Вера Чайковская - Тышлер: Непослушный взрослый

• Название: Тышлер: Непослушный взрослый
• Автор: Вера Чайковская
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Искусство и Дизайн
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-235-03368-9

Александр Тышлер (1898–1980) — художник удивительного таланта и человек уникальной самобытности, до сих пор не занявший подобающего места в отечественной и мировой культуре. Вместе со своим бурным столетием он пережил минуты высокого воодушевления и трагического разочарования, но всегда сторонился властей предержащих. Он был в числе немногих художников эпохи, кто искал в искусстве новые пути. Долгие годы он был известен только как театральный художник и почти не показывал своих работ публично. Его немногочисленные выставки 1960–1970-х годов потрясли зрителей неожиданностью композиций, необыкновенной музыкальностью и фантастичностью живописных полотен, графики и скульптуры.

Автору — искусствоведу и прозаику Вере Чайковской — по крупицам удалось создать яркое жизнеописание и представить нам красивого, легкого, веселого выдумщика и сосредоточенного, до фанатизма трудолюбивого мастера, который от юности до преклонных лет пронес в своем творчестве энергию, любовь, порыв…

---

В одной из открыток он пишет: «Содержание моих писем сознательно имеет „публицистический“ характер — по-видимому, для более сложной идеи нужна база».

Фраза очень жесткая. Никакой лирики! Любовных писем он писать не намерен (а в будущем какие любовные письма он будет писать Флоре Сыркиной!). Но Сашей и маленькой Таней он интересуется, рисуя на открытках коляски и морковку.

Я уже писала, что «мягкость» Саши Тышлера обманчива. Он «знает свое решение» и снова это демонстрирует (хотя колебания были — слишком силен оказался «солнечный удар»).

Тышлеровские зарисовки маленького Саши

С маленьким Сашей связаны забавные тышлеровские рисунки карандашом — вот малыш на горшке, вот вытягивается кошкой, вот в зимней шапке, а вот в буденовке со звездой — любовные зарисовки, в детской манере, но с безошибочно круглящейся линией. С ним он совершит свои несовершенные путешествия за границу — с помощью воображения и рисунков — в Африку, Туркестан, Японию, на Крайний Север. Выбор мест весьма экзотический.

В 1932 году Тышлер пишет серию «Материнство», где в одноименной работе возникает идиллический «золотой сон» — в золотисто-желтом мареве лежащая под одиноким деревом женщина рукой раскачивает висящую на ветке люльку с младенцем. В отдалении видны городские дома. Что это за пустое пространство с летящим в небе маленьким самолетом? Что за дома вдали? Что за голое дерево с единственной веткой? И почему у него наверху нечто вроде подушки? Впрочем, это «фантазии», которые не подчиняются законам логики и здравого смысла. Но общее настроение работы — безмятежный «убаюкивающий» покой.

В жизни все было не столь идиллично, хотя и не доходило до «сцен» и скандалов. Саша Тышлер умел их «сглаживать».

Отношения с Татошей постепенно затухают. В 1935 году, поняв, что на Сашу Тышлера нет никаких надежд, она выходит замуж за некоего Алешу (Фролова) — директора Дома кино. Невестка Татоши пишет, что мать оставила сыну огромный чемодан фотографий своих довоенных путешествий с Алешей по Крыму и Кавказу. Вероятно, хотелось повторить то, первое свое путешествие. Едва ли удалось… Алеша в 1941 году поедет на фронт с бригадой, после войны умрет от ранения…

Но… ничто в реальной тышлеровской жизни не прерывается. Все связано, все аукается.

В годы войны Саша Тышлер будет с Таней Аристарховой и сыном интенсивно переписываться, посылать деньги. Эти письма мы еще прочтем…

Много позже, уже после смерти Насти, в его живописи появятся женские образы, очень напоминающие Татошу. У этих женщин необыкновенно тонкая, страстная, выразительная мимика. Таких «рембрандтовских» выражений, таких больших глаз, такого отчаяния и задумчивости, как в этих работах, навеянных Татошей, нет больше ни у кого из его женщин!

Но до этого нужно еще добраться…

Интермеццо

Цыганская тема, тема скитаний, перемены участи, поглощает Тышлера в 1930-е годы, годы его «бури и натиска».

В серии «Цыганы» (с пушкинским «ы», а не полагающимся «е» на конце) Саша Тышлер выразил свое желание бежать от оседлости, дома, гнезда. Это в некотором роде — альтернатива «Лирическому циклу».

В «Цыганах» (1935) торжествует жизнь вне дома, вне того невысокого коврового шатра, который изображен справа и где стоять может только изображенный возле него малыш. Взрослые же — только лежать! Это «не дом». Тут нет никаких вещей, никакого уюта. Вокруг все клубится, все закрыто бело-розовым маревом, на котором — столь же воздушные, «облачные» молоденькие цыганки, изображенные справа. Они жмутся друг к другу, словно что-то замышляя, полупрозрачные и легкие. А в центре — цыганская матрона за ними «присматривает», дети же предоставлены сами себе. Цыганская свобода, ограниченная строгим «присмотром», природность, почти полное отсутствие вещей… Только воздух, облака, шатер для сна и «облачная» одежда. Тут намечен какой-то неявный «романсный» сюжет, как в галантных жанрах Борисова-Мусатова. Обыгрывается непредсказуемость цыганской судьбы — человеческой судьбы.

Тышлер с сыном в Африке, а Таня в Москве скучает?.. 1933 г.

Много позже, в 1970 году, у Тышлера даже возникнет серия «Фортуна» с изображением этой изменчивой дамы с завязанными шарфом глазами и шаром в руках, катящей на колесе, как будет катить на бочке цыганка Кармен в эскизе к одноименному спектаклю.

…Непредсказуемая, легкомысленная, трудовая, с нависшим страхом позора и ареста жизнь Москвы 1930-х годов. Цыганская тема была уходом в мир, лишенный «политических» координат, экзистенциальный, представший в чистоте своих человеческих коллизий и напоенный романтической мечтой о вольности.

Минимум вещей, максимум движения, природы, космоса.

Если в серии «Гражданская война», тоже построенной в песенно-музыкальном ключе, основным жанром стала сюжетная баллада, некое событие, которое мы домысливаем («Смерть командира», «Спасение знамени»), то в серии «Цыганы» возобладал лирический романс, тоже история, но не событийная, а история чувств, страстей, неясных и неявных коллизий между персонажами, — история кочевой, бесприютной, но свободной и вписанной в природный круговорот жизни бродячего племени («Цыганский табор возле речки», 1930-е; «Цыганы. Переправа через реку», 1935; «Цыганы. Цыганка и цыган», 1935; «Цыганская мелодия», 1936).

Тут, как и в «цыганской» сценографии, у Тышлера очень мало вещей, почти нет гротеска и иронии, все естественно, как в романсе. Композиции не замкнуты, а открыты в пространство воздуха, земли, воды, неба. Тут нет того «гнезда», которое стало основой «Лирического цикла», «домом» здесь стала вся природа. Жизнь проходит вовсе не в «кибитках» и не в «шатрах» (что мы будем встречать не только в ранних, но и в поздних работах серии, положим, в «Цыганах» 1960 года, где пара обнявшихся цыган, он и она, стоит под синими небесами с луной (или солнцем), неподалеку от кочевой кибитки, изнутри которой в маленькое окошко выглядывает детская головка).

Жизнь проходит на вольном воздухе, в ритмах солнца и луны, восхода и заката, движения воды, на фоне возникающих вдалеке «оседлых» селений.

Саша Тышлер чуть-чуть отведал такой свободной, солнечно-огненной жизни в «южном» романе с Татошей Аристарховой, и фантазия заработала…

Мещанин и книжница (часть III)

Елена Константиновна Гальперина-Осмеркина не оставит воспоминаний о Тышлере. Актриса, выступающая на эстраде с чтением стихов и прозы, педагог художественного слова, прекрасно образованная, — она напишет (и частично расскажет В. Дувакину) об Анне Ахматовой, Осипе Мандельштаме, о своем муже, художнике Александре Осмеркине, после войны ушедшем от нее к другой.

Но только не о Тышлере.

А ведь она его хорошо знала — много лет прожили в одном доме на Мясницкой, в соседних подъездах, связанных лестницей черного хода…

В поздних мемуарах об Анне Ахматовой, вспоминая знаменательную для себя встречу с поэтессой, произошедшую в квартире у Тышлеров в 1934 году, она обмолвится о хозяевах лишь несколькими язвительными замечаниями.

Собравшиеся ради Ахматовой гости «с восторженной сосредоточенностью поглощали домашние кулинарные произведения Настасьи Степановны Тышлер». А вот фраза о Тышлере: «Хозяин же с удовольствием поглядывал на одну из красивых женщин, бывшую среди гостей»[110].

То, что в конце 1930-х годов и позднее было причиной мучительных переживаний, ревнивых обид, трагических переоценок жизни, — в конце 1960-х — начале 1970-х годов вылилось в две ядовитые фразы о «семействе Тышлеров». Но в этих фразах — самая основа прежних переживаний — непроходимое тышлеровское «мещанство», приверженность к вкусной домашней еде (которой обеспечивала еще одна «мещанка», Настасья Степановна) и «легкое» сердце, увлекающееся каждой красивой женщиной.

А Елене, конечно, хотелось постоянной любви. Не вообще, а любви Тышлера к себе. Она-то его полюбила сильно и глубоко.

Скорее всего, этот «ахматовский» вечер в семействе Тышлеров и был началом их более серьезного знакомства. Елене Гальпериной к этому моменту 31 год (она, как и Татьяна Аристархова, на пять лет младше Саши Тышлера). И только что, несколько дней назад, родила свою первую дочку — Татьяну. Будет и вторая — Лиля.

Ахматова, хорошо знавшая ее мужа, Александра Осмеркина (до войны он напишет не слишком удачный ахматовский портрет «Белая ночь», 1939–1940), попросится поглядеть на новорожденную и пройдет черным ходом в соседний подъезд. О, как часто Елене будет хотеться перебежать этим черным ходом к соседу, заглянуть в эту «мещанскую» уютную комнату, узнать, что делает Саша… Так близко и так далеко! Она будет просить дочек (в особенности долгими зимними вечерами) заглянуть в его окна, видные из их кухни. Дома ли он. Занавесок на окнах не было. Хозяина можно было увидеть в окошке, если только он был дома…