Евгений Салиас-де-Турнемир - Принцесса Володимирская

• Название: Принцесса Володимирская
• Автор: Евгений Салиас-де-Турнемир
• Жанр: Исторические приключения

Салиас де Турнемир (Евгений Салиас) (1841–1908) – русский писатель, сын французского графа и русской писательницы Евгении Тур, принадлежавшей к старинному дворянскому роду Сухово-Кобылиных. В конце XIX века один из самых читаемых писателей в России, по популярности опережавший не только замечательных исторических романистов: В.С. Соловьева, Г.П. Данилевского, Д.Л. Мордовцева, но и мировых знаменитостей развлекательного жанра Александра Дюма (отца) и Жюля Верна.

«Принцесса Володимирская». История жизни одной из самых загадочных фигур XVIII века – блистательной авантюристки, выдававшей себя за дочь императрицы Елизаветы Петровны и претендовавшей на российский престол. Таинственные предсказания, головокружительные приключения, трагическая любовь и вероломное предательство…

---

– Да. Я сидел в тюрьме, боясь, что долго не выберусь из нее. Обсуждая свое положение, перебирая на досуге всю свою жизнь и карьеру авантюриста – вора и мошенника, я вдруг ощутил какую-то нравственную боль при мысли, что я… Вы засмеетесь?.. Что я один. Да! Один на свете. Одинехонек! Без единого человека родных. Без единого друга. И я вдруг заговорил о Боге… Сказал себе как-то вслух и сам удивился: Боже мой! Если бы у меня был хотя бы один человек на свете, который бы любил меня, один верный друг! Больше мне ничего не нужно на свете.

Шенк остановился и прибавил:

– Через час после этого тюремщик пришел, отпер тяжелый замок в двери моей кельи, или чулана, и вызвал меня в канцелярию коменданта. От вас приехал курьер. Я был свободен. Это… и только это все во мне перевернуло. Я полюбил вас и люблю.

– Я помню… – сказала Алина. – По приезде вашем я не узнала вас. Вы иначе относились ко мне Дружелюбие! Я приписала это моему новому положению и тому, что вы узнали о моем происхождении.

Шенк махнул рукой и встал.

– Ну-с, не я буду вас и себя обманывать. Верьте во что хотите. Хотя бы в то, что вы китайская богдыханша. Это не изменит моей преданности к вам. Одно только обещайте мне: чаще вспоминать и говорить себе: «А может быть, епископ и лжет!..» Затем действуйте; я буду помогать вам всячески. Если мы этим наживем деньги, слава богу! Но при вашем мотовстве мы все, что наживем, – проживем и после дворцов кончим жизнь в тюрьме или – давай милостивый бог – на чердаке.

Алина усмехнулась самодовольно.

– Если не на престоле моей матери, то пускай хоть на чердаке. Все или ничего!

– Ничего! Ничего! Верьте моему опыту! – уже весело рассмеялся Шенк. – Если бы такие люди, как мы… ну, пожалуй… как я… умирали в довольстве и почете во дворцах, то эта планета от негодования треснула бы давно и полетела к черту На свете есть бог справедливости, и мы… Да, мы с вами кончим плохо. Но авось это будет не скоро еще. Стало быть, нечего и грустить заранее.

Шенк стал собираться уходить и вспомнил о деньгах.

– Ведь мне нужна, однако, сумма для найма секундантов, – сказал он.

– Возьмите все, что есть.

– Нет. Дайте десять. Авось я и не все истрачу. Найду в квартале Святого Антония какую-нибудь мразь, чуть не каторжников, парочку… Одену их поскорей дворянами в готовое платье и представлю Шелю и Дитриху как моих друзей. Этаких можно найти и за маленькие деньги – то есть все-таки тысячи по четыре возьмут. Ведь им надо будет после поединка немедленно покидать Париж. А у этих мерзавцев есть тоже своего рода любовь к родине.

Шенк взял деньги и простился, обещаясь быть вечером с вестью о ходе дела.

По его уходе Алина долго думала обо всем том, что Шенк высказал ей.

– Нет! – шепнула она наконец. – Мне кажется… Я чувствую – вот здесь, в сердце, что я дочь монархини!..

XXVII

Барон действительно очень легко и скоро нашел двух промотавшихся игроков-шулеров, почти нищих, и нанял их. Они согласились на все. Покинуть Париж, где они были уже известны и под надзором полиции, было для них даже приятно. На чужой стороне можно было свободно взяться за любимое ремесло.

Деньги Шенк обещал выдать – по две тысячи франков на каждого – тотчас после поединка двух иностранцев, с которыми они должны будут познакомиться у него на квартире.

На другой день настала критическая минута. Шенк был даже отчасти смущен сам.

Он позвал к себе вечером Дитриха побеседовать о каких-то пустяках.

Шель был предупрежден, что вечером найдет врага в квартире барона. Саксонец провел день спокойно и даже чувствовал себя веселым и бодрым. У него будто явилась жажда мести, которую он наконец надеялся вскоре иметь возможность утолить.

Когда он думал о своей жизни, странно сложившейся, то не обвинял себя в том, что женился на странствующей музыкантше-арфистке против воли матери. Он обвинял Дитриха! Он старался уверить себя, что Алина была бы счастлива с ним всю жизнь. Она не стала бы скучать на берегу Эльбы, в маленьком домике, наедине с ним после своих путешествий и восторженных встреч во всех городах Германии. Во всем виноват Дитрих! Натура Алины чистая, честная, хорошая. Ведь она сама писала ему и вызвала его из Берлина. Она любила его и добровольно пошла за него замуж. Но тут явился Дитрих, давно влюбленный в нее… Он совратил ее с честного пути честной жены и мирной жизни.

– Он, Дитрих, преступник!!

И Шель с наслаждением думал о том, что час мести за его разбитое счастье близится… Он серьезно думал о том, что поединок и убийство Дитриха недостаточны для его озлобленного чувства. Ему бы хотелось чего-нибудь большего, более жестокого.

Наконец приблизились сумерки, наступил вечер. Шель, зная заранее, что он непременно встретит у барона своего врага, начал волноваться… После часа или двух размышлений, воспоминаний он вдруг успокоился.

– Дело простое! Отплата! Приходит час отплатить извергу за мою погубленную жизнь.

Шель спокойно собрался, велел нанять себе карету и поехал к Шенку.

Между тем у барона уже сидел Дитрих, ничего не подозревавший.

Молодой малый за последнее время всякий день ожидал письма от жены. Он заранее был уверен, что она простит его и будет звать скорее домой. Дитрих мечтал всякий день о том, чтобы встретиться с прежним другом, объясниться и звать его домой, вместе, на мирную жизнь в Андау. Он не знал, не понимал, что пережил за это время Генрих.

Шенк, сидя с гостем и ожидая каждую минуту появления Шеля и затем бурной сцены между врагами, был несколько взволнован. Ему будто чуялось, что произойдет что-нибудь, чего и он, при своем уме и находчивости, не будет в состоянии предупредить. Спокойствие Дитриха его раздражало.

– Не знает дурак, что его завтра заставят идти на резню! – злобно думал Шенк.

Наконец в дверь постучали. Шенк понял, что это Шель.

– Что-то будет, – подумал он.

Шель вошел в горницу.

Дитрих побледнел как снег!..

Шенк молчал, не двигался, но его сверкающий от волнения взгляд перебегал с одного гостя на другого.

Шель остановился на пороге и вздохнул тяжело. Чувство ли злобной радости, что он наконец нашел врага, или вид Дитриха был ему тягостен, отгадать было трудно.

– Генрих! – выговорил молодой человек, вставая к нему.

– Прочь… Не смейте этого имени…

Шель задохнулся от волнения и прибавил:

– Не играйте комедии! Удивляйтесь только, что уже несколько секунд прошло, а я еще вас не убил на месте, как убивают хищного зверя или просто бешеную собаку!..

– Генрих! Дай мне сказать…

– Молчать! Отвратительная тварь! Иуда! Молчать! Шенк! Скажите! Скажите ему! Или я убью его просто… здесь.

Но вместе с этими словами Шель тяжело опустился на стул близ дверей. Припадок злобы и гнева обессилил его.

– Дитрих! – вымолвил барон. – Будьте смелее и искреннее. Ложь ни к чему не поведет. Если судьба захотела, чтобы вы попались на глаза г-на Шеля, то умейте, да, сумейте дать ответ за то зло, которое вы ему сделали… Вы отняли у него честь… Он вправе требовать удовлетворения. Он даже вправе – я согласен – убить вас сейчас на месте, здесь, без поединка. И, божусь, я не остановил бы его руки…

– Да… да, – прошептал Шель.

Дитрих изумленно глядел в лицо барона.

– Я хочу оправдаться… пред прежним другом, – заговорил он. – Просить прощения… Рассказать, насколько я виновен… Я менее виновен, нежели ты… Нежели вы думаете, – обратился он к Шелю.

– Ты во всем виноват! – воскликнул Шель, снова вставая. – Нечего нам терять время в болтовне. Мы должны драться. Согласны ли вы, хватит ли у вашей мерзкой душонки мужества дать мне удовлетворение? Я делаю честь негодяю, вызывая вас… Будете ли вы драться?..

– Извольте, – глухо проговорил Дитрих, – но…

– Без всяких «но»… Не убежите вы до завтра? Не скроетесь от трусости?.. Развратитель!

– Не беспокойтесь! – горько отозвался Дитрих. – Я вам дам себя убить; но после этого вы должны будете горько раскаяться!

– Барон! Я все-таки полагаю его отсюда не выпускать! Он дрянь… Убежит! Мы его здесь будем по очереди караулить в запертой комнате до завтрашнего утра. Это вернее.

– Как хотите! – выговорил Шенк.

– Позвольте вас просить войти в эту горницу до утра! – сказал Шель. – Я вас запру и останусь на часах, пока барон найдет нам свидетелей.

– Это насилие и оскорбление. Даже глупое, – отозвался Дитрих.

– Да, это оскорбление… Но вы войдете в эту комнату до завтра, или… Или я вас зарежу сейчас и пойду в каторжные работы. Хотите вы сделать меня окончательно несчастным, совсем погубить? Если в вас есть малейшая доля чести, то дайте мне возможность завтра честным поединком решить дело, а не ножом убийцы.

Дитрих колебался.

– Войдите, Дитрих, – вступился барон Шенк. – Вы избегали встречи с Шелем, рыская по всей Европе, и он имеет основание бояться, что вы опять скроетесь… Войдите…

Наступило молчание, которое снова прервал Шенк.