Альберт Пиньоль - В пьянящей тишине

• Название: В пьянящей тишине
• Автор: Альберт Пиньоль
• Издательство: ООО ТД „Издательство Мир книги“
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-486-00793-0

АЛЬБЕРТ САНЧЕС ПИНЬОЛЬ — Родился в Барселоне в 1965 г. Ученый-антрополог. «В пьянящей тишине» — его литературный дебют.

Международный бестселлер! Переведен на 28 языков Больше 100 недель в топ-десятке самых читаемых книг Европы.

На богом забытый остров в Антарктике приезжает новый метеоролог. И обнаруживает, что его предшественник бесследно исчез. Единственный обитатель острова — смотритель маяка — молчит, явно что-то скрывая. Но вот наступает ночь… Первая в череде безумных ночей! Он должен выжить. Не сойти с ума. И понять, что это за странное существо, с которым столкнула его судьба? Отвратительный монстр? Или самая прекрасная и желанная в мире женщина?

Бередящие душу размышления о нашем страхе перед неведомым.

Эль Паис (Мадрид)

Сумасшедшая книга… Пришелец из мира, лежащего далеко за пределами того, что принято называть литературой.

Ле Монд (Париж)

Те, кому «Алхимик» Коэльо показался слишком «плоским», найдут в романе Пиньоля притчу, смысл которой никто не будет преподносить читателю на блюдечке…

Штутгартер Нахрихтен (Штутгарт)

Искусно выстроенная история двух островитян, которые были вынуждены избавиться от балласта европейской цивилизации… Пиньоль выбирает такой ритм повествования, что читатель просто не успевает перевести дух!

Шпигель (Гамбург)

---

На суде был разыгран настоящий спектакль. Белые парики, пурпурная бархатная мантия судьи, трибуна из красного дерева — и вся эта роскошь ради двух мальчишек. Ради того, чтобы снять с судей моральную ответственность за выносимые ими приговоры. Мне здорово повезло, хотя это и было несправедливо. Адвокат, которого наняла школа Блэкторна, построил свою защиту на том, что велосипедов было два, а записка только одна. Таким образом, один из обвиняемых невиновен, вне всякого сомнения. Выбранная им линия защиты являлась, скорее, просьбой о помиловании, дверцей, открытой для благосклонности судьи. И она возымела некоторое действие. В то время Блэкторн считался образцовым коллаборационистским учреждением. Никому не хотелось наносить ущерб его престижу, вынося приговор двоим ученикам. В конце концов, от меня потребовалось только публичное покаяние; судья спросил, каково моё мнение о судьбе Ирландии. Задав вопрос в такой форме, он толкал меня на путь отступничества.

— Я абсолютно убеждён, что Ирландию и Англию до скончания веков будут связывать единые линии изобар.

— Вот видите, господин судья. — Адвокату пришлось прибегнуть к импровизации. — Прекрасный ученик Блэкторна, будущий техник морской логистики. Мы не можем допустить, чтобы заблуждения юности прервали его прекрасную карьеру.

Том был непреклонен:

— Я думаю, господин судья, что даже линии изобар не могут способствовать присоединению Ирландии к Англии.

Адвокату не оставалось ничего другого, как тщетно настаивать на болезни Тома. Меня приговорили к штрафу, что было чисто формальным наказанием. Тома приговорили к двум годам тюремного заключения в тюрьме Дебурга, где у него обострилось заболевание лёгких, и он погиб. Так ведут себя все тирании цивилизованных стран. Сначала двум праведникам угрожают костром, но потом одного из них вдруг освобождают, симулируя снисхождение, вовсе им не присущее. Я запомнил на всю жизнь, как вёл себя Том на процессе. Он заявил, что велосипед принадлежал ему. Соответственно, он взял вину на себя. Он знал, что погибнет в тюрьме, и после суда набросился на меня. Почему? Потому что своим идиотским ответом я мог вызвать гнев судьи и в этом случае его жертвоприношение оказалось бы напрасным.

— Я самый чахоточный из всех патриотов Ирландии, — заявил он за день до суда, слегка изменив свою коронную фразу. Из-за его хронической болезни я был полезнее для нашего общего дела. Это эмпирическое заключение не могло подвергаться обсуждениям. Его тело являлось лишь частью передовой линии фронта, а потому его можно было принести в жертву. Том, как многие другие, считал свою судьбу подобием винтовки; задача состояла лишь в том, чтобы выстрелить прицельно. А в наше время великодушие тоже служило пулей. Я вспоминаю об этих событиях сейчас, по прошествии времени, и вижу двух щенков, у которых ещё слезятся глаза. Но настоящие борцы за идею всегда несколько инфантильны. Нам было по девятнадцать лет.

В год окончания школы Блэкторна я ещё не достиг совершеннолетия, и мне назначили гражданского опекуна. Обычно опекунами становились люди бедные, заинтересованные только в том небольшом пособии, которое выплачивала администрация в обмен на угол для сирот — до того момента, когда те смогут самостоятельно существовать. Судьба улыбнулась мне и на этот раз. Я, безусловно, начал бы самостоятельную жизнь с дипломом ТМЛ, но без моего опекуна я навсегда остался бы тем, кем был по окончании школы, — выпускником Блэкторна.

Это была весьма своеобразная личность: франкмасон, астроном, хороший переводчик с русского языка и отвратительный поэт. С первого же дня он почуял мой непокорный характер и прилагал все усилия к тому, чтобы мне не пришло в голову в один прекрасный день вступить в ряды республиканской армии. Можно ли назвать его коллаборационистом? Отнюдь. Этот человек был из тех патриотов, которые не хотели выдать себя, для которых насилие является чем-то вроде богохульства в светском обществе.

Он запретил мне искать работу до того, как я завершу образование по программе, которую он собственноручно составил. Среди упражнений, которые мне предлагались, были просто странные и весьма странные. В качестве тем сочинения встречались, например, такие: «Основы человеческой глупости, которые объясняют политическую власть императоров, царей, кайзеров и британского парламентаризма», или «Приведите шесть доводов, в соответствии с которыми бельгийцы недостойны иметь государство, и шесть доводов в пользу создания государства в Квебеке, а затем наоборот», или «Сравните историю империи Мономотапа с каштаном». Однако он никогда напрямую не говорил об Ирландии.

Далеко не все задания были письменными, большинство из них были практическими. Одно из них, например, состояло в том, чтобы просидеть ровно шесть минут и тридцать секунд посреди зелёного луга. На протяжении этого времени я должен был записать все формы жизни внутри небольшого прямоугольника, обозначенного при помощи верёвочек и тесёмочек. Вначале я не замечал ничего кроме травы, но постепенно перед моими глазами возникало неисчислимое множество ползучих, летучих и подземных насекомых. Жизнь кипела повсюду, и ветер тоже был живым, и всё сущее образовывало сложное единство, которое невозможно было описать словами. Вот слова, произнесённые моим опекуном в тот день: «У вас было шесть минут и тридцать секунд, представьте себе тридцать первую секунду и напишите сочинение на тему: „Элементы наблюдаемого прямоугольника, лишённые смысла“. Он никогда не ставил мне „неудовлетворительно“, но, если результат его не устраивал, просто заставлял меня повторить задание. Однако в случае необходимости это могло повторяться до бесконечности. Сочинение стоило мне трёх месяцев размышлений. Я переписывал и переписывал его, пока, наконец, в один прекрасный день не написал лаконичную фразу: „Единственным лишённым всякого смысла элементом является сам прямоугольник“.

Потом наступил черёд сорняков в прямоугольнике. Мне надлежало тщательно прополоть его. Наставник велел отделить сорняки от полезных растений. Поскольку я совсем не разбирался в травах, мне приходилось рыться в энциклопедиях всякий раз, перед тем как вырвать какую-нибудь из них. „Это не сорняки, — говорил он мне об одних травах, — из их листьев можно заваривать чай. И это тоже не сорняк, — защищал он дикую спаржу, — её можно употреблять в пищу, более того, это деликатес. И та трава тоже не бесполезна: как можно записывать её в сорняки, если в мае она расцветает прекрасными белыми цветами?“

Наконец, осталось только одно растение. Толку от него не было, никакими тайными свойствами оно не обладало. Его тёмные колючие листья содержали ядовитый сок, твёрдый ствол был некрасив. Мой наставник размышлял: „Хорошо, это растение ни на что не пригодно, но если мы вырвем его, будет ли смысл во всех остальных травах?“ — „Они потеряют свой смысл“, — сказал я. — „И к какому же выводу вы пришли?“ — „Что сорной травы не бывает“. — „Можете считать, что вы выполнили задание“.

Другое задание: следить за любым человеком, по своему выбору, в течение двух дней, записывая всё: каждое его слово, мнение, движение, действие, секреты и так далее. Из детского озорства я выбрал объектом его самого, и он не возражал. Затем он потребовал, чтобы я данную личность оценил критически. Я сказал, что если хорошо знаешь какого-то человека, то не можешь судить его. „Можете считать, что вы справились с этим упражнением“, — был его ответ.

Но главный урок, который он мне преподал, состоял в следующем. В нашем мире можно действовать только в двух направлениях: двигаясь вперёд, к жизни, или назад, к смерти. Самый непросвещённый угольщик мог избрать путь жизни, а какой-нибудь литературный гений, озабоченный судьбами страны и эпохи, — путь смерти. Положение в обществе не имеет значения. Я помню, мой опекун умер через три дня после моего гражданского совершеннолетия. Он простился со мной на смертном одре со спокойствием человека, оставляющего начатое дело в надёжных руках, и говорил о болезни, которая сжигала его, с точностью критика, который оценивает произведения искусства, созданные другими художниками.

„А теперь, друг мой, расскажите мне в двух словах, чем вы намерены заняться в будущем“, — завершил он свою речь.

„Как вы можете говорить об этом, когда умираете?“ — спросил я, заливаясь горькими слезами.

„А с чего вы взяли, что такие люди, как я, умирают?“ — резко ответил он мне.

В тот день мы оба вышли за порог нашего дома, чтобы больше никогда туда не вернуться.

В каком-то смысле все усилия моего наставника оказались тщетными. Книги, которые он рекомендовал прочесть, чтобы защитить меня от грубой реальности, равно как и упражнения, сделали ещё более чувствительной кожу, которая от природы была нежной. В этом не было его вины. Благодаря наставнику я стал другим — не тем юнцом, который только что оставил стены Блэкторна. Но в Ирландии за это время ничего не изменилось, в этом он был бессилен. Есть ли какой-нибудь смысл в том, что наимудрейший из людей укажет вам путь к солнцу, когда кругом царит кромешная тьма? Вся его педагогика шла вразрез с жизнью. И я раскрыл свои объятия делу республики со всей страстью, которая досталась мне в наследство от Тома.