Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т.1.Из сборника «Сказки Нинон». Исповедь Клода. Завет умершей. Тереза Ракен

• Название: Собрание сочинений. Т.1.Из сборника «Сказки Нинон». Исповедь Клода. Завет умершей. Тереза Ракен
• Автор: Эмиль Золя
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1960

В первый том Собрания сочинений Эмиля Золя (1840–1902) вошли «Сказки Нинон» (Из сборника), «Исповедь Клода», «Завет умершей», «Тереза Ракен».

Предисловие И. Анисимова.

Под общей редакцией И. Анисимова, Д. Обломиевского, А. Пузикова.

---

В «Исповеди Клода» Золя продолжает поиски темы, героя, индивидуального стиля, но на всем этом лежит печать глубокой противоречивости. Стремление к жизненной правде осложнено пока еще не преодоленным влиянием романтической школы. Камерность сюжета, романтические штампы в разработке характеров, мелодраматичность ситуаций — все это сказалось на литературных достоинствах первого романа Золя.

На русском языке «Исповедь Клода» увидела свет в Собрании сочинений Эмиля Золя, Петербург, 1896–1899, т. 23, а также в Полном собрании сочинений Эмиля Золя, Киев, 1903, т. 39.

ЗАВЕТ УМЕРШЕЙ

Роман «Завет умершей» Золя начал публиковать в газете «Эвенеман» осенью 1866 года. Вскоре газета прервала его печатание. Вполне возможно, что произошло это по воле подписчиков, которые не могли забыть дерзких выступлений Золя на страницах этой газеты в защиту новой школы живописи. Это были статьи («Мой салон»), в которых Золя бросал вызов академической рутине и косности.

Отдельное издание романа «Завет умершей» появилось в ноябре 1866 года, а 10 декабря Золя благодарил своего эксийского друга — Мариуса Ру за благожелательный отзыв о романе: «Тебе удалось найти средство польстить мне необычайно и разнести с той же силой роман-фельетон». Золя, видимо, действительно задумал «Завет умершей» в полемике с потоком развлекательного чтива.

В новом романе писатель обратился к кругу моральных проблем, волновавших его еще в «Сказках Нинон». Спекуляция этой темой в романах-фельетонах, как, например, в романе «Два пути жизни» Бенжамена Питто, неизменно вызывала у Золя решительный протест. «„Два пути“ — это эгоизм и самопожертвование. Случается, что эгоизм берет верх. Господину Питто и невдомек, — иронизирует Золя в рецензии, опубликованной в „Эвенеман“ 2 февраля 1866 года, — что подобные истины высказывают лишь те, кого именуют Стендалем или Бальзаком».

Стремясь подчеркнуть правдоподобность событий, развернувшихся в романе, писатель в основу интриги кладет извлеченное из газетной хроники происшествие. Впоследствии использование газетных материалов войдет в творческую практику художника. У нового романа, в отличие от «Исповеди Клода», границы времени действия четко обозначены. Завязка романа приурочена к 1831 году, когда и произошла та катастрофа, о которой сообщалось в газетной заметке. Мальчика-сироту, который один уцелел среди пепелищ, усыновила молодая женщина. Читатель впервые встречается с ней в 1848 году, семнадцать лет спустя после опустошительного пожара. Мадам до Рион, — так звали благодетельницу, — внезапно пораженная недугом, умирала. У ее смертного одра находился восемнадцатилетний Даниель Рембо, ее воспитанник. Даниель, в отличие от пассивного страдальца Клода, жизнедеятельная натура. Он способен на борьбу и самопожертвование. Однако активность Даниеля проявляется в основном в сфере частной жизни. По существу он, как и Клод, сродни романтическим персонажам. По сравнению с «Исповедью Клода» в «Завете умершей» границы изображаемого расширяются. В лирическое повествование врываются сатирические интонации, особенно ощутимые, когда Золя рисует сановников и дельцов Второй империи. Вместе с героем читатель вступает в один из великосветских салонов, где встречает персонажей, которых Золя впоследствии нарисует крупным планом в «Ругон-Маккарах». Таков ограниченный и самодовольный биржевик Телье, характерный представитель наполеоновской империи; в честолюбце Лорене, биржевом игроке, расчетливом эгоисте, угадываются черты героя, который станет воплощением мира чистогана, — Аристида Саккара.

Однако острый конфликт между бескорыстным Даниелем и бесчестным Лореном, решившим «приобрести» Жанну-бесприданницу, разрешается мелодраматически. В решающий момент карающая длань смерти настигает негодяя, расчищая путь праведнику.

Критика обошла молчанием злободневность романа, его сатирическую направленность. В лучшем случае критики, подобно Андре Лефевру, ограничились констатацией одаренности автора. «„Завет умершей“, — отмечал Лефевр в „Иллюстрасьон“ 26 января 1867 года, — лишний раз указывает на талант молодого писателя, способного воздействовать на тончайшие струны человеческого чувства».

Сам художник не переоценивал достоинства своего романа. «Ах, мой друг, какая слабая вещь! — замечал Золя в письмо к издателю Жоржу Шарпантье по поводу переиздания „Завета умершей“ в 1889 году. — Но в конце концов эту книгу все же любопытно будет сравнить с теми, которые последовали за ней».

Русский перевод романа, озаглавленный «Завет матери», увидел свет в журнале «Северный вестник» за 1889 год, №№ 11, 12.

В том же году в Петербурге роман под заглавием «Воля умершей» вышел отдельным изданием. «Завет умершей» вошел и Полное собрание сочинений, под редакцией М. В. Лучицкой, Киев, 1903, т. 43.

ТЕРЕЗА РАКЕН

24 декабря 1866 года Золя печатает в газете «Фигаро» новеллу «Брак по любви». Сюжет рассказа будет им использован впоследствии в романе «Тереза Ракен». К его созданию Золя приступил в феврале 1867 года. В отличие от «Завета умершей», новый роман писатель предназначал для журнала. «Меня не устраивает задыхающийся, обрываемый изо дня в день фельетон ежедневных газет. Мне хочется давать каждый раз по большой части. Итак, я Вам предлагаю, — обращался Золя в письме от 12 февраля 1867 года к писателю Арсену Уссейю — редактору журналов „Артист“ и „Обозрение XIX века“, — роман из шести частей, каждая из которых равна по объему моему этюду об Эдуарде Мане. В качестве сюжета я возьму историю, о которой я кратко рассказал недавно в „Фигаро“…

Скажите — да, и я примусь за работу. Я чувствую, что это будет лучшим произведением моей юности. Сюжет целиком захватил меня, я живу вместе с персонажами». 4 марта 1867 года Золя отдал Арсену Уссейю первую часть «Брака по любви» (роман сохранил заглавие новеллы).

Золя работал увлеченно. «Я очень доволен психологическим и физиологическим романом, который я скоро опубликую в „Обозрении XIX века“… Мне кажется, я вложил в этот роман свою душу и плоть. Боюсь даже, что вложил в него слишком много плоти и вызову волнение у господина имперского прокурора. Ну что ж! Несколько месяцев тюрьмы меня не пугают» (из письма к А. Валабрегу от 29 мая 1867 г.). Работу над рукописью Золя закончил 4 сентября 1867 года.

После неоднократных оттяжек Арсен Уссей наконец решился опубликовать роман, но не в «Обозрении XIX века», а в «Артисте», в августовском, сентябрьском и октябрьском номерах.

Отдельное издание «Терезы Ракен», вышедшее 7 декабря 1867 года, тотчас же породило ожесточенную полемику. Буржуазно-охранительная критика ополчилась на роман, в котором она увидела образчик ненавистного ей реализма. «Эта книга жуткого реализма… — негодует литературный обозреватель газеты „Ле Пэи“ Пеллерен в рецензии от 5 января 1868 года. — Я верю, что книгу ждет успех, но этот успех будет отвратителен. Во всяком случае, я полагаю, что разум лучше использовать для чего-либо другого, нежели создание книг, польза от которых, с точки зрения морали, более чем сомнительна».

«В „Терезе Ракен“ есть картины, которые достойны быть выставлены как образцы самого энергичного и самого отталкивающего из того, что может породить реализм», — писал о романе Гюстав Ваперо. Любопытно, что Ваперо хотелось, чтобы автор привел «двух обезумевших от содеянного преступления сообщников в зал суда и оставил их там, дабы закончить всю психологическую историю тремя или четырьмя строчками из уголовной хроники». Ваперо, сам того не ведая, оказался в роли осмеянного Золя чиновника Гриве, мечтавшего, чтобы каждое преступление непременно раскрывалось, а злодеи подвергались заслуженной каре.

Не менее поверхностно и тенденциозно «Тереза Ракен» была разобрана в статье «Растленная литература» («Фигаро», 23 января 1868 г.), подписанной псевдонимом Феррагюс, под которым выступал буржуазный республиканец Луи Ульбах. «Тереза Ракен», по его мнению, вобрала в себя «все гнилье» «чудовищной школы романистов», к которой он отнес братьев Гонкуров, Фейдо и Золя. Ульбах обвинил этих писателей в использовании средств, «которые развращают», в обольщении читателя зрелищем «отвратительного и ужасного», в обращении к самому «низкому… животному инстинкту в человеке». «Что же касается „Терезы Ракен“, — негодует Ульбах, — то это скопище кошмаров, превзошедших все ранее известное».

Обвиняя Золя в смаковании отвратительного, безобразного, Ульбах обнаружил свое непонимание и авторского замысла, и объективного звучания романа. Золя и не предполагал описывать нравственные страдания и раскаяние Лорана, как хотелось бы Ульбаху. Лоран для художника не «человек вообще», а тип современного ему эгоиста, у которого «под черепом» таился идеал рантьерского бытия, ради достижения которого он готов использовать любые средства. Текст романа неоднократно подкрепляет замысел Золя: «Угрызения совести носили у него чисто физический характер. Утопленника боялись одни лишь расшатанные нервы, его тело, трусливая плоть. Совесть же его отнюдь не участвовала в этих страхах, он ничуть не сожалел, что убил Камилла… он снова совершил бы убийство, если бы решил, что того требуют его интересы».