Анатолий Величковский - Собрание стихотворений

• Название: Собрание стихотворений
• Автор: Анатолий Величковский
• Жанр: Поэзия

Анатолий Величковский (1901 — 2 января 1981) — русский поэт и прозаик «первой волны» эмиграции. Публиковаться начал с 1947 года. Печатался в наиболее известных периодических изданиях русского зарубежья: «Новый журнал», «Мосты», «Грани» и т. д. Его стихи вошли в поэтические антологии «На Западе» (1953), Муза Диаспоры» (1960) и др.

Характеризуя его поэтическое творчество один из критиков, в частности, отмечал: «Его поэзия основывается на религиозности и близости к природе. При этом природа, которую он любовно описывает, всегда служит исходным пунктом для духовного осознания человеческого бытия. Величковский противопоставляет мир разума и техники, созданный человеческими усилиями, миру Божьего творения, в наиболее чистой форме познаваемого в природе».

В основе данного электронного собрания стихотворений — полные копии трех сборников поэта: «Лицом к лицу» (1952), «С бору по сосенке» (1974), «О постороннем» (1979). Также в данное собрание вошли избранные стихотворения из последнего сборника А.Величковского «Нерукотворный свет» (1981) и ряд стихотворений (не вошедших в сборники), опубликованных в периодике и поэтических антологиях русского зарубежья, объединенных составителем в раздел «Стихотворения разных лет».

---

«Сквозь туманы осень поднимает…»

Сквозь туманы осень поднимает
Ледяные звезды в высоту.
Южный ветер ощупью считает
Золотые листья налету.

Вертит их, по тротуарам гонит,
Разбросал на влажных мостовых…
Разве было столько же зеленых,
Сколько под ногами золотых?

— «Ну, конечно, столько!» — отвечает
Спутник мой, упрямый счетовод,
И сухие листья поднимая,
С шелестом по мостовой метет.

«Как в наше время тяжело писать…»

Как в наше время тяжело писать…
Так, только плотник клепки подгоняет,
Чтоб можно было бочке доверять,
Когда железный обруч их сжимает.

Я не могу любить своих стихов.
Я верил бы в какое-то их пламя,
Когда б из ямба выжатая кровь
Казалась влагой, выжатой из камня.

«Поздно ночью, даже слишком поздно …»

Н.В.Р.

Поздно ночью, даже слишком поздно…
За окном почти сплошные звезды.

Тишина высокая в просторе…
А внизу, в кафе арабы спорят.

Даже, может быть, дерутся… Странной
Кажется мне драка, крики пьяных.

Меряю глазами расстоянье
От кафе до звездного сиянья.

«В поезде мне не бывает скучно…»

В поезде мне не бывает скучно,
Протерев запачканные стекла,
Вижу, как ныряет месяц в тучах,
Как земля осенняя промокла, —

Как мерцают влажными огнями
Полустанки, станции, селенья,
Для которых где-то за лесами,
За горами, в темном отдаленьи,

Мой вагон и все вагоны мимо —
Цепью желтых точек пролетели…
Заслонились паровозным дымом
У дороги голубые ели.

Здесь ни прошлым не живешь, ни новым,
В междуцарствии каком-то мчишься,
Потому необычайным словом
Говорить с собою не боишься.

Много в жизни нужно было видеть,
Пострадать от предрассудков старых,
Чтобы так любить и ненавидеть
Все, что хочешь, даже клочья пара.

«Лакает жадно молоко собака…»

Лакает жадно молоко собака, —
Так дождь ночной за окнами идет…
Смотрю в окно, а в стеклах столько мрака,
Что хватит мне его на целый год.

Всё дождь и дождь. И долгой ночью черной
Ни разу звезды не открыли глаз.
Лишь у соседа желтый свет в уборной
Почти под крышей загорался… гас…

Да щупали внизу автомобили
Прозрачными усами влажный мрак.
И те, кому не спалось, выводили,
С фонариком в руках, гулять собак.

И я подумал — хорошо, что звезды
Не смотрят в сумрак, надоевший нам!
Быть может, нужен справедливый отдых
Не только человеческим глазам.

«Сидит и думает о войнах…»

В. Смоленскому

Сидит и думает о войнах:
Все сочинения прочел
И только злых и беспокойных
Сажает у себя за стол.

Как будто каждый был укушен
Собакой бешеной, и вот
Заразой разум обездушен
И каждый перекошен рот

И бешеной слюной наполнен…
Нечеловеческую злость,
Как электрические волны,
От гостя принимает гость.

Не страшно вместе прокаженным,
Но горе тем, кто в страхе зла
Берет рукой незараженной
Хлеб с прокаженного стола.

«Внизу по улице автобус…»

Внизу по улице автобус
Проходит, и всегда дрожит
На длинной этажерке глобус,
В стакане ложечка звенит.

Дрожит не только этажерка,
Но весь семиэтажный дом.
И вот выходит на поверку:
Не крепок мир, где мы живем.

Когда-нибудь пройдет автобус,
И этажерка упадет,
На части разлетится глобус,
И только ложечка спасет

Свой голос в мировых просторах,
И этим слабым голоском
Прославит нас в надзвездных хорах
И в бесконечности потом.

И соберутся на поверку,
Под звон ее среди планет,
Автобус, глобус, этажерка
На героический совет.

«Дрова рубили на просеке…»

Дрова рубили на просеке
Два дровосека, третий — я.
И, правда, в каждом человеке
Живет забытая змея.

Три топора вонзив в колоду,
И я, и спутники мои
Увидели, как на свободу
Три медных выползли змеи.

И мы смотрели, рты разинув,
Как извиваясь поползли
Они по бурьянам в малину
И там убежище нашли.

Все было прежним, только горло
Пересыхало от жары, —
Мы рукавами лбы утерли
И взялись вновь за топоры.

«У синема прохожие столпились…»

У синема прохожие столпились,
Им хочется от жизни отдохнуть.
Деревья безотрадно распустились,
Им трудно соки из земли тянуть.

Ах, все на свете ничего не значит.
Не верь, не думай, ничего не знай.
И тех, кто отскакал, и тех, кто скачет,
Оставь в покое и не замечай.

Болезненного кровообращенья
Фонарь волшебный в сердце потуши.
Не верь чужим, минутным увлеченьям
И со своею верой не спеши.

«Если ты проехал мимо…»

Если ты проехал мимо,
Станцию свою проспал, —
Как тебе невыносимо
На другой спешить вокзал

Каждый из твоих соседей
Видит цель перед собой, —
Ты ж один бесцельно едешь
По ошибке роковой

Бесполезное движенье
Хочется остановить…
Мне такое ощущенье
Много лет мешало жить.

«Луна в тумане прояснилась…»

Ирине Яссен

Луна в тумане прояснилась,
Глядит в заснеженную тьму.
Все засверкало, озарилось,
И зайцы в степь, по одному,

Уходят длинными прыжками, —
Их след запутан, как во сне,
И синеватыми кружками
Застыл на белой пелене.

Снега сойдут весенней влагой,
Весенний разольется свет…
А ты на белый лист бумаги
Запутанный бросаешь след.

«Внизу рассыпались ромашки…»

Внизу рассыпались ромашки,
Вверху фарфоровые чашки

Поддерживают провода.
Столбы уходят в города.

Блеск меди провода теряют,
Их ток и ржавчина съедают.

Фарфор не трогает ничто —
Ни ржавчина, ни сильный ток.

Зато, когда сквозь медный провод
Людское пробегает слово,

Покоя полон своего,
Фарфор не слышит ничего.

«Все спуталось, забылось, раздвоилось…»

Все спуталось, забылось, раздвоилось, —
Потерь не вспомнить и не сосчитать.
Случилось так, а почему случилось,
Причину слишком далеко искать.

Мое белье и галстуки таскает
Уборщица для мужа своего.
Мне кажется: все люди понимают,
Что мне не нужно больше ничего.

«Еще, как мутная река…»

Еще, как мутная река,
Сплошным потоком поезд мчится.
Но вот проклюнулись слегка
Его квадратные глазницы.

И множество каких-то лиц
Несется мимо с легким звоном,
И будто из больших яиц
Выходят люди из вагонов.

Выходят, и вещей — гора…
Не так ли, радостью объяты
Средь незнакомого двора,
Новорожденные цыплята

Спешат, едва увидев свет,
И чувствуя себя, как дома,
О вечной суете сует
Щебечут в мире незнакомом.

«Самоед, когда весна приходит…»