Владимир Успенский - Неизвестные солдаты

• Название: Неизвестные солдаты
• Автор: Владимир Успенский
• Издательство: Издательство «Советская Россия» (Книги 1, 2); Роман-газета, № 8 2006 г. (Книги 3, 4)
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1965

Никогда не сотрутся в памяти нашего народа события первых месяцев Великой Отечественной войны, никогда не будут забыты беспримерные подвиги бойцов и командиров, которые своим мужеством и упорством обескровили немецко-фашистские войска в приграничных боях, в сражениях под Смоленском, Киевом и Ленинградом, а потом нанесли фашистам поражение под Москвой. Об этих людях и этих событиях рассказывает в своей книге В. Успенский. «Неизвестные солдаты» — роман-эпопея, охватывающий большой круг героев, от колхозников до генералов, от красноармейцев до ученых. Это люди разных характеров. По-разному складываются их судьбы во время войны. Автор показывает, как в трудные дни отступления закладывался фундамент будущей победы, как перемалывались в боях немецкие войска, как крепли в нашей стране те силы, которые остановили врага и погнали его на запад. Среди героев книги — Сталин, Жуков, Василевский, другие известные исторические личности. Но при всем этом «Неизвестные солдаты» — это, прежде всего, роман о народе, совершившем великий подвиг.

В свое время Михаил Шолохов назвал этот роман лучшим произведением о войне.

---

— Всегда готов!

— Вот это по-солдатски. Сейчас мы организуем контрудар, — кивнул он на стол, где лежали кольца колбасы, консервные банки и множество свертков. — Нельки нет, сами хозяевать будем.

— Вы куда едете, Степан Степанович?

— Деловые разговоры потом. А сейчас маршируй в ванну. Пропотел небось? По пластунски-то ползаешь?

— Как черепаха, — сказал Игорь. — При начальстве. А то все больше на четвереньках, когда взводный не видит.

— А командир отделения?

— Унтер у нас свой, из студентов.

— Понял службу солдат, — засмеялся Ермаков. — Вот она, ихняя инициатива, — повернулся он к Порошину. — Вот тебе и мыслят самостоятельно. Перебьют этих мыслителей в первом бою, как куропаток.

— Приспичит — поползут, — возразил Порошин. — Прижмет пулеметом — голову ниже зада опустят.

— Правда, Прохор Севастьянович, — согласился Игорь. — Не ахти какая наука. Поползали раз-другой — и хватит. Нам бы лучше показали, как из пушки стрелять. Может, кто в артиллерию попадет. Или дали бы хоть по разу настоящую гранату бросить. Деревяшки кидаем.

— Своим командирам вы говорили об этом? — заинтересовался Порошин.

— Говорили ротному. Только он без внимания. План занятий спущен сверху, и все.

— Ладно, прожектер, иди в ванну, грязь смывай, — подтолкнул Игоря Ермаков. А когда Игорь ушел, сказал Порошину: — Не хотел бы я такими грамотеями командовать. Птенцы желторотые. Еще каркать басом не научились, а со своим словом лезут.

— Они в общем-то правильно каркают, дорогой Степаныч. Времени у нас мало. Некогда шагистикой заниматься и строевые песни разучивать. Целесообразность требуется. Что необязательно для боя, для победы — все по боку. Новые люди нужны. Молодые, энергичные. Нынешняя война похожа на прошлую, как восьмиэтажный дом с лифтом похож на деревенскую избу. Сейчас — скорость, машины, маневр. А многие наши командиры еще по старинке мыслят, окопной войной. На старой славе живут. Понимаешь, Степаныч, я считаю это безответственностью. Занял человек пост и смотрит на него, как на почетное место. А не задумывается о том, способен ли он свои большие обязанности выполнять. Не понимает, что ему десятки, а может, и сотни тысяч жизней доверены.

— Ты что хочешь, чтобы люди от постов сами отказывались? — насмешливо сказал Ермаков. — Такого не бывает.

— Должно быть. Не справляешься — уйди, дай дорогу другим. Конечно, трудно это. До одних не доходит, что они не в своих креслах сидят. Другие понимают, но держатся. Хотят в лучах славы погреться. Такие мудрецы попадаются, что ради этого на все готовы. И саморекламу устроить и некоторых людей с дороги убрать. И удивительно, Степаныч, вот что: должны же понимать такие начальники, что слава, шумиха — это все временно, если идет не от великих дел и заслуг! История — штука безжалостная. Она всех на свои места поставит, от нее ничего не укроется.

— После меня, хоть потоп, так, наверное, — усмехнулся Ермаков.

— А это уж подлость чистейшей воды. Нет, Степаныч, тут совесть должна на первом месте стоять… Спичку дай, — попросил он.

Ермаков кинул ему коробок. Порошин поймал на лету. Долго прикуривал: от волнения вздрагивали руки. Вчера он вернулся с Западного фронта. Утром в Генеральном штабе докладывал о своей поездке. В штабе сочли, что полковник настроен пессимистически. Порошин выслушал краткую, но внушительную нотацию. Сейчас веселое настроение Ермакова раздражало его.

Степан Степанович добился, наконец, назначения во вновь формируемую дивизию и был рад этому. Последнее время ему, с его неторопливостью, невыносимо было работать в управлении. Обстановка была нервозной, приходилось сидеть безвылазно целыми сутками, решать сразу десятки вопросов.

На подготовку к отъезду Ермаков получил двое суток. Выспался, отдохнул и был просто счастлив, что распрощался с канцелярской суетой и бумажными сражениями.

— И еще, Степаныч, — говорил между тем Порошин, — существует у нас вера в какое-то чудо. Да, да, ты не улыбайся. Некоторые командиры надеются, что на самом верхнем верху махнет дирижер палочкой, и все пойдет иначе. Надеются и ждут. Ты знаешь, какие даже разговоры ведутся? Наши неудачи — это, мол, все нарочно. Этого, дескать, всерьёз и быть-то не может. Это такая великая стратегия: заманиваем врага в глубь своей территории, чтобы потом сразу хлоп! — и крышка ему… Понимаешь, вот эта вера и наша чрезмерная заорганизованность сверху донизу — они сковывают действия, не дают людям понять глубину своей ответственности.

— Очень уж у тебя мрачно, Прохор. Все у тебя чернее ночи. Послушаешь, и получается — осилит нас немец…

— Не передергивай, — резко ответил Порошин. — Страна у нас большая, народ такой, что никому не поддастся. Об этом говорить нечего. Я понять хочу, почему немец нам сейчас морду бьет. Ошибки наши хочу уяснить, чтобы их не повторяли.

— Ошибки исправят, — спокойно сказал Ермаков, аккуратно раскладывая на тарелке кружочки колбасы.

— Кто исправит? — Порошин сорвался на крик, но тут же взял себя в руки. — Мы с тобой исправлять должны! Пойми! Тысячи и тысячи таких, как мы. Я рад, что в армию свежая струя вливается. Гражданские люди, такие вот, как Игорь, наших старых порядков не знают, они сразу воспримут новое. То, что нужно сейчас, сегодня.

— Эх, Прохор, Прохор, — усмехнулся Ермаков. — Вот и седина у тебя уже проскакивает, а не можешь ты остепениться. Все бы тебе проблемы решать да вперед забегать. А ведь я такого и люблю тебя, баламутного. У меня у самого кровь быстрей течет, когда ты рядом.

— Это потому, что ты со мной всегда коньяк пьешь.

— И от этого тоже, — согласился Ермаков.

— Ты, Степаныч, как резиновая стенка. Разбегусь сгоряча, ткнусь головой, но и пробить не пробью и запал потеряю.

…Пока полковники разговаривали в столовой, Игорь успел помыться. Решил не надевать форму: неловко чувствовал себя в ней рядом с двумя начальниками. Достал студенческие брюки, пузырящиеся на коленях, белую, с короткими рукавами, рубашку. Одежда эта показалась ему легкой, свободной, и даже настроение стало совсем другое, этакое мальчишеское, беззаботное.

Он зашнуровывал ботинок, когда вошла в комнату Евгения Константиновна, высокая, затянутая корсетом, со всегдашними своими буклями на седой голове.

— Молодой человек, зачем вы остриглись? — строго глядя на него, — спросила она. — Это некрасиво. Видны неровности черепа. И вообще это дурной тон.

— Велели так, — ответил Игорь, старавшийся всегда быть с ней лаконичным. Иначе старушка, скучавшая без собеседников, могла привязаться надолго.

— Разве обязательно нужно портить прическу?

— Служба.

— А вы, простите, кто же теперь? В наше время из студентов выходили в вольноопределяющиеся. А вы — юнкер?

— Курсант. Занимаюсь на курсах политруков.

— Это которые в гепеу работают? — холодно прищурилась Евгения Константиновна. — Не понимаю, — повела она плечами. — Вы такой обаятельный молодой человек и будете арестовывать людей, возить их в тюрьмы… Это же мерзко!

— Совсем не то, — сказал Игорь, начиная злиться. — Я буду воспитывать красноармейцев.

— Вы? Воспитывать? Простите, но вы сами еще… Я собственными глазами видела — вы резали котлету ножом…

Нет, разговаривать с ней было невозможно. Игорь обрадовался, когда пришел за ним Степан Степанович.

В столовой у Игоря засосало под ложечкой при виде кусков сыра, нарезанной колбасы, вываленных на тарелки консервов. Глотнул набежавшую слюну, вспомнил, что не обедал сегодня. Ермаков подтолкнул его, скомандовал:

— Бери рюмку. Выпьем за удачу — и атакуй!

Игорь, налегая на закуску, слушал Прохора Севостьяновича, рассказывавшего, как он летел в Москву на У-2 и как их едва не подбил немецкий истребитель. Степан Степанович ахал, подливал коньячок себе и Порошину. А когда тот умолк, обратился к Игорю:

— Просьба к тебе. Уезжаю в Орел, начартом дивизии. Ты уж тут наведывайся. За Нелей присматривай. Евгении Константиновне помоги, если что.

— Это можно. Только не отпускают нас из лагеря.

— Устрою, — заверил Ермаков. — На курсах все мои старые приятели… Вот ключ от квартиры. Мой собственный. Распоряжайся тут.

Где-то далеко раздался низкий, протяжный гудок. Потом ближе. Завыла сирена, к ней присоединилось еще несколько. Порошин, не вставая, включил репродуктор.

— …тревога! Граждане, воздушная тревога! — наполнил комнату громкий голос. — Все должны немедленно покинуть помещения и укрыться в бомбоубежищах…

— Тревога учебная, — махнул рукой Ермаков, продолжая закусывать. — Днем немцы не доберутся сюда. Противовоздушная оборона под Москвой сильная… А окна ты закрой, — обратился он к Игорю. — Не демаскируй нас.

Вдали, над Лефортовским парком, поднимались серебристые аэростаты воздушного заграждения. На мостовую перед домом вышел дворник дядя Миша в каске, с противогазной сумкой через плечо. Игорь прикрыл ставни.