Владислав Глинка - История унтера Иванова

• Название: История унтера Иванова
• Автор: Владислав Глинка
• Издательство: Cоветский писатель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1988

Повесть В. М. Глинки построена на материале русской истории первой четверти XIX века. В центре повести — простой солдат, находившийся 14 декабря 1825 года на Сенатской площади.

Высокие литературные достоинства повести в соединении с глубокими научными знаниями их автора, одного из лучших знатоков русского исторического быта XVIII−XIX веков, будут интересны современному читателю, испытывающему интерес к отечественной истории.

Для среднего и старшего возраста.

---

«У офицеров свои заботы, у меня — свои, — думал Иванов, проводив командира. — Конечно, пока Владимир Эдуардович в эскадроне, и мне хорошо служить. А ежели его, к примеру, переведут на другой, как бывает «для пользы службы»?.. Вон полковника Захаржевского, сказывают, в генералы представили, вот-вот дадут новое назначение. Спасибо, тогда заступился, а больше на него не надейся. Коли уйдет Бреверн, а Эссен или другой такой же командовать станет, так опять не миновать беды… Заяц перед волком…»

В будничный октябрьский день, когда кирасиры были на вольных работах, а Иванов сидел за своими щетками, вестовой из канцелярии принес ему письмо.

Сломав сургучную печать, вахмистр увидел исписанный кругом лист и прочел:

«Октября 2-го дня 1827 года.

Любезный друг мой Александр Иванович!

Пишу из благословенного града Лебедяни, приставши у знакомого тебе диакона Филофея, который усердно за тебя молится, желает доброго здравия, успешного служения царю и отечеству и столь же усердно со мной дискутирует о красотах церковных песнопений православного чина и творений пиетических, запивая аргументы из чарки нектаром, низкое качество коего на совести здешнего откупщика. Я же имею тебе сообщить, что на пути из Варшавы на заводы, как тебе обещался, завернул-таки 20 сентября в город Епифань. Облачась на постоялом дворе в полную форму, проследовал я пешой, ибо погода тому благоприятствовала, а день был воскресный, в родную тебе Козловку, где в церкви только отошла обедня. Без труда разыскавши двор батюшки твоего Ивана Ларивоныча, застал я все семейство за столом, исключая баушки, коя обреталась на печи, и несмышленых младенцев, качавшихся в зыбках или ползавших по полу. Все десять душ сего семейства пребывают в вожделенном здравии, чего и тебе желают. Пробыл я с ними более часу, упражняясь в разумной беседе про погоду, урожай, ихнего барина и, главное, про тебя, каковому старшие шлют родительское благословение, средние — братскую любовь, а младшие — низкие поклоны. Ощутив ихний достаток через вкушение пирога с рыбой, не поспел от них уйтить, как прибег барский посланец, просивший меня пожаловать к господину Карбовскому. Ради твоих здешних дел от того не уклонившись, увидел я сего барина точно таким, как изобразил ты в своих рассказах, но еще пуще раздобревшего и от тучности почти недвижимым. Однако изрядно с ним закусили и выпили. Думать надобно, что по делу своему придется тебе писать уже его наследникам, ибо невоздержанность в приятии благ земных даже богатырскую натуру его вскоре пересилит. Расстались мы с клятвами во взаимной вечной дружбе, принесенными мною ради блага твоих родичей, каковые уповают на бога и на тебя. На сем и закончу сие послание, чая, что ты жив, здоров и любишь меня, как я тебя люблю.

Верный благожелатель твой ротмистр и кавалер Красовский, числящийся ноне волею цесаревича по легкой кавалерии, благодаря чему отрастил уже знатные усы, увы, полуседые, ежели после бани смотреть.

Перечитавши, припишу еще вот что. Новый чин, выше прописанный, получил я также не по линии, а за услуги его высочеству по конюшенной и манежной части, так что из полуторагодовой командировки возвращаюсь нонче на заводы двумя чинами выше, нежели отъехал в Варшаву. Сообщаю тебе сие не из пустого тщеславия, из коего об усах писано, а дабы поощрить отважиться на экзамены, когда придет тому время. С получением тобою офицерского чина я осмелюсь обратиться к его высочеству с ходатайством об определении твоем на заводы, где пребываю и кои расположены не так далече от родных твоих мест. В рассуждении такого будущего я, благодаривши его высочество за чин и одновременно откланиваясь при отъезде, отважился доложить про тебя, прося, буде станешь корнетом, назначить не в строй армейских полков или в фурштат, а в коннозаводство, под мое начало, что всецело зависит от генерал-инспектора кавалерии. И его высочество ответили: «Конногвардейцы всегда моим любимым полком были. Пиши прямо мне, когда твой приятель чин получит, и определю его тебе под бок». Так-то, любезный тезка. А засим vale, что значит по-латынски «прощай», друг мой».

Дочитав письмо, Иванов задумался: «А не взяться ли теперь же помалу за науку? Что верней для спасения от Вейсмана, Эссена или другого живодера, чем производство в корнеты? Не глупей я унтеров, которые все нужное наизусть выдалбливают. Завтра же посоветуюсь с Владимиром Эдуардовичем. Десять лет в унтерах будет через три года, а к тому времени и его в полковники произведут… Готовь сани летом, а телегу с осени…»

На другой день Бреверн не показался в эскадроне, время было тихое, видно, надобности не случилось, а вахмистр сходил в полковую канцелярию, где старший писарь сказал, что знает учителя из кантонистов, который за пятьдесят рублей берется подготовлять унтеров к офицерскому экзамену, ежели они грамотны. И живет он близко, так что можно вечерами отлучаться.

А назавтра командир эскадрона пришел еще затемно на уборку и, встретясь у дверей конюшни, сказал Иванову:

— Есть у меня, Александр Иванович, для тебя новость, про которую вчера с Захаржевским толковали. Может, место тебе хорошее схлопочем, только придется в пехоте дослуживать.

— А сумею ли, ваше высокоблагородие, век в коннице состоявши?

— Сумеешь. Погоди, после уборки все растолкую.

Через полчаса, сидя в вахмистерской каморке, Бреверн рассказал, что вчера вышел указ царя министру двора сформировать из нижних чинов гвардии новую, доселе небывалую воинскую часть — роту дворцовых гренадер для несения почетной караульной службы и надзора за порядком во дворцах. В полки нынче или завтра поступит приказ отобрать нижних чинов, заслуженных на войне и безукоризненного поведения. Фельдфебеля и вахмистры станут там гренадерами первой статьи, и жалованье им положено будет по высшему окладу, как он сейчас получает — больше ста рублей в год при столе от дворцового ведомства; а унтера и ефрейторы — гренадерами второй статьи с жалованьем в семьдесят рублей, и всего-то в роте будет 100 гренадер, живущих в особой казарме вблизи дворца…

— Ну, что скажешь, вахмистр? — спросил в заключение командир эскадрона. — Жаль тебя лишиться, раз еще годы мне эскадроном командовать, но и пропустить такое для тебя благо совесть не велит. Встретясь вчера в гостях, поговорили мы с полковником и решили тебя рекомендовать в ту роту…

— Явите божескую милость, ваше высокоблагородие, — сказал Иванов. — Век стану бога молить, за службу мою стыдиться не будете. За себя одного я в полном ответе…

Неделя прошла для Иванова в непрерывном волнении, щетина и дратва валились из рук, еда не лезла в горло. По полку шел упорный слух, что в новую роту отберут только тех, кто выслужил полных двадцать лет. А у него всего девятнадцать с месяцем. Неужто же такое назначение мимо пройдет?.. Видно, командир эскадрона не знал про года, когда обнадеживал, — недаром теперь начисто молчит. Однако встреченный на дворе в исходе недели поручик Лужин сказал, что Захаржевский с Бреверном ходили по его делу к генералу Орлову.

Наконец 25 октября в полковом приказе прописали 10 конногвардейцев, которым надлежало завтра к 7 часам утра идти во дворец великого князя Михаила, где назначен смотр отобранным по полкам. В числе их стоял вахмистр 3-го эскадрона Иванов Александр.

В полутьме осеннего утра долго вытирали сапоги об волосяные маты и поднимались по широкой беломраморной лестнице, устланной красным ковром. По навощенным паркетам через несколько залов с окнами в облетавший сад вошли в огромный угловой, где выстроились в длиннющую шеренгу с интервалами между кандидатами разных частей. Ничего не скажешь — молодец к молодцу, герой к герою. Хоть лица у многих в морщинах, но густая фабра закрасила седину, и выправка у всех — юноши позавидуют. Стояли по команде «вольно», переглядывались да гадали, как пройдет для каждого смотр, а приведшие команды офицеры со списками в руках разговаривали вполголоса, стоя у окон или присев на банкетки.

Все это утро Иванов чувствовал себя, как говорится, не в своей тарелке. С той минуты, как проснулся, подбитый Эссеном глаз застилало движущейся сеткой, точно мимо него одного шел частый дождик. Не больно поправили его лекаря, а дальше, верно, и того станет хуже… Так что же, доложить про то начальству и проситься, как окривевшему, в инвалид, когда такая служба благодатная выходит? Ну нет, больным сказаться всегда поспеет, а пока надобно разузнать толком, что в гренадерах дворцовых делать предстоит… Только бы нонче не заметил великий князь, что не видит почти одним глазом, не залился б он кровью, как было…

Когда часы по всему дворцу начали отбивать девять, стоявший около двери во внутренние покои ливрейный лакей поднял руку, офицеры повскакали с банкеток, а старший по чину, полковник Измайловского полка, скомандовал: