Роман Медведев - Иллюзия вечности

• Название: Иллюзия вечности
• Автор: Роман Медведев
• Жанр: Русское современное

Этот роман – о нищете человеческой цивилизации перед законами, коими управляется мироздание. Люди тысячелетиями развивались, веровали, строили культуру, познавали мир, но с вечной нравственной порчей внутри себя справиться так и не сумели. И вот произошло «…что-то неотвратимое ещё изначально. Будто Земля отряхнула с себя лишнее. Сняла, будто змея кожу». Неожиданная, неотвратимая смерть приходит к миллиардам. Уцелевших очень мало. Неужто эти счастливцы не научится жить в мире и гармонии? Их всего-то горсть, к чему ссориться и убивать друг друга? Ведь можно устроить свою жизнь, не толкаясь локтями! Тщетные ожидания…

Этот роман написан автором в 2001 году и его можно назвать по праву выстраданным, так как тема, которую он взял за основу романа волнует человечество уже не первое тысячелетие. Как остаться человеком в нечеловеческих условиях? Именно этот ответ на вопрос должен найти для себя читатель.

---

Мелькающие объекты за стеклом сработали усыпляюще. Очевидно, защищаясь от эмоционального фона, разум счёл наилучшим отрешиться от реальности.

Мне привиделись чайки на безлюдном берегу океана. Раздирающие клювами нечто, напоминающее человеческое тело, завёрнутое в лохмотья. Подул ветер, нагоняя барханы на брошенном пляже. Холодный ветер. По мокрому песку пробежала маленькая девочка, держа в руке алый воздушный шарик. Шарик будто пел. Пел о том, что скоро все почувствуют силу пришествия нового духа. Мелодию нарушил грубый звук клаксона, и шарик обиженно замолчал. Вместо него зашептала девочка: «Некуда бежать. Круг замкнулся». Она повернулась ко мне, и ее детский рот обезобразил жуткий оскал. На сцене появилась буфетчица, то ли Зина, то ли Нина. Она бежала задом наперёд и кричала: «Всё возвращается. Мы помним! Всё вернется…»

Жигули доцента скакнули в яме, и я с криком очнулся.

– Ну, ты даешь! – Саша и не скрывал своего раздражения. – Как так получается то у тебя спать в такие моменты?

– Да пошёл ты, – я потёр виски пальцами, забыв, что они все в крови Коли. Заглянул в салонное зеркальце и сплюнул от досады под ноги.

Мы проезжали по двухполосной дороге, разделяющей незнакомые дворы. За окном автомобиля пронеслась пара, шествующая по тротуару. Мужчина с портфелем в руке и молодая девушка, прижимающая к груди букет цветов. Совершенно обыденная картина. Я отметил их про себя и вдруг испытал озарение. По телу пошла дрожь. Сквозь мешанину внутреннего диалога неожиданно выкристаллизовалась чёткая мысль.

Я прижался к Исакову. Сперва шёпотом я позвал его: – Исаков. Коля… слышишь меня? – он чуть повёл глазами в мою сторону, но затем веки под тяжестью опустились.

– Исаков очнись! Ну же! – я поднял его голову за подбородок и повысил голос.

Сашка повернулся к нам и уставился на Исакова. Тот с выдохом надул губами розовый пузырь: – Да.

– Коль, потерпи, немного осталось, только скажи – ты же порезал свою пятку раньше? Было такое? Может и с рукой, и с лицом тоже? Когда это было Коля? Когда?

– Давно была пятка. В детстве. Я с гаража прыгнул. Стекло. Босые ноги и… привет. Глубоко резануло. Месяц, как тушкан, на одной ноге прыгал, – его рот растянулся в ужасной улыбке, открыв взгляду зубы, покрытые красной плёнкой слюны. – Зажило. И… Что происходит Филин? Руку резал года три назад. Какого чёрта сегодня случилось? Ты послушай меня, я крепкий вообще-то человек. Но тут… сижу, боль прямо пронзила. Вот ведь, нажил вам… Где мы, а? Мне плохо очень. Выворачивает всё внутри, холодно, брат. Лицо болит, по спине, чувствую, течет. Филин помоги, – он попытался обнять меня, но потерял сознание.

Я посмотрел на Сашку. Казалось, что-то стало проясняться.

– Павел Николаевич, прибавьте. Очень надо, – Саша уже не кричал. Он задумчиво смотрел вперёд, изредка поторапливая Семирядинова. Похоже на то, что время сейчас для нас без преувеличения является вопросом жизни и смерти.

– Здесь, – доцент вырулил на бордюрный камень тротуара перед серым зданием. Кругом была уйма народу. Сотни людей. По периметру больницы шла настоящая осада. Жители города кричали и набрасывались на каждую прибывающую и пытающуюся выехать машину с красным крестом. На крыше больницы издевательски мерцала неоновая реклама противозачаточных таблеток. Я зажмурился и вновь открыл глаза. Всё осталось, как и было. Всё же верно заметила сестра: это не кино, будь оно неладно.

После минутного замешательства, мы схватились за Колю и выволокли его из Жигулей. Доцент был с нами, но…

– Филиппов, тащи его скорей! – доцент хлопнул меня по плечу. Мы с другом подхватили Исакова на руки и понеслись к дверям больницы. Пробежав метров тридцать, я остановился и оглянулся назад. Ни Жигулей, ни доцента Семирядинова Павла Николаевича не было на горизонте.

– Проститутка учёная! – Сашка плюнул в сторону испарившейся машины.

– Давай вперед, может, удастся прорваться.

Пыхтя из последних сил, мы тащили тело товарища, без лишних обсуждений понимая, что нужно делать. Исаков в эту минуту был наш реальный шанс попасть в жерло информационного потока. Прямо к первоисточнику. Где, вероятно, подтвердятся наихудшие наши домыслы, либо заблестит надежда. Глядишь, Семирядинов прав: «Всё будет хорошо».

На пути к дверям больницы царил невиданный мной доселе хаос и столпотворение. Здоровые люди держали раненных и кровоточащих. Тут же их теснили другие вновь прибывающие. И всё это с криком, матом, истеричными возгласами. Единицы, не приближаясь к толпе, садились и ложились на грязный асфальт. Я чуть не задел ногой плачущего мальчика лет десяти. Он тёр дрожащей пятернёй глаза, другой рукой прижимая к худому тельцу игрушку робота. И рыдал навзрыд, один. Может быть, потерянный, может быть, оставленный родителями. Эта иллюстрация потрясла меня до глубины души, и лишь на силу я не бросил Исакова тотчас жё. Плачущий беззащитный ребенок или собственная шкура? И решать не пришлось, мой друг тащил меня дальше.

Сблизившись с первым кольцом плотного окружения больницы, Сашка завопил: – Санитара несём, дорогу!

Я поддержал его истошным вторящим воплем.

С фантастической ловкостью и невероятным везением нам удалось прорваться ко входу в здание. В спину сыпались тычки и гневные выкрики из толпы. Кто-то запустил в мою голову пластиковой бутылкой. Иные, наверняка, не прочь были бы приложиться и значительнее. Рвали за воротник. Сашке выдрали клок волос из головы. Но мы всё равно это сделали. Исаков был у порога.

Продираясь сквозь людей, я видел обезображенные ранами лица и тела несчастных сограждан. Спрятанный за гримасами гнева страх. Неподдельные страдания и боль. Это землятресение, ураган, война – стучало в моей голове. Иного просто нельзя и представить себе.

Саша ударил по двери ногой. Я закричал: – У нас врач! Помогите! Немедленно!

Времени мало. Очевидно, что обратного хода с Исаковым на руках для нас нет. Одно из двух: либо толпа нас раздавит и жестоко затопчет, либо чудодейственный источник нашей силы иссякнет, и тогда Коле конец. Я и сейчас-то не был до конца уверен, что он сможет протянуть ещё хоть несколько минут.

Сашка молотил ногой по двери, я орал как резанный, и нам снова повезло. Двери неожиданно приоткрылись, и сильные руки, ухватившие тело Исакова, втянули нас за собой в щель с полметра шириной. Также стремительно как открыли, дверь захлопнули перед ринувшими к ней людьми.

Мы очутились на грязном кафельном полу больницы. Я упал навзничь, прикоснувшись лицом к плитке, и вдохнул пыль частым дыханием, отчего зашелся кашлем, сплевывая под нос. Сашка распластался рядом и таращился на меня, прижав щеку к полу.

– Этот что ли врач? Что за херня?! – два рослых санитара держали за руки повисшего, и по-моему уже не дышащего, Исакова. Один из них с какой-то животной ненавистью посмотрел мне прямо в глаза.

– Врач, врач. Самый лучший врач. Он гений, мать вашу! Спасайте его. Что вы встали, олухи? – Сашка с трудом поднялся на ноги, схватил меня за шиворот и потащил за собой. Из последних сил мы рванули по коридору подальше от санитаров. Минуя первый поворот, и запутывая следы, мы, загребая руками, пронеслись по галерее смотровых. За другим поворотом вскочили в первую попавшуюся дверь и рухнули на пол. Дверь закрылась.

Я прижался затылком к стене, раскинул руки и стал глубоко дышать. В груди кололо, и пересохшее горло пропускало воздух с болезненными хрипами. На глазах предательски выступили слезинки, то ли отчаянья, то ли физического надрыва. Сказывалось длительное отсутствие физических нагрузок. И впору было клясть себя за то, что уже сколько лет я давал обещание начать делать зарядку по утрам и каждый раз слал все это в известном направлении, открывая глаза.

Саша скрючился в позе зародыша в метре от меня. Непривычно резала слух тишина, в которой мы могли различать собственное дыхание. И ещё темнота. Бледный свет падал от закрашенного белой краской окна, но, на контрасте последних часов, наше убежище казалось настоящей чёрной дырой.

Спустя несколько минут сумасшедшее биение сердца поумерило свой темп. Мы кое-как оправились и сели плечо к плечу.

– Хорошая работа Филин, – друг ткнул мне кулаком и улыбнулся.

– Ты прав Саня. Мы сделали, что могли. – В голове всплыл образ маленького плачущего мальчика. – Почти всё… Надеюсь Исакову представится случай отблагодарить. Я ему ещё счёт предъявлю. За новую рубашку и за джинсы тоже.

Я оглядел свой непотребный гардероб, что не осталось незамеченным другом.

– Ну, ты и чучело. Ты б себя видел! – Сашка прыснул под нос.

– Э-э… на сэбя пасматри!

Наши глаза встретились и тут мы загоготали в голос, разносящийся эхом под потолком.

Из комнаты мы вышли, когда сочли, что кампания по нашему поиску завершилась. Саша нашел мятый белый халат и накинул на себя. Мне же отдал свою рубашку, выглядящую куда более презентабельно, нежели моё кровавое рубище. Если не приглядываться, мы вполне могли бы сойти за застрявших здесь практикантов.

Я выглянул наружу. Впереди был длиннющий коридор с многочисленными дверьми. Мы направились по нему, стараясь всем видом демонстрировать, что оказались здесь не случайно.