Франсуа Фенелон - Телемак

• Название: Телемак
• Автор: Франсуа Фенелон
• Жанр: Мифы. Легенды. Эпос

Действие романа «Телемак» знаменитого французского писателя, выходца из древней дворянской семьи, Франсуа Фенелона (де Салиньяк, маркиз де ля Мот Фенелон) разворачивается в античные времена. Направляемому незаурядным замыслом автора Телемаку, сыну Одиссея, в поисках отца придется побывать во многих странах и пройти через множество испытаний. Интересные и опасные приключения ждут главного героя на пути к заветной цели. Воля богов и силы природы сталкивают его с нимфами, древними героями и царями могущественных государств. Телемак с достоинством выходит из всех трудных и запутанных ситуаций и, даже отказавшись от царской короны, хочет лишь одного – найти своего отца.

Перевод: Федор Лубяновский

---

Эгезипп с удивлением осматривал в пещере начатые работы: встретил Юпитера, на челе которого, светлом и радостном, блистало величие, свойственное отцу богов и людей. С другой стороны стоял Марс с видом гордым, суровым и грозным. Но всего привлекательнее была Минерва, ободряющая художества. На лице ее написаны были благородство и кротость, осанка была свободна и мужественна, жизнь была в камне, богиня, казалось, сходила с места.

Обозрев изваяния и оставив пещеру, он завидел вдали Филоклеса с книгой в руке на траве, под кровом ветвистого дерева, и пошел к нему. Филоклес не знал, что подумать о неожиданном явлении. «Не Эгезиппа ли я вижу, – говорил он сам себе, – древнего друга и собеседника? Но зачем приходить ему на остров, столь отдаленный? Не тень ли его разве по смерти является мне с берега Стикса?»

Еще он находился в недоумении, когда Эгезипп подошел к нему так уже близко, что он узнал и поспешил прижать его к сердцу. «Тебя ли я вижу, любезный, старинный друг! – говорил он. – Счастливый ли случай привел тебя, или буря занесла к здешнему берегу? Зачем ты покинул отечество? Или и ты, так же, как я, опальный изгнанник из родины?»

«Приводит меня сюда не опала, а небесная благость», – отвечал Эгезипп и описал ему долговременное жестокое самовластие Протезилая, козни его и Тимократа, бедствия, в которые они ввергли Идоменея, падение и бегство его в Гесперию, основание Салента, прибытие туда Ментора и Телемака, мудрые правила, внушенные Ментором Идоменею, низвержение предателей. «Они здесь, – присовокупил он, – и осуждены испить твою чашу в заточении». Наконец, объявил ему повеление возвратиться в Салент, где царь, узнав его невинность, желал вверить ему управление делами и осыпать его благоволением.

– Видишь ли ты эту пещеру, – отвечал ему Филоклес, – убежище диких зверей, а не обитель для человека? Под кровом ее столько лет я наслаждаюсь такими удовольствиями и тишиной, каких совсем не знал на Крите в великолепных чертогах. Люди здесь не обманывают меня, удаленный от их сообщества, я не слышу коварных и ядовитых бесед, нет мне в людях и нужды. Привыкшие к труду руки легко доставляют мне дневное пропитание, видишь, много ли мне надобно для прикрытия тела? Забыв, что есть нужда, провождая дни в покое и сладкой свободе, которой книги, исполненные мудрости, учат меня пользоваться, чего я пойду искать между людьми завистливыми, превратными, хитрыми? Нет, любезный Эгезипп! Не возмущай моего мирного счастья. Протезилай вероломством против царя и кознями на пагубу мне сам ископал себе яму, а мне не сделал зла, оказал мне, напротив того, величайшую услугу, избавив меня от рабского бремени дел и всего их смутного шума. Ему я обязан драгоценным уединением и всеми невинными удовольствиями.

Возвратись к Идоменею, любезный Эгезипп! Помогай ему нести бедственное иго величия, заставь его своим усердием забыть Филоклеса, и когда глаза его после столь долгого ослепления прозрели и увидели истину, то пусть он блюдет при себе того мудрого мужа, который наконец открыл ему очи и которого ты называешь Ментором. Мне ли, после крушения, оставлять пристань, куда занесла меня счастливая буря, и вновь пускаться в то же неверное море? О, как жалки государи! Исполнители воли их не менее достойны соболезнования. Злы они: страждет от них род человеческий, и какие мучения ждут их во мраке подземного Тартара? Влаголюбивы: сколько преград предстоит им на добром пути? Сколько сетей вокруг них расставлено? Сколько им скорбей? Любезный Эгезипп! Оставь меня в счастливой моей бедности.

Так он говорил с растроганными чувствами. Эгезипп между тем смотрел на него с удивлением. На Крите под бременем дел государственных он изнемогал, увядал и таял, нрав его, пылкий и строгий, снедал в трудах его силы, он не мог без негодования смотреть на порок ненаказанный, в порядке управления искал совершенства, никогда и нигде не находимого, служба отечеству таким образом изнуряла его слабое здоровье. Но на Самосе оно возвратилось к нему в полном цвете мужественной крепости, юность обновилась на лице его под сединами, жизнь трезвая, тихая, с трудом постоянным, преобразовала его сложение.

– Ты дивишься такой во мне перемене, – с улыбкой сказал Филоклес Эгезиппу. – Крепостью сил и совершенным здоровьем я обязан уединению. Враги подарили мне то, чего я не мог бы сыскать посреди величайшего богатства и славы. Хочешь ли ты, чтобы я, покинув истинное благо, пошел гоняться за тенью, низринулся в прежние бедствия? Уступи Протезилаю в жестокосердии, по крайней мере, не завидуй моему счастью, дару его.

Напрасно Эгезипп представлял ему все то, чем надеялся поколебать его сердце, говорил ему: «Будешь ли ты бесчувствен кудовольствию увидеть ближних, друзей, сокрушенных доселе твоим изгнанием, ныне счастливых уже одной мыслию о твоем возвращении? Со страхом к богам, с любовью к обязанностям, можешь ли ты ни во что вменять служение, содействие царю своему в совершении всех его добрых намерений, – подвиг, которого плодом будет благоденствие народа? Позволено ли нам предаваться отшельническому любомудрию, предпочитать себя всему роду человеческому, собственным покоем дорожить более чем счастьем сограждан? Не избежишь ты и упрека, что из одного мщения не захотел возвратиться к Идоменею, между тем как он был врагом твоим по неведению, карал не Филоклеса, друга истины, добродетельного, не укоризненного, но под его именем совсем другого. Теперь, когда он увидел в тебе не иного, а того же Филоклеса, все чувства прежней к тебе любви и дружбы воскресли в его сердце, он сгорает нетерпением, считает дни и часы, простирает к тебе руки, ждет в свои объятия древнего друга. Будешь ли ты непреклонен к мольбе царя и вернейших друзей своих?»

Растроганный неожиданным свиданием с Эгезиппом, Филоклес вновь принял вид глубокомысленный. Как у моря камень спокойно встречает порывы яростных вихрей и волны, со стоном от него обратно катящиеся, так он был непоколебим, и ни моления, ни убеждения не проникали в его душу. Но в тот самый час, когда Эгезипп начинал уже отчаиваться в победе, Филоклес, воззвав к богам, уверился по полету птиц, по внутренностям жертв и по другим предзнаменованиям, что надлежало ему отправиться с Эгезиппом.

Покорился он тогда мановению свыше, но не без сокрушения о пустынном уединении, где протекло столько лет его жизни. «Должно ли мне, – говорил он, – оставить тебя, любезная пещера, тихое мое убежище, где сладкий сон покоил меня каждую ночь после дневных трудов и где Парки сопрядали мне, нищему, золотую нить мирной жизни?» Зарыдал он и, пав на колена, благословлял наяду, которая светлыми струями утоляла его жажду, и нимф, обитавших на окрестных горах. Эхо услышало и унылым голосом возвестило всем сельским божествам его сетование.

Потом он, сопровождаемый Эгезиппом, прибыл в город, полагая, что Протезилай, посрамленный и озлобленный, не захочет его видеть, но ошибся. Злодеи бесстыдны, готовы всегда пресмыкаться. Филоклес, кроткий сердцем, старался избежать встречи с несчастным, боялся растравить его рану, показав ему торжество врага, возносимого на развалинах его величия. Но Протезилай неотступно ходил по пятам его, хотел приклонить его сердце на жалость и испросить у царя дозволение возвратиться в Салент. Филоклес, прямодушный и искренний, не обещал ему в этом ходатайства, предвидев лучше других пагубные следствия его возвращения, но принял его благосклонно, изъявил ему соболезнование, старался утешить его в горести, советовал ему умилостивить богов непорочной жизнью и твердым терпением в бедствии. Узнав, что все имение, приобретенное неправдами, у него отобрано, он обещал ему, во-первых, призреть его жену и детей, оставшихся в Саленте жертвами бедности и общего негодования, во-вторых, доставлять ему пособие на содержание в месте изгнания; обещания, которые свято исполнил.

Попутный ветер между тем заиграл парусами, и море заговорило. Эгезипп спешит в путь с Филоклесом, корабль выходит из гавани, Протезилай видит врага торжествующего и, прикованный к берегу, стоит с неподвижными очами, следя взором за кораблем, как он бежит от него по морю, – вот скрылся, но и незримый, он у него пред глазами. В порыве горести, в свирепстве и отчаянии несчастный рвет на себе волосы, падает наземь, богов укоряет в жестокости, молит смерть прекратить его терзание. Глухая к мольбе, она тешится его страданиями, которых он сам не может прервать по малодушию.

Корабль, под кровом Нептуна ветрами чтимый, скоро прибыл к Салентскому берегу. По первой вести о подходе его к пристани, царь, сопровождаемый Ментором, поспешил навстречу Филоклесу, обнял его с нежностью, но и с сокрушением о несправедливом его гонении: признание, которое все считали в государе не слабостью, а подвигом великой души, возносящейся выше заблуждения твердостью в исправлении погрешностей, и плакали от радости, видя возвращение добродетельного мужа, исполненного любви к народу, и слыша из уст царя слова мудрости и благости.