Курилов Семен - Ханидо и Халерха

• Название: Ханидо и Халерха
• Автор: Курилов Семен
• Жанр: Современная проза
• Год: 1988
• ISBN: ISBN 5-268-00609-6

В книгу вошли первая и вторая части трилогии "Ханидо и Халерха" — первого крупного прозаического произведения юкагирской литературы.

Действие романа начинается в конце прошлого века и доходит до 1915 года.

Через судьбы юноши Ханидо и девушки Халерхи писатель изображает историческую судьбу своего народа.

Предощущение революционных перемен в жизни народов Крайнего Севера — таков пафос романа.

---

— Ой, духи… На спину, на спину меня положите… Хорошо, так хорошо…

Духи положили его навзничь. Только через два-три новых толчка он стал просить их положить его на живот. И духи положили его на живот…

Сайрэ лежал поперек нарты. Он уже ни за что не держался, а только пел и звал духов.

На высокой заструге он зацепился ногами за гребень сугроба — и олени вырвали из-под него нарту.

— …Теперь опять на спину меня, на спину, — приказывал Сайрэ своим духам, не понимая, что лежит на снегу и что олени скрылись из виду. — Скорей поворачивайте, скорей!.. Что? Не хотите? Почему не хотите? Я вам велю, я — ваш хозяин! А ну — я хочу на вас поглядеть… Хочу на вас поглядеть — я ни разу не видел вас… Да вы меня повалили — и душите? Хозяина душите? А другие грызут? Меня вы грызете? Что же вы делаете? За что?.. Ну, грызите, грызите — я знаю, за что. За то, что у Пайпэткэ отнял молодую жизнь, с ума ее свел, за то, что хотел Мельгайвача убрать со своей дороги и пролил его кровь, за все… Грызите меня, грызите — может, бог мои муки увидит…

Нет, это был вовсе не бред больного. Ужас и боль довели Сайрэ до исступления, но быть в исступлении он привык за долгую шаманскую жизнь — и потому совсем не случайные слова бормотал и выкрикивал он.

Сайрэ лежал неподвижно, и от этого боль начала стихать. И тогда он привстал, а как только привстал — увидел себя на снегу.

В полном сознании старик тихо и жалобно попросил:

— Духи, спасите меня. Я тут замерзну. Спасите.

Он посидел, подождал. Однако ничего решительно не изменилось.

— Где же вы, духи? — зло спросил он. — Покажитесь. Может, вас нет совсем? Ну, покажитесь! Перед смертью я должен увидеть вас!

Сайрэ заплакал. Потому что свирепствовала пурга, оленей не было, варежек не было, людей не было. И духов не было тоже. А пальцы рук не разжимались, ноги ничего не чувствовали.

А потом старику стало тепло и хорошо. Он очень отчетливо увидел перед собой свою первую жену-старуху — она будто бы сильно помолодела. И он сказал ей, покачав головой: "Видишь, ушел я из среднего мира. Не призовет меня к себе бог, не простит грехов. Потому что я о себе одном думал, себя жалел одного"…

В торчащую из снега хворостинку превратилась потом первая жена шамана Сайрэ…

…Олени приволокли в стойбище пустую нарту. Гибель шамана подняла на ноги всех, кто в эту ночь спал и кто дремал, размышляя в полузабытьи о тяжелой жизни. Смерть шамана всегда наводит ужас, а тем более загадочная.

Люди знали, куда поехал Сайрэ, и поэтому все мужчины от старого до молодого, не долго раздумывая, умчались к озеру Силгагай.

Больше всех перепугался притихший в последние дни Пурама. Он знал, что люди будут искать виноватых, он предчувствовал, что отмщение первым заденет его, — и поэтому завертелся, как песец в мешке. Всех своих добрых оленей он отдал под упряжки, отдал и все нарты. Он определил, кто и как поедет на поиски, он послал нарочного к Тинальгину и посыльного — в Булгунях, к Курилю. Сам же сумел обогнать всех мужиков и первым пробивался сквозь пургу к озеру.

Не он, однако, наткнулся на умирающего шамана.

На запыленных, покрытых ошметьями льда и снега нартах привезли Сайрэ в стойбище. Он был закутан в шкуры, и когда его внесли в тордох, развернули, Пайпэткэ вскрикнула и упала без чувств. Ее затащили за полог и оставили там одну. Потому что все старались протиснуться к шаману, поймать его дыхание, его взгляд или услышать хоть одно его слово.

Большую беду сотворил старик Бахчэде — он неосторожно взялся за руку Сайрэ и отломил мерзлый палец.

Стоя вокруг шамана, люди крестились, шептали, но все притихли, когда губы умирающего пошевелились.

— Нет духов, — тихо проговорил Сайрэ, не открывая глаза. — И я не шаман. Я не был шаманом. Я обманывал вас… Темный мир… Бог… может… простит — каюсь. Нет духов. Я не был шаманом…

Он даже не вздрогнул — умер. Просто губы его перестали шевелиться.

— Нет. Нет, нет, нет! — завизжала, перепугав людей, Тачана. — Его кто-то испортил. Я знаю, кто испортил его. Это не он говорит!

А Пурама снял шапку.

— Что ж, — сказал он, — все люди смертные. Ничего не поделаешь. Но смерть Сайрэ непонятная. Он был крепким стариком и мудрым шаманом. Видно, его и вправду кто-то испортил. Но тому, кто испортил его, будет другая смерть. Он не умрет на руках родственников и знакомых, он пропадет под снегом, как должен был по его злой воле погибнуть Сайрэ. Мы спасли от плохой смерти своего шамана и похороним его с почестями… Душа его отлетела к богу, а бог таких мудрецов, как он, принимает к себе, не расспрашивая…

Пурама продолжал говорить — а возле полога поднялась суматоха и раздались крики. Это очнулась и набросилась на людей Пайпэткэ. Ее пропустили бы к мужу покойнику, но она дралась, плевалась, царапалась. Пришлось усмирять ее. Пайпэткэ связали руки веревкой и повели в соседний тордох. По дороге она орала, кусалась, била мужиков ногами.

Умер Сайрэ, умер великий шаман, запутанная слава о котором много лет металась по тундрам.

На похороны шамана обязательно должны сойтись и съехаться все, кто его знал. Первыми в стойбище появились Куриль и прочая юкагирская знать. Потом приехал чукча, друг покойного, Тинальгин, а вслед за ним понаехало столько чукчей, что невозможно стало ни войти в тордох, ни выйти из него. Из якутов первым прикатил Мамахан, вторым — Токио, вызванный распоряжаться на похоронах. Появился и Мельгайвач, но не один, а вместе с Какой.

Голова юкагиров Куриль воспринял смерть шамана Сайрэ с тайной радостью.

Кончилась власть старикашки, из-за которого он превратился в простого сборщика ясака. И уж в открытую можно было радоваться предсмертным словам шамана. Пусть Тачана и уверяет людей, что Сайрэ испортили и съели чьи-то духи: отречение от шаманства все же произошло, и отречение не какого-нибудь простачка, на которого можно махнуть рукой. Вместе с тем все случившееся сильно встревожило Куриля. Как-никак, а тундра долго жила слухами о делах

Сайрэ, о делах то очень добрых, то очень жестоких, однако всегда не пустячных. И стоит даже такой бесславной шаманке, как Тачана, указать на чукотских или якутских духов, как может произойти такое, чего и предугадать нельзя.

Все свои мысли, чувства и предчувствия голова юкагиров, однако, скрыл и за лучшее посчитал повести себя перед разноязыким людом достойно, чинно и даже заботливо.

Похороны шамана — дело сложное и ответственное. Это не то что похоронить богатую женщину. Там не страшно допустить ошибку. А если земле предается шаман — тут гляди и гляди. Малейшая неосторожность или оплошность — и умерший станет всепожирающим духом. Одна неосторожность уже была допущена — у Сайрэ отломился палец. Люди, правда, утешали себя мыслью, что шаман в тот момент был живой, однако теперь соблюсти ритуал старались с великой точностью. А тут еще требовательность Куриля.

Самое сложное и самое важное — это подготовить могилу. Куриль и Токио выбрали для нее место на равнинном восточном берегу Малого Улуро: на холме шамана нельзя хоронить — холм одухотворится и будет приносить живущим в среднем мире беду. Два дня люди пешнями и топорами долбили яму. Грунт пробили с трудом, по дальше пошла вечная мерзлота — сплошной, крепкий, как железо, лед. Вырыть яму — это, однако, еще далеко не все. Стены ямы должны быть совершенно гладкими, как гробовые доски, — без малейшей вмятины или выступа. Но еще более тонкое дело — это дно. Гроб ставится на возвышение, а возвышение должно изображать лицо — с глазами, носом и ртом, уши изображаются не полностью, так, будто их кончики придавили стены могилы.

Высота этого выдолбленного лица — не меньше пяти пальцев.

За эту труднейшую на холоде работу взялись Пурама и Ланга. Гладкость стен они проверяли ровной доской, поворачивая ее и так и сяк. А дно отделывали ножами.

Куриль с богачами несколько раз приходил сюда. Он был суров и придирчив. Пурама принимал это с испугом — ему казалось, что мудрый шурин таким способом подсказывает, как загладить вину перед шаманом.

Ланга работал молча — и это тоже настораживало Пураму. Перед самым концом дела Пурама не выдержал молчания и сказал:

— Добрый все-таки был старичок. Человека иной раз понимаешь после его смерти… Если дух земли прибрал его в такое хорошее время, значит, добрым считает его.

— Да, конечно, — ответил Ланга. — В теплое время хоронить хуже: вода и грязь текут со стенок на дно…

Пурама навострил уши:

— Ты что-то не то говоришь…

— Почему? Разве я не согласился с тобой? — Ланга помял руками окоченевшее лицо, поглядел вверх из ямы. — Смотри-ка, звезды уже проснулись. Давай кончать. А то зазубрин наделаем…

Суетливо жило стойбище все эти дни. Не суетились одни богачи — они сидели в теплых тордохах, пили горькую воду, приговаривая, что желают покойнику доброго пути в мир божий. Подпаивали они старух — чтоб они добром вспоминали своего шамана. И мужикам подносили, но только к ночи, когда дневные заботы кончались. Каждый вечер звенел бубен. Это шаманили Тачана и Кака.