лебедева - Миксы

• Название: Миксы
• Автор: Наталья Лебедева
• Жанр: Современная проза

Может ли ботаник быть настоящим мужчиной? И кто разумней: он сам, или существа, которых он изучает? Как разумные грибы могут повлиять на любовный треугольник?

Перед вами - странная запутанная история о любви, об уверенности в себе, чувстве собственного достоинства и о странных существах, которые не так мистичны, как может показаться.

---

– А как к ним можно относиться? – спросил он. – Это же просто... грибы.

– А вот и не грибы, – Александр Николаевич не смеялся, но смех, казалось, разлился по его фразе, как молоко по блюдцу. Слетая с его губ, слова как-то изогнулись и вывернулись, так что получилась залихватская, задорная рулада. И что-то в этой игривой интонации заставило Валерика слушать.

– А вы знаете, что их открыли совсем недавно? И называли "грибозвери", потому что первую часть жизни они проводят в движении и лишь потом застывают, приняв форму грибов? Знаете, что это одноклеточные, диаметр которых может достигать девяноста сантиметров? Знаете, что они занимаются любовью для удовольствия? Знаете, что передвигаются, решают задачки и управляют роботами? Знаете, что они одни из самых распространённых существ на планете? И что живут везде: и в лесу, и в городе, но их почти никто не замечает... И ещё что они бессмертны. Вот если бы вы всё это знали, у вас было бы к ним отношение.

И преподаватель снова повернулся к компьютеру и снова положил подбородок на кулаки. А у Валерика в груди что-то бухнуло. В голове заметались слова: движутся, любят, решают задачи...

– А как это? – спросил он и всё-таки подсел к преподавателю.

Так он начал изучать миксы. Это было странно, но заразившись чужой увлеченностью, чужой любовью, испытывая жгучий интерес к миксомицетам, он принял решение писать курсовик по ним не из-за этого.

– У тебя почти не будет конкурентов, – сказал Александр Николаевич. – В России миксами никто почти не занимается. Хотя зря. Шняжки, они прикольные.

И вот это побудило Валерика взяться за работу. Он хотел выделяться, и легче всего это казалось сделать там, где не было соперников.

Легче...

Точно так же ему казалось порой, что он влюбился в Леру именно из-за лёгкости выбора. Её просто не надо было выбирать. Она была тут, рядом, о ней можно было заботиться, её можно было видеть каждый день. И даже можно было прислушаться ночью и услышать её дыхание. Валерик часто лежал и прислушивался, и ему казалось, что слышит: из-за закрытой двери – и отделяет от дыхания всех остальных...

Лев часто подшучивал над Лерой. Иногда называл её обидными словами.

Александр Николаевич придумывал для миксомицетов тысячи нелепых имен, говорил про них "шняжки", "пупырки", чёрт знает, что ещё.

А Валерик так не мог. И к Лере, и к миксам он относился серьёзно и уважительно. Он старался называть их правильно. Он ставил их выше себя.

И ему казалось несправедливым, что и Лера, и миксы гораздо охотнее идут к тем, кто ими слегка пренебрегает. Он ревновал. Он был безумно горд и счастлив быть рядом со Львом и рядом с Александром Николаевичем, но именно их считал главными своими соперниками. Валерик хотел победить, чтобы иметь право диктовать свои условия, свои имена и названия.

Валерик закрыл чашку Петри и убрал её в ящик стола: в нижний, который открывать приходилось реже всего. Молодые миксы боялись света.

Спустя две недели Валерик повёз споры в сад. Он уже видел в бинокуляр едва заметное движение чуть вылупившихся миксамёб и хотел взглянуть на это поближе.

На улице было морозно, и, опасаясь, что только зародившаяся жизнь погибнет, Валерик долго кутал чашку Петри в старый шарф, оборачивал целлофановым пакетом и устанавливал на жесткое дно чёрной сумки, которую всегда носил на плече.

Ехать надо было долго: сад располагался на другом конце города. Валерик трясся в холодном трамвае, смотрел на красноносых людей, чьи глаза слезились от морозца, на иней на трамвайном стекле: не узорчатый, грязными иголочками, без затей, на лед, восковыми оплывами покрывший чёрные резинки окон, на пар, вырывавшийся при выдохе изо рта.

От скуки Валерик украдкой старался выдохнуть так, чтобы пар получался погуще, похожим на дым курильщика. Пар получился шикарный: густой и плотный, так что стало даже неудобно перед пассажирами трамвая. Но не успел Валерик устыдиться, как из белого прозрачного воздуха на него вынырнуло фантастически неправильное лицо. Это было лицо молоденького паренька, низкорослого, курчавого, опрятно одетого, и Валерик совершенно беззастенчиво вглядывался, пытаясь понять, откуда же берется ощущение, что оно состоит из двух половин. Потом он понял: глаза. Левый глаз у паренька был большим и блестящим, а правый – маленьким и тусклым. Он был как самодельная кукла, для которой не нашлось двух одинаковых пуговиц.

Паренек заметил, что на него пристально смотрят, и застенчиво улыбнулся. Валерик смущённо отвел глаза, и в момент, когда взгляд скользнул по странному лицу в последний раз, осознал, что дело всего лишь в ресницах и бровях. Слева они были ярко-чёрными, справа – прозрачно-жёлтыми.

Валерик отвернулся к окну. Он ехал и думал о том, как возникли такие ресницы и брови: родился ли человек с ними, опалил ли в огне, или специально выкрасил, чтобы выделяться из толпы...

Университетский ботанический сад, место Валериковой работы, раньше был окружён ветхими частными домами, а теперь оказался зажат между коттеджами. Асфальтовую дорогу перед ним приподняли, подсыпав грунта, и деревянный домик был почти не виден за насыпью.

Валерик спустился по деревянным, утонувшим в снегу ступеням, толкнул кривобокую калитку, и над ней зашуршали высохшие плети плюща, похожие на спутанные волосы под микроскопом.

Валерик прошёл в крохотный дворик, миновал "магазин" – беседку, где раньше продавалась рассада, а теперь хранились инструменты. Улыбнулся большой пластиковой бутылке, в которую посетители кидали деньги на прокорм уткам: сейчас там было больше снега, чем денег. И вошёл в домик, где работал.

Тут было очень тесно, но привычно и уютно. Валерик снял куртку, размотал шарф и, усевшись за компьютер, открыл документ с делектусом. В большой обувной коробке, шурша, перекатывались пакетики с семенами, которые надо было переписать. Но стоило Валерику потянуться за первым, как перед ним тут же возник Александр Николаевич. Он перегнулся через невысокий шкафчик, отгораживающий Валериково рабочее место, и со своей обычной полуулыбкой протянул:

– Что поделываешь?

– Думал заняться делектусом, – ответил Валерик, – а то всё как-то руки не доходят.

– Делектус – это хорошо. Только вот, слушай, у меня столько скопилось образцов... Съездишь в гербарий? Отвезёшь, а?

– Отвезу! – Валерик подскочил и тут же испугался, что движение получилось слишком резким. Он и сам хотел отпроситься сегодня в гербарий под предлогом работы над статьёй. Там, в гербарии, был микроскоп, в который можно было посмотреть народившиеся ликогалы. Они были подспудно связаны с Лерой, и в их разглядывании от этого образовывалась тревожащая интимность. Потому Валерик так и подскочил, услышав слово "гербарий", потому и ладони слегка вспотели, и сердце забилось.

Но Александр Николаевич ничего не заметил. Он просто принес сумку с образцами и похлопал Валерика по плечу – непонятно, зачем.

И Валерик снова поехал в трамвае через весь город, и снова мёрз и переживал за нежные миксамёбы.

В гербарии он быстро-быстро разложил выданные руководителем образцы по шкафам, которыми было уставлено тесное помещение гербария, и ринулся к микроскопу. Установил чашку под объектив, выбрал увеличение.

Споры набухли, многие начали лопаться. Несколько миксамёб уже выбрались наружу и кружили вокруг щепок, выискивая себе еду. Валерик видел эту картину не один раз, но всё равно любовался долго-долго, меняя увеличение. В гербарии больше никого не было, и Валерик наслаждался одиночеством. Он следил за миксамёбами, затаив дыхание. Их было много, а так хотелось найти среди крохотных точек одну-единственную Леру. Он был близок к тому, чтобы назначить вон ту амёбу... или эту... но сдался и откинулся на спинку стула, приподняв очки и потирая пальцами переносицу, чтобы снять напряжение с покрасневших глаз.

Невозможно. Невозможно было различить эти амёбы. Каждая из них называлась просто "миксамёба ликогалы", а значит, не имела имени. Вспомнился тот парнишка из трамвая. Валерик представил себе его лицо и вновь поразился тому, как человек может быть разным внутри одного себя. А потом подумал, что в их квартире, как в чашке Петри, всё происходило точно так же: туда оказались высыпаны споры, из которых вылупились миксамёбы валеры. И эти миксамёбы уже в детстве поняли, что иметь одинаковые имена значит не иметь никаких. И разделились на Валерика, Леру и Льва.

Валерик не знал своего отца: тот умер ещё до появления сына на свет.

Мать долго не рассказывала, как он умер; маленький Валерик просто жил со знанием того, что папа у него был, папа любил его и никогда бы не бросил, если бы был жив.

Однажды во взрослом разговоре он уловил слово "кладбище", и когда понял, что это такое, дёрнул маму за рукав и попросил:

– Мама, пойдём завтра на кладбище!