Роберт Менассе - Блаженные времена, хрупкий мир

• Название: Блаженные времена, хрупкий мир
• Автор: Роберт Менассе
• Издательство: Фантакт
• Жанр: Современная проза
• Год: 1995
• ISBN: 5-85976-052-3

Роберт Менассе (р. 1954) — современный австрийский писатель, лауреат нескольких литературных премий.

«Блаженные времена, хрупкий мир» (1991) — трагикомическая история жизни некоего философа Лео Зингера, который свято верит, что призван написать книгу, способную изменить мир. В прошлом году это сочинение Лео Зингера — «Феноменология бездуховности» — действительно увидело свет: только написал его за своего героя сам Роберт Менассе.

---

Да, сказала Юдифь, он с одной из этих дешевых проституток, что толкутся перед университетом, ну, попробовал завязать отношения. Так или иначе, он говорит, что ему не очень-то нравится стоять у стойки бара и не иметь возможности выпить.

А почему ты сегодня пьешь одну только минеральную воду? спросил Лео.

Потому что не хочу пить каждый день, сказала Юдифь, я ведь не такой алкоголик, как ты.

Прекрати, сказал Лео.

Оттого, что не было Романа, Лео теперь беспокоился куда больше, чем если бы в бар как-нибудь не пришла Юдифь. Больше всего в Романе его привлекало то, что он преподает в университете. Тот факт, что теперь, когда военный режим ослабил гайки, приглашен молодой человек из Вены, чтобы читать лекции в университете, тогда как у него самого не было никаких перспектив снова попытаться сделать университетскую карьеру, сорванную военными, занимал все мысли Лео. У него появилась идея фикс — сделать Романа своим учеником. Он чувствовал почти пьянящее удовлетворение при мысли, что он, неудавшийся профессор, сможет повлиять на формирование того поколения, которое сейчас приходит ему на смену, найти действенный метод влияния хитрым путем, вопреки диктату истории. В связи с этим он, конечно, считал все те противоречия, которые ему мешали в Романе, его странности и незрелость необходимыми и соответствующими задаче. Роман еще не сложился как человек, а ведь ученик именно таким и должен быть, чтобы учитель мог сформировать его и наставить на путь истинный. Главная проблема заключалась в том, что Роман при всех своих выдающихся интеллектуальных задатках был не в меру жизнелюбив, он просто сам искал на свою голову приключений. Те переплеты, в которые он непрерывно попадал, не прилагая к этому никаких усилий, явно не утоляли его страсть. Так, например, в один прекрасный день он пожелал познакомиться поближе с favela. Он просто вошел на территорию одной из них, под выразительным названием «Buraco quente» — «Горячая дыра».

Нет, сказал Лео, когда Роман поведал ему об этом, он смотрел на него растерянно, словно сомневался в том, что Роман еще жив и сам, во плоти, стоит у стойки.

Да, ответил Роман. Он рассказал, что был даже приглашен на churrasco — нечто вроде шашлыка. Для Лео оставалось загадкой, как Роману удалось развеять недоверие faveleiros. Он покачал головой. И представьте себе только, профессор, мы запиваем еду питой, этой ядовитой дешевой водкой из бутылок с откидными пробками, и я уже пьян в стельку, как вдруг до меня начинает доходить, что я съел кошку. Ведь мяса они купить не могут, поэтому ловят и жарят кошек, которых вокруг полно.

Churascinho de gato, сказал Лео, шашлык из кошки, ужасно, ну и что, вас, конечно, вырвало?

Нет, сказал Роман, зачем, и никого вокруг не рвало, и…

При близком предметном знакомстве с нищетой, сказал Лео, не достигаешь никакого нового качества, которое выходило бы за пределы всеобщего чувства сострадания, а им обладает любое нравственное создание. А причины нищеты при посещении конкретной favela также остаются скрытыми. Так что это было совершенно бесполезно. Я думаю, вы извлекли из этого урок.

Да я, право, не знаю, профессор, сказал Роман, в любом случае это было очень интересно.

Рассказы Романа о любовных похождениях тоже сильно выводили Лео из себя. Не потому что в том виде, как Роман их рассказывал, они были наивны, они принципиально противоречили представлению Лео о духе, аскетично преданном учению.

Роман рассказывал, что он уже несколько раз был в Бока. Я никогда не ходил к проституткам, я имею в виду — в Вене, я никогда бы до этого не додумался. Но здесь, сияя, говорил он, любая проститутка гораздо нежнее, чем все мои прежние, так сказать, обычные подружки, которые были у меня в Вене.

Сколько их еще у него будет, думал Лео, мельком вспоминая, как он сам проводил время в Вене.

Бесспорно, восхищение Романа кварталом Бока представляло собой не что иное, как потребность нагнать упущенное, но теперь, когда речь шла о том, чтобы углубить философские познания Романа, эту потребность надо было отставить в сторону.

О том, что он может как-нибудь случайно встретиться с Романом в Бока, он и думать не хотел. Он громогласно порицал склонность Романа идеализировать девушек из Бока, практически скатываясь тем самым к принципиальной лжи. Он изложил свою концепцию значимой жизни, которая представляла собой радикальную противоположность эпикурейской и легковесной жизни.

Я вовсе не монах, сказал Лео, но…

Вот почему ты так активно борешься с монашеской «тонзурой», сказала Юдифь.

Юдифь, ну перестань.

По счастью, Роман, в этих очках с толстыми стеклами, со своими угловатыми, неуверенными движениями, не выглядел как любимец женщин, считал Лео. Либо Юдифь по-другому его воспринимала, либо она, просто чтобы позлить Лео, делала вид, что считает иначе. Во всяком случае, иногда она проявляла к нему явную благосклонность, открыто флиртовала с ним — и тогда полностью подчиняла его себе. В такие моменты Лео приходил от ревности в бешенство. Он тут же пытался полностью переключить внимание Романа на себя, даже брал его за руку, втолковывая что-то. Но Юдифь постоянно прерывала монологи Лео едкими замечаниями, вроде: Этот тезис, Лео, ты так часто излагаешь, может быть ты наконец его запишешь?

Юдифь, прекрати, прошу тебя.

Романа, которого читать Гегеля заставил случай, Лео все время старался склонить, вопреки жизни, к систематическому изучению Гегеля. Лео показал Роману немецкую книжную лавку в Сан-Паулу, где он мог приобрести новый экземпляр «Феноменологии». Лео постоянно произносил в баре целые доклады о Гегеле, он пытался показать Роману, что Гегеля действительно можно читать с удовольствием, причем это удовольствие возникнет тогда, когда при чтении Гегеля Роман будет мысленно сочетать прочитанное с теорией Лео. Теория Лео выйдет в мир по лестнице академической карьеры Романа, станет действенной, как бомба с часовым механизмом. Лео был одержим этой идеей. Уже вполне вообразив себя учителем, он даже продумывал уроки, которые регулярно задавал Роману на дом.

Сравните главу о состоянии права в «Феноменологии» с выписками Карла Маркса из Джеймса и Милля, и скажите мне завтра, что вам при этом бросилось в глаза!

Поначалу эти отношения развивались в высшей степени благополучно. Роман был человеком полностью лишенным ориентировки. Все свои школьные годы, как он однажды поведал Лео, он провел в Вене в интернате. Это было все равно что двенадцать лет тюрьмы, сказал он. После выпускных экзаменов, то есть после того, как его выпустили на волю, он оказался совершенно неподготовленным к жизни и, соответственно, до нее не дорос. Ему было уже восемнадцать лет, но у него от волнения начинало бешено биться сердце, когда в кафе он должен был сам заказать чашку кофе с молоком. Он краснел, когда с ним кто-нибудь заговаривал. В восемнадцать лет он впервые сел в трамвай. От боязни заблудиться он заранее навел справки о дороге и узнал, что ему нужно ехать до кольца, а потом пересаживаться на другой трамвай. Чтобы уж точно не ошибиться, рассказывал Роман, он, садясь в трамвай, спросил у кондуктора: Скажите, пожалуйста, я доеду до кольца?

Годы учебы в университете были временем, которого как раз хватило на то, чтобы эту учебу закончить и понять, что он ничего не знает, но что он должен все знать и понимать, чтобы быть более защищенным, чтобы вести себя уверенно и самостоятельно. Поэтому Лео действительно мог быть для Романа авторитетом, дававшим ему ощущение, что он может обучиться разумному взгляду на мир, которым этот авторитет владеет по крайней мере в такой степени, что имеет для каждого феномена разумное объяснение, которого не встретишь в газетах.

Уже очень скоро о Романе никто не отзывался иначе, как о «любимом ученике профессора». Он восхищался Лео, слушал его охотно и с восторгом, а если в чем-то и возражал, то только по недоразумению, например, если он рассказывал какую-то историю, а он это очень любил, то, к ужасу Лео, всегда начинал ее словами: Представьте себе, профессор, что со мной вчера приключилось…

Лео не сразу заметил это, а уж понять ему вообще не довелось: отношения учитель — ученик все в его жизни поставили с ног на голову. Но сначала казалось, что Лео наконец-то стоит обеими ногами на твердой почве реальности и при этом даже в какой-то мере счастлив.

Его спокойная дружба с Юдифью. Его реалистически смиренная удовлетворенность ролью профессора из бара. Ныне с этим было покончено. С Юдифью он спорил теперь непрерывно. Ее иронические замечания, которые раньше были для него знаком их особой близости, в присутствии Романа приводили его в ярость. Научно-педагогические задачи, к выполнению которых Лео чувствовал себя призванным, порождали у него состояние эйфории. Что бы Юдифь ни говорила, Лео воспринимал это как попытку разрушить его эйфорию, принизить его в глазах Романа, подорвать его авторитет, отвлечь на себя внимание Романа. Лео не мог этого перенести, особенно в тех случаях, когда стрелы Юдифи попадали в цель.