Иоанна Фабицкая - Танцы. До. Упаду. Истерический любовный роман

• Название: Танцы. До. Упаду. Истерический любовный роман
• Автор: Иоанна Фабицкая
• Издательство: РИПОЛ классик
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-386-02631-8

Вы пробовали изменить свою жизнь? И не просто изменить, а развернуть на сто восемьдесят градусов! И что? У вас получилось?

А вот у героини романа «Танцы. До. Упаду» это вышло легко и непринужденно.

И если еще в августе Ядя рыдала, оплакивая одновременную потерю жениха и работы, а в сентябре из-за пагубного пристрастия к всемерно любимому коктейлю «Бешеный пес» едва не стала пациенткой клиники, где лечат от алкогольной зависимости, то уже в октябре, отрываясь на танцполе популярнейшего телевизионного шоу, она поняла, что с ее мрачным прошлым покончено. И все потому, что ей рукоплещет половина Польши (несмотря на лишние килограммы), а рядом с ней — настоящий мужчина (правда, она осознала это не сразу, потому что приняла его за очередного тупого, самовлюбленного самца).

Отличное начало романа. А что дальше?

Что случилось потом, вы узнаете из очень смешного и очень грустного романа польской писательницы Иоанны Фабицкой, пользующейся у себя на родине огромной популярностью.

---

— Это вы? О господи… Это и вправду вы?.. Ииииии!!!

Она повторила эту тираду еще несколько раз и умолкла лишь тогда, когда выруливающая на стартовую полосу машина резко накренилась влево. В результате этого зигзага стюардесса уткнулась зубами в металлическую ручку сервировочной тележки, опрометчиво оставленной в проходе.

— Хм… но… спокойно, я здесь инкогнито… Да, это действительно я. — Пан Сопля явно кокетничал, самодовольно поглядывая по сторонам и озаряя пассажиров белоснежной фарфоровой улыбкой, обошедшейся ему, надо думать, в кругленькую сумму.

«Вот дурак!» — Ядя с отвращением наблюдала за этой нелепой сценой, одним махом сводящей на нет все достижения феминизма за истекшие сто лет. Между тем оправившаяся от удара девушка, трясясь, словно в лихорадке, настаивала, что она сама застегнет этому Very Important Person ремни. Прежде чем исчезнуть в чреве хозяйственного блока, она еще раз споткнулась и налетела на свою не менее возбужденную коллегу.

— Ее совершенно добили ваши феромоны. — Готя повернулся к соседу. — Жаль, что у моей мамы искривлена носовая перегородка и ослаблено обоняние. Нет шансов, что она среагирует так на какого-либо мужчину. Разве что ей сделают операцию.

Ядя метнула на своего выродка уничтожающий взгляд, но чтобы хотя бы чуть-чуть придушить первородного, не было сил. Изнуренная событиями последних дней, она мечтала о ванне и чистых трусах. Эти желания на фоне по-прежнему интенсивно благоухающей «Rush» вызывали в ней все более сильную, почти атавистическую агрессию по отношению к чистому, холеному пижону. Не давала ей также покоя и мысль: кто же он такой, к черту? Актер мыльных сериалов? Эстрадный певец? Польский Чиппендейл[3]?

От всех этих мыслей у нее голова пошла кругом. Она попросила бокал вина, потом еще один. Со вчерашнего дня Ядя ничего не ела и быстро ощутила ту специфическую легкость бытия, которую дает алкоголь. Готя спал, самолет мягко скользил среди облаков, сердце постепенно перестало кровоточить… К сожалению, неожиданно, ни с того ни с сего, проклятый желудок подкатил к горлу, выполнил тройной аксель и… Ядя вынуждена была признать, что сидящий рядом неопознанный VIP имел все поводы, чтобы крикнуть:

— Охти, мать твою! Это уж слишком, встретимся в суде!

Она с облегчением плюхнулась на мягкое сиденье такси, впереди ее сын развлекал водителя подробностями их перелета в Варшаву. Таксист время от времени поглядывал в зеркальце заднего вида. Черт подери, он только вчера поменял обивку сидений на роскошную ткань «Краски Сахары»…

Разумеется, после того как Ядю перестало рвать, в самолете началось настоящее светопреставление, а ей самой до ужаса хотелось провалиться сквозь землю. Все запрыгали вокруг VIP-жертвы, казалось, что спасать одежду этого особенного пассажира вот-вот прибегут сам командир экипажа, бортинженер и даже автопилот. До Яди никому не было дела — напротив, она вынуждена была умолять принести ей несколько бумажных полотенец. Готя, помогавший матери привести себя в порядок, время от времени всех пугал, заявляя, что его сейчас тоже вырвет (в салоне это вызвало новый приступ паники).

Когда самолет, наконец, приземлился, все более-менее утряслось. К счастью, август выдался на удивление жарким, тем не менее, встречающие в зале прилетов люди пережили шок, когда увидели пассажира в трусах, черных очках и с золотым браслетом на запястье. Остальная одежда волочилась за ним по полу, оставляя влажный след. Позади необычайного феномена с виноватым видом плелась Ядя. Ее взгляд невольно зафиксировал красивую игру мускулатуры на теле мужчины, упругие ягодицы и тщательно депилированную спину. Последнее особенно ее потрясло, потому что до сих пор она имела дело исключительно с волосатыми мужчинами. Ядя немного ускорила шаг и смогла разобрать вытатуированную над поясницей надпись: Verena forever[4].

Такси остановилось на улице старого варшавского района Повислье. Водитель начал терять терпение, пока Ядя копалась, зарывшись с головой, в недрах своего необъятного чемодана. Наконец она извлекла оттуда кошелек. Что-то зазвенело, и она принялась собирать высыпавшуюся на пол мелочь. Таксист молча барабанил пальцами по приборной панели, пытаясь сдержать злость, — он опаздывал на обед, а сегодня был его любимый гороховый суп на копченых ребрышках, обжаренных с луком. Краем глаза он покосился на мальчика. Тот с серьезным выражением лица изучал правила перевозки пассажиров. Удивительно, что эта дамочка до сих пор его не потеряла. Кстати, ребенок казался более толковым, чем его мамаша. Где ж это видано, чтобы даже блузку ровно не застегнуть? Женщина должна следить за собой… костюмчик какой-нибудь, глазки подкрашены, причесочка, а тут поглядите, ну просто настоящее пугало! Если бы его баба была такой тетехой, он бы прогнал ее на все четыре стороны. Собирает и собирает свои гроши — еще, черт подери, подпустит ему журавля в машине. Парнишка-то проболтался, что она уже весь самолет облевала.

— Да не ищите вы эти деньги. Лучше купите малому какой-нибудь пистолетик поиграть или еще что-нибудь…

Дверца хлопнула, и машина уехала так быстро, что они едва успели отскочить с мостовой.

В подъезде стояли знакомые запахи. Несмотря на то, что жизнь Яди за последнюю неделю разрушилась до основания, здесь ничего не изменилось:

— первый этаж: кошачья моча и кислая капуста (должно быть, снова готовят бигос[5]);

— второй этаж: дурманящий запах дамских духов и Ежи Поломский[6] на всю катушку;

— третий этаж: тишина и дыхание соседа, притаившегося за дверью (этот чудаковатый дед наверняка стоит, как обычно, прижав нос к дверному глазку; у него вообще есть хоть какая-то собственная жизнь?).

И, наконец, последние несколько ступенек. Низкий потолок, и Яде в нос ударяет тяжелый, затхлый воздух. Это их вотчина: двадцать квадратных метров двух, а вернее, полуторакомнатной душной мансарды-чердачка. Без ванной, но с втиснутым каким-то чудом туалетом — таким маленьким, что невозможно прикрыть дверь, когда ты сидишь внутри. Зато с выходом через единственное оконце на их личный кусок крыши — единственная роскошь в этой халупе.

Ядя ощущала себя здесь героиней позитивистского романа, повествующего о трудной судьбе матери-одиночки, живущей постоянно впроголодь и отданной на растерзание домовладельцам. Интересно, кстати, когда кооператив снова повысит квартплату? В бумажнике у нее осталось около двадцати злотых, на банковском счету немногим больше. Пусто в сердце, пусто в холодильнике… Готю опять надо записывать в школу (предполагалось, что с сентября он будет учиться в Лондоне), а перед школой надо купить ему учебники и новые ботинки. Из формы для физкультуры он, наверное, вырос… А еще телефон и зубной врач — конечно, платный. Стиральная машина сломана, и вдобавок ко всему треснуло оконное стекло…

Нокаутированная предстоящими расходами, Ядя осела на пол, а ее деятельный сын тем временем устроил постирушку в тазике.

Заметив, что происходит с матерью, он на минуту оставил свое занятие. Вытерев руки о брошенное на стул зимнее пальто, Готя сказал:

— Не плачь, мама. Может быть, нас кто-нибудь еще полюбит…

Она крепко прижала его к себе. Сын был единственной ее радостью, самым верным, самым преданным другом.

«Кшш… кшш…» — за входной дверью как будто бы скребся кто-то… Ядя осторожно открыла.

— Ох, извините… Ей-богу, я не хотел беспокоить вас. — На пороге стоял сосед снизу. Кажется, его звали Эдвард.

Тот самый, который в глазок наблюдал за каждым ее перемещением. Он знал, когда она утром уходит в магазин, во сколько возвращается с работы, по каким дням к ней приходят две ее веселые подруги. Ему нравилось, как они, пьяные, хохочут на лестничной клетке. А как-то раз девчонки даже горланили неприличные песни. Горланили так, что вышла эта старая, размалеванная карга — Матеякова — и наорала на них. Словно это кому-то мешало… В любом случае, Эдвард предпочитал, чтобы пели подружки Яди, пусть даже здорово поддатые, чем этот герой-любовник из погорелого театра — Поломский. К тому же теперь Поломский носит крашеный парик. Не-ет, мужчина должен уметь стареть с достоинством. Сам он подкрашивает только усы. Но усы — другое дело.

Итак, он стоял на пороге маленькой квартирки своей любимой соседки, с грустью отмечая, насколько она подавлена. Темные круги под глазами, набухшие от слез веки… По-видимому, у нее какие-то неприятности, бедняжка. Ясное дело, одинокой женщине нелегко. А вот ребенок у нее просто чудо. Послушный, воспитанный, всегда про здоровье спросит, правда… уж больно он серьезный. Вместо того чтобы выйти погонять с мальчишками в футбол, целыми днями сидит дома и всюду только с матерью. Должно быть, любит ее очень.

— Я почту принес. Почтальон бросил на коврик… без всякого почтения. Я подумал: может, там что-нибудь важное? Вам, поди, было бы неприятно, если что-то пропадет. А я присмотрю. Я ведь всегда… всегда…