Генри Олди - Право первородства

• Название: Право первородства
• Автор: Генри Олди
• Издательство: ООО "Издательский дом "Техномир"
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2013

«Был человек в земле Уц, имя его Иов…» — гласит Ветхий Завет. Здесь земля Уц, на соседней улице. Вот человек Иов — Артур Чисоев без видимой причины лишен семьи, имущества, здоровья. Он же Иаков, готовый бороться всю ночь с тем, чье имя запретно. И глядит на Железного Артура новый пророк — Александр Петрович, старый учитель географии, не зная, обвинять или сочувствовать. Ибо наточен каменный нож, а древний кумир, вырезанный из бревна, жаждет крови…

Повесть «Право первородства» — часть новой книги Генри Лайона Олди и Андрея Валентинова «Крепость души моей», которая готовится к выходу в издательстве «Азбука» (ИГ «Азбука-Аттикус») в сентябре 2013-го. Книгу составили три повести — истории, где сталкиваются две реальности: нынешняя и ветхозаветная. Мистика? Нет, конфликт двух систем ценностей, двух взглядов на человеческую жизнь.

---

Меньшинство, вздохнул Сеня. Мы с ним оба в меньшинстве. Сексуальное, национальное — какая разница? Хорошо, если толерантность. Хуже, когда погром. И хлеба купить не успеешь. Вставят, провернут — ему удовольствие, а мне?

— Сорок с половиной миллионов, — печально сказал Адвокат. Он был один. Г-н Горсовет сбежал.

— Забыть и насрать, — предложил Сеня.

— Вам легко говорить… А кто вы, собственно, такой?

— Медвежатник, — объяснил Сеня. — Работаем круглосуточно!

— А что вы делаете здесь?

— Это я ваш отель вскрывал.

Очень приятно, — вздохнул г-н Адвокат.

15:27 …теперь у меня новая жизнь…

— Они там что, взбесились?

— Рустамыч, ты только не нервничай…

— Это Дорфман! Это его хитрожопости…

— Рустамыч, не бери в голову…

Водители «скорых», курившие у въездного пандуса, отошли подальше. То, что не удалось главврачу и лишь частично удалось внезапной, плохо объяснимой ненависти к амбалу-медбрату, сделал Геныч, глава юридической службы Чисоева. Артур забыл о Вике. Загнал аварию в глухой угол сознания, забил двери и окна досками крест-накрест. Дал увести себя из корпуса на свежий ветерок, под ёлки. Атаковали его бизнес-хозяйство, как при жизни говорил отец. Отец полагал, что у мужчины есть два хозяйства, одно из которых ниже пояса. И оба надо охранять любой ценой, рвать врага зубами. Если, конечно, ты мужчина.

Артур вспомнил, как в Махачкале, в гостях у Жорика Джалилова, бывшего танцора ансамбля «Лезгинка», отец хлебнул лишку и залез спать в будку к Карачуну, цепному кобелю-волкодаву. И как злобный, косматый, не признающий никого, кроме хозяина, Карачун рычал на всех, включая обалдевшего Жорика, не подпускал людей к будке. Отец же придавил часа полтора, выбрался наружу, поцеловал Карачуна в мокрый нос: «Кунак! Берег гостя…», умылся и пошёл к столу. Он обожал свежий ччар-лаваш, а бабушка Тават как раз принесла стопку горяченького.

Живой отец. Не бронзовая фигурка на краю кубка.

— Звонил Шамиль, — сказал Геныч, глубоко затягиваясь сигаретой. В последние годы он перешёл на трубку: берёг здоровье. Пачку штатовского Parlament Геныч носил в кармане на всякий случай, и случай пришёл. — Мне звонил. Ты ж трубку не берёшь… Он договорился с клиникой в Израиле. Профессор Лившиц на низком старте. И ещё у немцев, с Гильзбахом, для страховки. Как только Вика будет транспортабельна, берём медицинский чартер. Я кинул бронь в Air Charter Service, они подтвердили… Артур не ответил. Кусал губы, хмурился.

— Отель я возьму на себя, — Геныча беспокоило, что от Чисоева пахло коньяком. Геныч понимал, что алкоголь расслабляет. Он бы и сам налил Артуру. Но Артур никогда не пил коньяк. Текилу, виски, водку — пожалуйста. От коньяка Чисоев отказывался наотрез. Такая вот причуда. — Разберёмся. Ты, главное, не волнуйся. Ты Вику спасай. Мы сами…

— Что шьют? — спросил Артур.

— Горсовет выразил несогласие с продажей облсоветом здания отеля. Прокурор города подал иск от имени горсовета. Они считают, что на момент продажи отеля частному собственнику отель находился в совместной собственности двух советов. Насколько я в курсе, сейчас область переписывает свою долю на город, в спешном порядке.

— Если они вернут здание горсовету, пусть вернут нам деньги. И возместят средства, потраченные на реконструкцию…

— Шутишь? Дорфман скорее удавится.

— Или я его удавлю.

— Остынь. Я погнал к отелю Стасика, он разведал. Налоговая подала ещё один иск. Они хотят ликвидировать отель, как предприятие. Производство по делу открыто, первое заседание — через пять дней.

— Почему так быстро?

— Не знаю. Думаю, команда сверху. Велели рассмотреть в сжатые сроки.

— Ликвидация? На каком основании?

В ИГР появилась запись об отсутствии предприятия по юрадресу.

— Что? Кто внёс?!

— Конь в пальто. Исполкомовский департамент госрегистрации. Они якобы зафиксировали, что руководство отеля не находится по своему юрадресу. Налоговики тут же подорвались с иском в окружной админсуд. Я, кстати, сделал заявление, что это незаконно. Согласно законодательству, внесение в госреестр такой записи возможно в двух случаях…

— Брось. Геныч. Законно, не законно… Нас топят.

— Выплывем.

— Это он Вику убил.

— Кто?

— Дорфман. Это он…

— Ты с ума сошёл!

Артур рассмеялся. Услышав этот смех, Геныч — не Геннадий, даже не Генрих, а Егор Альбертович Геныч, с ударением на «ы», что сильно осложняло ему школьные годы, — побледнел. Он имел несчастье встречаться с людьми, которые так смеются. Его мать шестой год жила в частном пансионате для душевнобольных. Геныч очень любил маму. Он навещал её раз в неделю, если не чаще. Мама смеялась и настойчиво просила привезти внуков, Серёжу и Оленьку, а у Геныча прихватывало сердце.

Он был холост и бездетен.

Чисоев сорвался с места. Крупный, сильный, в последние годы слегка заплывший жирком мужчина метался, как зверь, от ступенек, ведущих в корпус, до ствола ели-великанши — и обратно. Бил кулаком в дерево, ободрав костяшки до крови и перемазавшись смолой. Пинал ступеньку ногой, хрипло матерясь — мягкий носок туфли не спасал пальцы. Казалось, он хотел этого: движения, крови, боли. Словно платил какую-то цену, предъявленную безумным, безжалостным кредитором. Геныч отошёл подальше, не в силах оторвать взгляда от беснующегося Чисоева. Звонок мобильного он услышал не сразу.

— Геныч на связи. Что?

Он не мог поверить.

— Что?!

— Что?! — эхом повторил Артур, кидаясь к юристу.

У Геныча пропал голос.

— Говори!

Две требовательные руки схватили Геныча за плечи. Затрясли — так пёс, играя, трясёт матерчатую куклу. У Геныча лязгнули зубы. Запрыгали очки на носу. Кровь ударила в голову, вскипела, наполнила виски грохотом. Хорошо, подумал Геныч. Хорошо, что неотложка. Примут сразу. Когда инсульт, хорошо, если сразу.

Он знал про инсульт всё: готовился заранее.

— Ну?!

— Нацбанк, — выдохнул Геныч. Больше всего на свете ему хотелось лечь и сдохнуть. — Они отозвали банковскую лицензию. Уже назначили ликвидатора.

— Какой банк?

— Наш. Артур. В смысле, твой…

Его отпустили. Держась за сердце, Геныч смотрел, как Артур меняется в лице — хоть сейчас в пансионат, к Генычевой маме.

Если он спросит про Оленьку и Серёжу, подумал Геныч, я сбегу.

Я пробегу марафон с олимпийским рекордом. Видеть, как железный Чисоев, волк среди волков, сходите ума, было невыносимо.

Так не бывает, — сказал Артур.

Геныч кивнул.

— Ты пил коньяк? — спросил он.

— Да. С главврачом.

— Ты же не пьёшь коньяк?

И я, мелькнуло в голове у Геныча. И я к маме, в байковой пижаме.

— Раньше не пил, — сказал Артур. — Теперь у меня новая жизнь.

20 лет назад …земля тебе пухом, дорогой Рустам!

Рустам Чисоев оставил Махачкалу летом шестьдесят восьмого. Перебравшись с женой и маленьким Шамилем на новое место жительства, променяв «Буревестник» на «Динамо», а золотые пляжи Каспия на тьму мелких, дурно пахнущих речушек, он сразу перешёл на тренерскую работу. За три месяца до переезда Рустам — ещё на родине, где, как известно, горы в помощь — взял серебро на чемпионате СССР по вольной борьбе, уступив лишь Медведю из Минска. Лечь под белоруса, чьим отцом был асфальтовый каток, а матерью бетономешалка, — да, обидно, но не стыдно. Рустам так долго убеждал себя, что не стыдно и что не проигрыш явился причиной смены места жительства, а условия, предложенные руководством спортобщества и одобренные в Министерстве… Короче, сам поверил.

Артур родился под Новый год — во время переезда жена Рустама ходила беременной. Шамиль поначалу отнёсся к брату с отменным равнодушием. Куда больше юного, вспыльчивого, гордого Шамиля занимали тренировки и упрямое желание сверстников доказать, что Рустамыш хоть и тренерский сынок, а тефтель. Шамиль не знал, что значит тефтель. Шамиль очень обижался. Когда, пять лет спустя, отец привёл в зал Артура, кто-то опрометчиво назвал тефтелем новичка. Этого хватило, чтобы Шамиль избил дурака всмятку, а потом взял брата под опеку. Что значила в его понимании опека? Пахота до кровавого пота и никаких поблажек.

Отец одобрил.

Шло время. Артур рос крутым, Шамиль — великим. Чемпион города, области, страны, Европы… Иногда — реже, чем хотелось бы, — стареющий Рустам возил сыновей в Дагестан: хвастаться.

За Шамиля ему простили отъезд. «Сердце моё! — говорил Рустам рыдающей жене, когда та преграждала мужу путь на вокзал.

Ну что за глупость: горячий регион? Кебаб, вино и друзья! Горячие объятая! Горячий шашлык! Кто в Махачкале обидит Чисоевых? Самоубийца, да? Меньше смотри телевизор, сердце!» Жена плакала и цитировала новости: в Цумадинском районе убит тот, в Гунибском районе застрелен этот, в Табасаранском районе… Сыновья ждали на улице.