Сьюзан Ховач - Грехи отцов. Том 1

• Название: Грехи отцов. Том 1
• Автор: Сьюзан Ховач
• Издательство: Олма-пресс
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1996
• ISBN: 5-87322-293-2

Грехи, содеянные в юности, неминуемо приводят к краху и разрушению личности, неизбежно отражаясь на следующих поколениях. Изломанные судьбы героев романа, переживающих душевные драмы, любовные трагедии и профессиональные неудачи, яркий тому пример.

Главная героиня Вики Ван Зейл, наследница многомиллионного состояния, становится жертвой честолюбивых амбиций своего отца и первого мужа, ее жизнь проходит в борьбе с темными силами, но она находит в себе мужество противостоять им.

***

Вики, дочь финансового магната Корнелиуса Ван Зейла, мечтала об одном — о любви и спокойном счастье. Но железная воля отца постоянно встает на ее пути, а его холодный деловой расчет ломает такой хрупкий и нежный мир чувств девушки. Словно тяжелая карма родительского прошлого ложится тяжким грузом на плечи Вики, обреченной вечно бороться с ударами судьбы, теряя любимых и близких людей, и с отцом, к которому она несмотря ни на что привязана…

Сюзан Ховач родилась и училась в Англии. С 1964 года живет в США. Член Гильдии писателей, Сообщества писателей и Лиги писателей Америки. Работает в разных жанрах — мистического триллера, реалистической повести, семейной саги. В основе увлекательных сюжетов семейных саг Ховач нередко лежат события всемирной истории, искусно «осовремененные» писательницей.

---

— А ну хватит, ребята! Какого черта, что тут происходит?

Это был полицейский. Собралась толпа, а небо над нами было подернуто голубой дымкой, как в тот далекий день 1933 года, когда мне было суждено расстаться с мечтами о большой собственной семье.

А сегодня рухнул и другой мир. Это был конец эры, начавшейся в девятнадцатом веке, когда Пол Ван Зейл нанимался в банкирский дом Рейшмана. Глядя на Джейка, вытиравшего окровавленные губы, я видел, как обрывается последняя нить, связывавшая меня со столь дорогим моему сердцу прошлым в Бар-Харборе.

Мои руки, моя одежда были в крови, кровь была на тротуаре. Я тупо на нее смотрел. Столько крови! Я растерянно посмотрел на свои руки. Откуда взялось столько крови? Как это случилось? Как я мог устроить такую безобразную сцену? Возникло ощущение, что я захлебываюсь в крови. Меня тошнило, но не вырвало, как я ни старался.

— Сюда, сэр, — сказал телохранитель, легко увлекая меня к «кадиллаку», как беспомощного инвалида. Шофер уже был за рулем.

— Эй, вы! — крикнул полицейский. — Ну-ка, подождите!

Мой телохранитель достал пятидесятидолларовую купюру, приготовленную на всякий случай, и последнее, что я видел из отъезжающего автомобиля, было довольное лицо полицейского, аккуратно прячущего деньги в карман своей формы.

Я вернулся домой и надолго заперся в спальне. Когда я очнулся, было темно, и я не сразу заметил записку, наполовину высовывавшуюся из-под двери. Пошатываясь, я прошел в комнату, чтобы прочесть записку.

Алисия писала: «Я думаю, мне надо уехать на несколько дней к Эндрю и Лори. Это, пожалуй, будет лучше всего. Скажи мне, что ты об этом думаешь».

Я помчался вниз по лестнице. Там ее не было. В панике я вернулся обратно наверх и нашел ее в одной из комнат перед телевизором. Он был выключен. Она держала в руках журнал, но и он не был раскрыт. На столе стоял пустой стакан, но бутылки поблизости видно не было.

— Не уезжай, — сказал я. — Пожалуйста.

— Но мне казалось, что так будет лучше, — хотя бы на несколько дней…

— Не уезжай, прошу тебя.

— Ну, хорошо.

— Ты хочешь уехать?

— Нет.

— Ты хочешь… — Как обычно, слово «развод» застряло у меня в горле.

— Конечно, нет.

— О… Я подумал, может быть… поскольку он так восхищен тобой.

— С этим покончено, — сказала Алисия. Она раскрыла журнал и начала его перелистывать.

— С какого времени?

— С воскресенья. Когда я поняла, что ты знаешь. Тогда я позвонила ему и сказала, что все кончено.

— Но…

Я мучительно искал слова. Она продолжала листать журнал.

— Что же он сказал? — спросил я наконец.

— Он не поверил. Думал, мне только кажется, что ты знаешь. Потом он позвонил мне сегодня после обеда и признал, что ошибался. Предложил встретиться, но я отказалась. Не вижу смысла. Тогда я подумала, что мне надо уйти — от него, не от тебя. Я хотела сделать жест, который был бы ему понятен. Но все это не имеет значения, он должен и так понимать, что я чувствую.

Она замолчала, но я продолжал слушать, как будто надеялся услышать объяснения, которых она не высказала. Наконец я произнес:

— Ладно, я думаю, ты найдешь кого-нибудь еще.

— После всего этого? Ты что, сумасшедший? Ты думаешь, я способна пережить еще раз то, что испытала за последние сорок восемь часов?

— Прости меня.

К несчастью, я понимал, что из-за своего тупого эгоизма лишил ее тайных возможностей быть счастливой и снова запер ее в пустом бесплодном замужестве. Я сгорал от стыда, понимая, что она должна презирать меня не меньше, чем Джейк.

— Мы разведемся, — торопливо сказал я. — Это единственный выход. Слишком много путаницы и боли, несправедливо заставлять тебя все это снова терпеть…

— О нет! — резко возразила она. — Только не развод! После всего, через что я прошла? Если я потеряю тебя, это будет означать, что все мои страдания — напрасны, я не смогу с этим смириться. Если ты попытаешься развестись со мной, я…

— Я не хочу развода.

— Тогда зачем об этом говорить? — Она отбросила журнал и встала. — Я все-таки поеду к Эндрю и Лори. Побуду там с неделю, а после моего возвращения мы больше никогда не будем возвращаться к этому, ты понимаешь? Мы просто будем жить как раньше, как будто ничего не было. Это наилучший выход. Люди много болтают всякой ерунды насчет того, как ужасно лицемерие, но они не понимают, о чем говорят. Так называемое лицемерие, а на самом деле — разумное управление своими чувствами, позволяет соблюсти приличие и сберечь душевное здоровье, — это ширма, за которой прячутся, когда правда слишком ужасна, чтобы встретиться с ней лицом к лицу. Много ли людей на самом деле осмеливаются жить по правде? Во всяком случае, не я. И не ты. Легче жить, выдавая желаемое за действительное. Спокойной ночи, Корнелиус. Я очень устала и пойду спать. Извини…

Я пошел в библиотеку и долго сидел там в одиночестве. Подумал, не позвонить ли Скотту, но в шахматы играть не хотелось, а разговаривать о своих личных делах я был не в состоянии. Мы со Скоттом обычно говорили либо о бизнесе, либо о вечности, и ни о чем другом. Я вспомнил об освещенной комнате в притче Беды и подумал, что эта комната не так хорошо освещена, как полагал сей ученый монах: в дальних ее углах прятались тени.

Я вспомнил последнего из Стьювезантов, умирающего в одиночестве в своем громадном доме на Пятой авеню. Но со мной этого не произойдет. Около меня всегда должен быть человек, к которому я смогу обратиться, что бы ни произошло, человек, который поддержит меня в моем одиночестве.

Рука моя сама собой вывела на блокноте имя Вики и обвела его кружком.

Мне стало ясно, что я должен вернуть Вики обратно. Вернуть любой ценой, чего бы это ни стоило. Мне было просто необходимо, чтобы она снова была со мной здесь, в Америке, и никто, даже Сэм Келлер, не мог мне в этом помешать.

Келлеры не могли присоединиться к нам в Бар-Харборе в августе, так как Сэм в это время проворачивал одну сделку, рассчитывая на солидный куш, и Вики была нужна ему для организации важных деловых встреч. Я предложил им вернуться в Нью-Йорк в ноябре, чтобы отметить День благодарения в семейном кругу.

Ответ Вики буквально перевернул мою жизнь. Она писала, как это замечательно, что не надо будет рыскать по «Фортнум и Мэйсон» в поисках импортного клюквенного соуса, и как ей не терпится попробовать настоящий американский тыквенный пирог.

Наконец-то она заскучала по дому! Отлив сменился приливом.

Когда после этого я разговаривал с Сэмом по трансатлантической телефонной связи, он снова заговорил про Германию, но я резко остановил его.

— Я не могу и думать об этом сейчас. У меня по горло проблем с налаживанием отношений с Рейшманами. Разве я не рассказывал тебе об ужасной ссоре с Джейком, которая была спровоцирована этими антисемитскими сплетнями вокруг помолвки Себастьяна и Эльзы?

— Боже, разве об этом не было еще объявлено в газетах?

— Да не в газетах дело, нам нужно объясниться. Опасность того, что все разладится, очень велика. Боюсь, как бы не пришлось вызывать вас в Нью-Йорк, Сэм.

— Но…

— Хорошо, оставайся в Англии, но забудь пока о Германии. Я не хочу слышать об этом.

Последовала длинная пауза. Я почувствовал, что он в бешенстве. Заговорив, Сэм стал было напоминать мне о моем обещании позволить ему открыть офис в Германии в 1956 году, но я прервал его.

— Вики, кажется, очень обрадовалась возможности приехать домой к Дню благодарения, — сказал я как бы между прочим. — Мне показалось, что она тоскует по дому в последнее время.

Помолчав, Сэм вдруг сказал с раздражением:

— Она тоскует по дому только в состоянии депрессии, а депрессия у нее — результат беременности. Доктор считает это обычным делом.

Я неопределенно хмыкнул.

Снова пауза. Я ждал, что он опять заговорит о Германии, но этого не произошло, и с глубоким удовлетворением я понял, что мои предчувствия были верными. Соотношение сил, наконец-то, изменилось. Я заставил его считаться с моими желаниями.

Однако не успел я сделать следующий шаг, чтобы разрушить европейскую идиллию Сэма, как мне позвонила Вики из Лондона. Она вообще часто звонила в последнее время.

— У меня потрясающая новость, папа, — я опять ожидаю ребенка следующим летом! Надеюсь, что родится девочка и составит компанию Саманте!

— О, действительно, замечательная новость! — кисло ответил я, разочарованный тем, что победное завершение моей эпопеи с Сэмом придется отложить до рождения ребенка. Мне не хотелось волновать Вики во время беременности, тем более что это случилось так быстро после рождения Саманты. Я вспомнил рассказы Сэма о ее послеродовой депрессии и почувствовал тревогу. — Как ты себя чувствуешь, дорогая? — спросил я, волнуясь. — Все в порядке?