Владимир Гросман - Хроники незабытых дней

• Название: Хроники незабытых дней
• Автор: Владимир Гросман
• Издательство: ООО «Мидаско»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011

Гросман Владимир родился в Калуге в первой половине прошлого века. За годы беспорочной службы на благо Отечества сменил несколько имен и профессий.

Работая грузчиком на Панковском ремонтно-механическом заводе, звался Вовчиком, позднее, будучи помощником руководителя советских специалистов на строительстве метзавода в Висакхапатнаме (Индия) именовался Владимиром Михайловичем, в настоящее время соседи зовут его просто — Михалыч.

Прочие вехи его биографии пунктирно изложены в настоящем издании. Единожды женат, член Союза журналистов с 1968 года.

В мемуаристику пришел в результате нервного потрясения, вызванного падением курса рубля.

---

Навстречу попался шурфовик Маклак с дробовиком. Отношения между бурильщиками и шурфовиками в те дни были натянутыми, к тому же он был смертельно пьян.

Мы повздорили и Маклак начал стрелять.

Я скакал как заяц среди молодых редких берёз, дробь срезала ветки кустов и чмокала в стволы, за которыми пытался укрыться. На следующий день мы вместе выпили и помирились, тем более, что он ничего не помнил, но как говорится в старом еврейском анекдоте, неприятный осадок остался.

Вернёмся к делам нашим скорбным. Поскольку европейских делегаций было немного (крупные издательства были представлены нигерийскими филиалами), я сосредоточился на сборе информации о преподавательском составе университета. В этом деле, как ни странно, помог визит к новому «оба».

На третий или четвёртый день было объявлено, что новый вождь желает познакомиться с участниками выставки и с этой целью приглашает нас на обед. В установленное время мы с мытыми шеями в костюмах с галстуками стояли в толпе гостей на ухоженной лужайке загородного дома «обы». Перед собравшимися гостями не то в высоком кресле, не то на троне восседал одетый в национальную одежду мужчина средних лет, хотя точный возраст чернокожего определить трудно. Позади него выстроилось несколько пышнотелых с шоколадными лицами жён и одна молодая европейка, как потом выяснилось, итальянская секретарша. Неожиданно, видимо по какому-то сигналу, стоявшие рядом негры, один за другим грохались на землю и поочередно ползли несколько метров к вождю, затем, поцеловав туфлю вставали и отходили в сторону.

Честно говоря, мы опешили, ползти как-то не хотелось, но и что делать не знали. Остряк Виктор намекнул, что отказавшихся целовать туфлю, будут публично кастрировать, дескать, слышал он о таком старинном обычае. Многомудрый Дима предложил не торопиться и посмотреть, что будет делать китайская делегация.

Мы затаились в толпе. Китайцы тоже посовещались и выпустили вперёд своего руководителя, который отклячив зад и мелко кланяясь подошёл к «оба» и положил к его ногам пластиковую коробку с каким-то сувениром. Реакция вождя оказалась благосклонной. Тут уж вышел Дима и, изогнувшись кочергой, положил в кучу подарков, приготовленный Виктором фотоальбом с видами Москвы. Всё обошлось, и мы тихонько перетекли к фуршетным столам.

После порции хорошего виски, я оказался рядом с итальянской секретаршей и затеял светский разговор о погоде. От неё узнал, что европейцы, живущие в Ифе, любят собираться в баре мотеля, расположенного невдалеке от нашей гостиницы. Хозяин мотеля — англичанин, близкий друг вождя, поскольку они одновременно заканчивали Оксфорд. С итальянкой договорились встретиться вечером в баре.

В этот день я в мотель не попал, о чём не жалею, поскольку удалось выполнить основное задание — «подружиться» с Питером Хаасом. Хотя советскую делегацию представили ему сразу по прибытию, побеседовать один на один не удавалось. Питер постоянно находился в окружении людей, а в гостинице появлялся в компании двух пожилых дам из ЮНЕСКО. Мы ежедневно раскланивались, однако знакомство этим ограничивалось. Ещё утром, болтаясь возле его номера, услышал, как Хаас договаривался с кем-то о встрече вечером в нашем баре. Это был последний шанс, утром Питер уезжал в Лагос.

После приёма у «обы», я заскочил в номер, забрал пакет с двумя бутылками водки, привезёнными из Москвы, и отнёс в бар отеля, где договорился с барменом, что вечером, когда щёлкну пальцами, он достанет мою водку из холодильника. Вечером, дождавшись появления Питера с непременными старушенциями и гостем — каким-то здоровенным нигерийцем, я фланирующей походкой вошёл в бар и, изобразив радость при виде сидящей компании, как бы от скуки подсел к ним. Подождав окончания разговора (речь шла о коллективном нигерийском стенде на книжной ярмарке во Франкфурте), я развязным тоном предложил отметить отъезд Питера порцией водки. Похоже, тон был выбран неверно, африканец промолчал, старушки защебетали между собой по-французски, а Хаас довольно холодно ответил, что ближайший бар с водкой находится в Стокгольме.

Отступать было поздно и, продолжая играть роль нагловатого плейбоя, я, заявив, что русские найдут водку везде, щелкнул пальцами бармену. Когда на столе появилась запотевшая зелёная бутылка водки, публика зашевелилась. Завладев бутылкой, на правах хозяина, я попытался было её открыть и разлить содержимое по стаканам, но тут случился конфуз.

Справочно (о водке) Мой отец, старый кадровый офицер, предпочитал армянский коньяк. В водке он не разбирался. Когда я, замотавшись на работе, попросил его купить «горючего» мне в командировку, отец, не долго думая, приобрёл в томилинском сельпо две бутылки всенародно любимого сорта «карданный вал». Подозреваю, что при выборе напитка им двигала неистребимая еврейская страсть к экономии, если любая водка дрянь, так зачем переплачивать? Не глядя, я сунул пакет с двумя бутылками в походную сумку и забыл о нём.

Следует сказать, что в стране крепла и ширилась очередная кампания. В этот раз мы имитировали борьбу за экономию, которая, как ни странно коснулась даже водочных пробок. Дорогие сорта — «Столичная» и «Лимонная» выпускались с «винтом» — обычной нарезной пробкой, дешёвые — с плоской алюминиевой крышкой с маленьким язычком, именуемой в народе «кепкой с козырьком». Какой-то экономист, не иначе как «враг рода человеческого» (так называла меня бабушка в особых случаях, например, когда я чуть не спалил барак, раскуривая самокрутку из старого веника), подсчитал, что на «козырьке» можно сэкономить до шести тонн металла в месяц. Крышку начали выпускать без язычка, и пролетариат тут же окрестил её «бескозыркой». Откупорить такую бутылку без специальных навыков было невозможно. Я верю в материализацию мысли и убеждён, что грёбаный экономист скончался в страшных муках, поскольку всё трудоспособное население страны проклинало его круглые сутки, ведь когда в Москве заканчивают пить, во Владивостоке уже начинают.

Эффектно задуманный номер провалился. Водочная пробка не поддавалась. Под рукой не было ничего, чем можно было сковырнуть проклятую «бескозырку».

Я долго терзал крышку ключом, затем, пожалев меня, бутылку забрал негр, причём в его огромной ладони пол-литровая бутылка казалась жалкой четвертинкой.

Старушки из ЮНЕСКО, тряся буклями, время от времени подавали ценные советы и протягивали шпильки. В довершение всего отключился свет, бармен, поставив на стойку свечу, исчез, и помочь нам было некому. Решительный африканец, предложил откусить горлышко бутылки, думаю, у него получилось бы, но тут Питер, которому всё это надоело, принёс из номера перочинный нож. Наконец, чёртову пробку с трудом соскребли и с азартом охотников, заваливших крупную дичь, разлили по стаканам для виски.

После первой бутылки божьих одуванчиков куда-то сдуло, и вторую, откупорив гораздо быстрее, мы прикончили втроём. Позднее к нам присоединился по-военному подтянутый нигериец, видимо, из местных спецслужб и компания перешла на джин.

Удивительно, что творит дешёвая водка с интеллигентными людьми. Я неожиданно для себя вспомнил, вызубренный в институте и давно забытый 116-й сонет Шекспира, и с надрывом продекламировал его ошарашенной публике, Хаас клялся в любви к заснеженной России, нигерийский чекист с непроизносимым именем расхваливал один домик неподалёку «с женской прислугой». Закончилось всё по-русски — объятиями, поцелуями и уверениями в дружбе. Приём удался.

Немного забегу вперёд. В декабре того же года Питер по приглашению нашего Агентства прилетел в Москву. Один вечер провели вместе. Сидели в ресторане Домжура, вспоминали Африку, угощались фирменной вырезкой по-суворовски, пили водку (с винтом). Ужинали втроём — Хаас, Миша и я.

Следующий день был для нас последним в Ифе. Я провёл его в постели, мучаясь от головной боли. Коллеги, основательно отругав меня, отправились демонтировать стенд. Вечером направился в мотель, заверив ребят, что вернусь трезвым. Секретарша-итальянка оказалась права. Посетителями бара были в основном европейцы — преподаватели университета.

Многих из них я видел на выставке, они представили меня хозяину мотеля г-ну Смиту. Вскоре образовалась интересная компания — математик англичанин, физик американец с приёмным сыном палестинцем, который кстати, выглядел старше папаши, художник итальянец и кто-то ещё. Пили пиво, говорили о политике, вечер оказался весьма полезным.

Рано утром, без сожаления расставшись с отелем, взяли курс на Лагос. Обратная дорога пролетела быстро, честно говоря, мы с Димой её просто проспали.

Пообедав у Виктора, решили наведаться в ближайшую сувенирную лавку приобрести что-нибудь на память об Африке. Нас ждало разочарование. Стоимость нигерийской маски из чёрного дерева была неподъёмной, однако основательно поторговавшись, Дима приобрёл тряпочную куклу, якобы для обряда woo-doo, а я, верный своим низменным наклонностям, крошечную бронзовую скульптурку, как говорят художники, пластику малых форм. Она изображала туземную пару, занимающуюся сексом в позе, по определению наших моралистов, оскорбляющей общественную нравственность и человеческое достоинство.