Томас (Пауль Томас) Манн - Ранние новеллы [Frühe Erzählungen]

• Название: Ранние новеллы [Frühe Erzählungen]
• Автор: Томас (Пауль Томас) Манн
• Издательство: АСТ: Астрель
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-066995-0

Жемчужины стиля, который писатель оттачивал в «малой» прозе, чтобы впоследствии целиком и полностью раскрыть в своих масштабных романах. Однако каждая из этих новелл — не просто изумительная по красоте «проба пера», а произведение, совершенное не только стилистически, но и сюжетно. Легендарные «Тонио Крегер», «Тристан» и «Смерть в Венеции». До сих пор поражающий нонконформизмом «Как подрались Яппе с До Эскобаром». Интеллектуальные, мрачно ироничные «Кровь Вельсунгов» и «Маленький господин Фридеман». И другие новеллы — бесконечно разнообразные по жанру и манере исполнения, однако носящий черты неподражаемого «манновского» таланта.

---

Остальные. Истинная правда! Истинная правда!

Альдобрандино. Милостивые боги, как счастлив должен быть тот, кому она послушна, перед кем преклоняет колени, кто покорил ее!..

Эрколе. Вы обратили внимание, как странно она говорила о Лоренцо?

Симонетто. Странно было все, что она говорила.

Андреуччо. За всем, что она говорила, словно таится нечто иное.

Леоне. Меня спросила про минувшую ночь. Сильно!

Альдобрандино. Она может говорить все, что ей угодно! Самые дерзости она произносит столь изящно и красиво, будто слышишь музыку ангелов!

Пандольфо. Я и не знал, что она носит оружие.

Дионео. Опасная возлюбленная!

Альдобрандино. Она взрослая, смелая, самостоятельная женщина. Оружие бесподобно к ней идет.

Андреуччо. Может, это тот самый кинжал, которым ее отец давным-давно грозил Медичи, когда пришлось ему отправиться в изгнание, при Луке Питти…

Леоне. Я не верю в эту историю. Не верю, что она незаконнорожденная дочь какого-то изгнанного представителя знати. Низвергнув Кроноса, Зевс лишил его одной части тела, важной, и бросил ее в море. Таким необычным образом вступив в брак, море породило — нашу повелительницу!

Грифоне. Неплохо! Тогда она премилого возраста!

Леоне. А ты знаешь, сколько ей лет? Никто не знает. Если она вообще способна стареть, то прекрасно умеет это скрывать.

Гино. Что верно, то верно. Про ее омолаживающие ванны и микстуры рассказывают чудеса. Говорят, она целыми днями жарится на солнце, выцвечивая волосы. Я слыхал, что она красит даже зубы.

Альдобрандино. Утверждают, что она не чурается и колдовства. А есть и такие, кто не сомневается, будто она приворожила Лоренцо, чтобы любовь к ней пожирала его до конца дней. Стащила масло из лампад, сварила в нем пупки мертвых младенцев и дала ему съесть.

Грифоне. Брось! Я ничему такому не верю.

Альдобрандино. Да ты дальше своего носа не видишь и еще полагаешь, что честь тебе за то и хвала! Это правда, головы сегодня просветлели и не принимают за чистую монету то, что раньше; но ведь все имеет свои границы. Я не верю в преосуществление, нет, абсурдное учение, и мой родич Пасквино, священник, доходчиво объяснил мне, что гоже в него не верит. Но вот что во Фьезоле есть ведьмы и многие блудницы прибегают к помощи колдовских искусств, дабы удержать мужчин, — доказанное дело.

Леоне. Доказанное! Все бабы — ведьмы. Уж я-то знаю.

Альдобрандино. Поверьте, много на земле такого, что нам и не снилось, и захоти я рассказать…

Гино. А вот и досточтимый господин кардинал!

4

От дворца по центральной дорожке выходят кардинал Джованни, Пикоделла Мирандола и Анджело Полициано. На Полициано тканая шапочка в форме усеченного конуса, на Пико круглый головной убор, слегка присборенный сзади. Раздаются всеобщие оживленные приветствия: со стороны художников с довольно искренним или иронично преувеличенным почтением. По ходу сцены действующие лица свободно рассаживаются на скамьи по обе стороны и на бордюр фонтана.

Джованни. Приветствую, государи! Мы застали вас за глубокомысленными разговорами?

Альдобрандино. Философские вопросы, вопросы веры, досточтимый господин! Наш диспут коснулся сверхчувственных предметов.

Пико. По которым ваши воззрения, хочу надеяться, наилучшим образом совпадают с учениями нашей Святой Церкви!

Альдобрандино. Целиком и полностью, светлейший господин! Во всем существенном — совершенно! Смею считать себя благочестивым человеком. Соблюдаю религиозные обычаи и всякий раз, закончив картину, жертвую свечку. Только сегодня присутствовал в соборе на проповеди. Но надобно вам знать, воздают за это только злом, милостивые государи!

Джованни. Злом? Как это, Альдобрандино?

Альдобрандино. Я расскажу вам, досточтимый господин, вам и его великолепию вашему славному отцу, для того и пришел. Со мной чудовищно обошлись.

Полициано. Чудовищно обошлись?!

Гвидантонио. Его избили у собора после проповеди.

Полициано. После проповеди? (С укором к Пико.) Милостивый государь!

Пико. Тебя избили, мой Альдобрандино? Иди сюда! Куда тебя били? Кто тебя бил? Расскажи мне!

Альдобрандино. Непременно, господин, и моя невиновность станет вам ясна как день. Итак, я был в соборе, где отыскал себе местечко, чтобы встать. В толпе было ужасно душно, дышать нечем, пот лил с меня ручьями; но чего не вынесешь во славу Божью…

Пико. И из любопытства.

Альдобрандино. Пожалуй. Я тоже очень плакал, хоть и не видел брата Джироламо; но плакали все, и в целом было весьма назидательно. То, что произошло с мадонной Фьорой, сильно меня напугало; но, едва оправившись от испуга, я услыхал, как брат Джироламо заговорил об искусстве, и тут же навострил уши. Его точка зрения необычна, ваша милость, и в существенных пунктах отлична от моей. Он сказал, что неверно и предосудительно писать Пресвятую Деву в роскошных облачениях из бархата, шелка и золота, ибо она, гневно воскликнул брат, носила одежду бедняков. Да, но если одежда бедняков не представляет для меня ни малейшего живописного интереса, что тогда? Я глубоко почитаю Пресвятую Деву; да молится Она за меня, грешного, у престола Божьего! Аминь, аминь! И все же, когда я работаю, мне важна не столько Она, сколько то, чтобы определенный оттенок зеленого подошел к определенному оттенку красного… Ведь вы понимаете, ваша милость!..

Пико. Понимаю, мой Альдобрандино!

Альдобрандино. Но он утверждает, что писать портреты блудниц и распутных женщин и впоследствии выдавать их за Мадонн и святого Себастьяна, как, по его словам, сегодня принято, — кощунство и смертный грех. За это он требовал применять пытку, даже казнить. Однако всей Флоренции известно, что недавно я закончил Мадонну, моделью для которой послужила очень красивая девушка, живущая у меня ради удовольствия. Смейтесь надо мной, господин, если я хвастаю, но это великолепная картина! Когда она была готова, я написал на нее сонет, а за работой все время чувствовал, как над головой у меня сияет светлый ореол…

Пико (серьезно). Ты прав, Альдобрандино, твоя Мадонна — шедевр.

Альдобрандино. Пико Мирандола, вы великий знаток! Позвольте, я преклоню перед вами колена… Ладно! Так вот, когда проповедь закончилась и я выбрался на улицу вместе с толпой, несшей брата к Сан-Марко, «Глядите! — выкрикнул рядом какой-то негодяй, заглянув мне в лицо. — Это один из тех дьяволят, что пишут Мадонн с продажных девиц!» И тут же вся толпа в скотской ярости набрасывается на меня, лупит кончиками шапок, толкает локтями, чуть не затоптали… Я не мог даже поднять руки, меня стиснули со всех сторон. Я плюнул кому-то в лицо, но это была слабая защита. Чудо, говорю вам, что я выжил. Должно быть, Богу угодно, чтобы я сделал еще несколько прекрасных вещей, поскольку Он спас меня…

Полициано. Теперь вы видите, милостивый государь, до чего дошло?

Джованни. Подумать только, мой бедный Альдобрандино! Ах, как жаль, что я даже не имел возможности вступиться за тебя! А ведь наверняка был где-то рядом.

Альдобрандино. Развяжите мне руки, государь, и не нужно никакого заступничества. У меня в груди храброе сердце, я доказал это, совершив множество подвигов. Однажды я расправился с троими… Это было вчера, вчера вечером, когда я возвращался из Рима, где у меня заказы… Вы ведь знаете, что из-за болезни моего высокого покровителя я без промедления покинул Рим? Ничто не могло меня удержать… Так вот! Я был уже недалеко от Флоренции, мысленно уже видел ворота Сан-Пьетро-Гаттолини. Темнело, я шел быстро, один, пешком и едва добрался до известного вам ущелья, как мне наперерез бросаются двое прескверного вида мужланов, прятавшиеся в кустах, а обернувшись, я замечаю за ними третьего. Понимаете ли вы, какое подлое коварство?! Так вот, трое мерзавцев, все ростом с кипарис, страшные на вид и вооруженные до зубов. Может, то были брави[58], которым заплатили завистники моего таланта, может, просто разбойники с большой дороги, взалкавшие моей наличности; так или иначе положение было отчаянным. Что ж, подумал я, коли мне суждено умереть, задешево я вам свою жизнь не отдам! Шустро выхватил оружие, прижался спиной к скале, из самой глубины души прокричал «Miserere!»[59] и первому, кто кинулся на меня, так дал по лбу, что у него искры посыпались из глаз и он замертво грохнулся оземь. Тут остальных от моей ярости охватил такой ужас, что, сложив руки на груди, они принялись умолять меня позволить им убраться подобру-поздорову, что из христианского милосердия я и позволил. И, прихватив тело своего сообщника, они испарились, а я целехонький продолжил путь.