Владимир Орлов - Останкинские истории (сборник)

• Название: Останкинские истории (сборник)
• Автор: Владимир Орлов
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-07392

Владимир Орлов — это не просто классик современной отечественной литературы. Этот автор взбудоражил литературный мир триптихом «Альтист Данилов», «Аптекарь», «Шеврикука, или Любовь к привидению», которые и представлены в данном сборнике.

Все книги были переведены на многие языки мира и признаны достоянием мировой литературы.

---

Танцевальную мелодию начала скрипка, и тут механический щелчок, похожий на щелчок тумблера, остановил ее.

— Все, — сказал Валентин Сергеевич. И обратился к Данилову: — Что это?

— Как что? — удивился Данилов. — Что именно?

— То, что мы сейчас вынуждены были слушать.

— Кто же вас вынуждал?

— Ведите себя серьезнее. Что это?

— Это музыка…

— Что?

— Это музыка, — твердо и даже с некоторым высокомерием сказал Данилов.

— Какая же это музыка? — в свою очередь удивился Валентин Сергеевич.

— Это музыка… — тихо сказал Данилов.

— Хорошо, — произнес Валентин Сергеевич. — Предположим, это музыка. В вашем понимании. Но отчего она звучит в вас? И так, словно в вас — сто инструментов?

— Это и есть уточнение?

— Отвечайте на вопрос, — строго сказал Валентин Сергеевич.

— Я же музыкант! — сказал Данилов. — Я — одержимый. Я и сам страдаю от этого. Но музыка все время живет во мне. Деться от нее я никуда не могу. Это мучительно. Что же касается множества инструментов и голосов, то что поделаешь, я — способный.

— Но это странная музыка, — сказал Валентин Сергеевич.

— Вся новая музыка странная, — сказал Данилов. — Потом она становится тривиальной. Эта музыка — новая. Она, простите, моя. В последние годы я увлекся сочинительством. Это как болезнь. Возможно, я музыкальный графоман, но сдержать себя я не могу. Где только и когда я не сочиняю! Порой с кем-нибудь разговариваю или делаю что-то, а сам сочиняю. Вот и теперь музыка рождается во мне. И я не волен это прекратить.

«Наверняка и сейчас пишут мои мысли», — думал Данилов.

— Вы помните, при каких обстоятельствах вы сочинили и исполнили только что прослушанную… музыку?

— Да, — сказал Данилов. — В Колодце Ожидания.

— Это звуковая реакция на увиденное и пережитое там?

— Не совсем, — сказал Данилов. — Нет, это скорее самостоятельная музыка. Конечно, я многое видел тогда и о многом думал. О чем — вам известно. Но я и сочинял одновременно. Такая у меня натура.

— Он и теперь сочиняет! Но только не музыку! — вскричал, как Данилов понял по звуку, тот самый демон, что поддержал Валентина Сергеевича. — Он сочиняет, но не музыку! И слышали мы не музыку! Я сам играл на чембало и на клавикордах. Таких звуков в музыке нет. И не должно быть.

— Я имею в виду настоящую музыку, — сказал Данилов. — Ее звуковые ресурсы неограниченны. Я стараюсь осваивать эти ресурсы.

— Все, что звучало, бред, не музыка! Возьмите хоть это место, — и демон с репейником в петлице включил запись особо возмутившего его места.

Данилов сидел чуть ли не обиженный. Все, видите ли, бред! Но что они поняли? Ведь в его музыке (Данилов после прослушивания иначе не думал) были эпизоды и совсем простые, с хорошо развитыми мелодиями, и даже игривые мотивы, и совершенно ясные фразы в четыре и в восемь тактов, и танцевальные темы, где же сумбур-то! Конечно, временами шли места и очень сложные, но то, на какое указывал любитель чембало, к ним не относилось.

— Что тут сомнительного или непривычного? — сказал Данилов с горячностью. — В земной музыке такого рода сочинения известны с начала века. Это не мое изобретение. Моя лишь тема. Я использовал принцип двенадцатитоновой техники — равноправие исходного ряда, его обращения, противодвижения и обращения противодвижения. Есть такая латинская формула: «Пахарь Арепо за своим плугом направляет работы». Выстрой ее по-латыни в пять строк и читай как бустродефон, то есть ход быка по полю — слева направо, справа налево и так далее, и смысл будет равноправный… Вот и мой бык ходит в этом отрывке по полю с плугом…

— Хватит, — оборвал его Валентин Сергеевич. — В дальнейших разговорах о музыке нужды нет.

— Но как же, — возмутился Данилов, — мне приписывают музыкальную несостоятельность, а я профессионал, и я не могу…

— Хватит, — грубо сказал Валентин Сергеевич. — Все.

Он замолчал. А Данилов чувствовал, что Валентин Сергеевич хоть и грозен сейчас, но находится в некоторой растерянности. Пауза затягивалась. Валентин Сергеевич либо ждал новых материалов или сообщений, либо проводил с приближенными особами совещание. «Не поняли они ничего, — думал Данилов. — И уточнение им не помогло!.. Пожалуй, этот двенадцатитоновый отрывок слишком математичен и, наверное, скучен, но только невежа может вычесть его из музыки. А невежам спускать нельзя…»

— Итак, — сказал Валентин Сергеевич, — прослушав эти звуки, мы убедились, что и они свидетельствуют об одном. В Колодце Ожидания Данилову были представлены картины и действия, какие должны были и у демона, и у человека вызвать определенные реакции. Причем они требовали откликов как чисто бытового свойства, так и откликов, связанных с сутью мироздания. И опять, и в мыслях, и в толчках крови, и в движениях биотоков, и в так называемой музыке, Данилов в Колодце Ожидания проявил себя человеком. Явления, дорогие демонам, вызывали в нем дрожь, а то и протест.

— При чем тут моя музыка! — не выдержал Данилов. — Вы ее разберите всерьез. Где в ней дрожь! Где протест?

Он сам удивлялся своей дерзости, своему непослушанию. После того как он услышал музыку и опять признал себя Музыкантом, в нем и вскипела дерзость. Он чувствовал себя со всем на свете равным. Что же ему робеть перед Валентином Сергеевичем! Он понимал, что сейчас все разберут с математическими выкладками и анализом нотных знаков, укажут, где дрожь и где протест, но молчать не мог.

— Разговор о музыке закончен, — сказал Валентин Сергеевич. — Впрочем, эпизод с Колодцем Ожидания — так, мелочь, последняя проверка, можно было бы и не проводить ее. Перейдем к другим доказательствам. Начнем просмотр.

Движение стула Данилова было остановлено, и он стал словно бы независимым зрителем. Сначала, значит, слушателем, теперь зрителем. Но если в звуках он был уверен, то сейчас следовало ждать конфуза, картины с его участием могли пойти и самые безобразные. Что ж, пусть смотрят, коли обязанности у них такие. Пусть! Так говорил себе Данилов, но опять сидел скисший, ждал позора.

Стена напротив Данилова тем временем побелела, что-то щелкнуло, звякнуло — и пошли живые картины. И опять Данилов не мог не отметить совершенства воспроизведения записей. И изобразительного, и звукового, и обонятельного ряда. И всякая пылинка была видна и заметна. И всякое шуршание доносилось. И всякий запах ударял в нос. Скажем, когда показывали, как Данилов посещал Стишковскую с намерением поглядеть на ее домашних зверей, запах притихшего попугая явственно отличался от запаха саянского бурундука. Данилов видел реальную жизнь во всей ее объемности и вещности, он, если бы не ремни, мог бы, кажется, шагнуть в эту жизнь и стать собственным двойником. Но, впрочем, зачем?..

Показ сопровождался комментариями Валентина Сергеевича и его заместителя. Коли была нужда, показ прерывался, и тогда спрашивали участники разбирательства, а Валентин Сергеевич и заместитель разъясняли, тыкая в застывшую картину длинными указками. То и дело привлекали к ответу Данилова. Тот выявлял себя спорщиком, с мнением Валентина Сергеевича он часто не соглашался. Поначалу ему напоминали о мелочах. Вот он из останкинских небес, прежде чем отправиться в Анды на раздумья, уловив сигнал, бросился вниз и угостил стаканом водки учителя географии, у которого оперировали отца.

— Жест чисто человеческий, — комментировал Валентин Сергеевич, — добросердечие.

— Отчего же! — сразу же взбрыкивал Данилов. — Вы будто бы забываете, что алкоголь зло. Он разрушает моральное и физическое здоровье человека. Используя повод, я в понятных на Земле формах хоть немного, но отравил учителя географии. В чем же я тут провинился?

Подобным же образом Данилов поставил себе в заслугу поджог спального корпуса в доме отдыха «Планерское». Случай с домовым Георгием Николаевичем, которого Данилов заразил вирусным гриппом, он истолковал как попытку с помощью чихающего Георгия Николаевича вызвать хворь во всем его доме. «А что это?! Что это?!» — вскричал неуравновешенный демон с репейником в петлице. А было показано, как Данилов вел полуслепую старушку через улицу возле метро «Щербаковская» (именно этого случая Данилов не помнил, скольких старушек он переводил через улицы, и теперь подумал: «Неужели они опустились до такого крохоборства?»). «Это я старушку веду», — сказал Данилов. «Какая польза нам от этой старушки! — завопил демон с репейником. — Как вы от старушки-то отвертитесь?» «Не вижу в ваших криках и показе этого случая никакой логики, — сказал Данилов. — Если б я не исполнял на Земле простейших людских правил, кто бы поверил мне?»

Последние слова, похоже, произвели некое впечатление на Валентина Сергеевича. Он даже добавил: «Да и сохранить старушек надо, чтобы они сидели на шее у молодых». Позже подобных эпизодов не показывали. Ответственных за отбор материала, видимо, ждал нагоняй. Что же эдак придираться к демону, которому по штатному расписанию внешне следовало проявлять себя человеком.