Михаил Соколов - Грозное лето

• Название: Грозное лето
• Автор: Михаил Соколов
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1987

Истоки революции, первое пробуждение самых широких слоев России в годы империалистической войны, Ленин и его партия вот тот стержень, вокруг которого разворачиваются события в романе Михаила Соколова.

Пояснение верстальщика fb2-книжки к родной аннотации: реально в книге описаны события 1914 года - перед войной и во время войны, причем в основном именно военные события, но Ленин тоже присутствует.

---

И Жилинский приуныл. Да, прочно Данилов-черный взял в свои руки ставку верховного, и самого верховного, и, кажется, уже и Янушкевича, который явно начинает играть на его дуде. На реке Прегель Ренненкампфу велел остановиться он, Жилинский, и обложить Кенигсберг двумя корпусами велел он, а вот Янушкевич, по всему видно, не согласен с этим, хотя из-за мягкости характера прямо и не говорит. Но ведь прямо и не приказывает делать то-то и то-то! Значит, не уверен в себе, думал Жилинский, но ждал, что еще скажет начальник штаба ставки.

Янушкевич продолжал своим ровным, немного женственным голосом:

— Его высочество находит, что вторая армия все же медленно продвигается вперед и может не успеть перехватить пути отступления противника. Вы уверены, что уважаемый всеми нами Александр Васильевич оправдает надежды?

Жилинский насторожился. «Брусилова предлагает. Вторая армия предназначалась ему до войны. Но сие означает — пустить козла в огород: сначала командование армией, а затем, с помощью Данилова, и моим фронтом. Нет уж, ваши превосходительства, повременим», — подумал он и спросил:

— Вы хотите рекомендовать другого командующего? Уж не Брусилова ли, коему сей пост предназначался до войны?

— Нет, — тотчас ответил Янушкевич. — Алексей Алексеевич нацелен на Львов с фланга и будет брать его совместными действиями с Рузским.

И у Жилинского отлегло от сердца. Однако Янушкевич спросил:

— Но если вы настаиваете на прежнем своем мнении и замене Самсонова, я могу доложить его высочеству.

— Я не настаиваю, — немедленно ответил Жилинский.

Янушкевич немного помолчал, словно ему не о чем было более говорить, и продолжал:

— Я хотел сказать, что Александр Васильевич недостаточно беспокоится о своем правом фланге и слишком отдалил корпус Благовещенского от центральных корпусов, в частности от Клюева. Если противник отступает прямо на запад, на Растенбург — Бишофштейн, — это ничего, но бели он уклонится на юг, к Бишофсбургу, — Благовещенский может столкнуться с ним один на один.

Жилинский отметил: «Это — иное дело. А я подумал бог знает что» — и. раздосадованно сказал:

— Николай Николаевич, право, я и не знаю, как вас понимать. Ведь я докладывал Данилову о том, что Самсонов категорически протестует против изъятия второго корпуса с его правого фланга, но Данилов и слушать меня не стал, сославшись на его высочество, повелевшего этот корпус передать Ренненкампфу. Что же вы теперь-то решили беспокоиться, простите великодушно, о правом фланге второй армии? Да, конечно, если бы противник вздумал атаковать Благовещенского, тому пришлось бы туго, хотя у него есть еще и четвертая кавдивизия Толпыго. Но этот генерал уже показал себя в надлежащем свете, когда удосужился потерять сразу шесть орудий.

— Его высочество был удручен этим и писал государю, — говорил Янушкевич. — А как здоровье Александра Васильевича?

— Ничего. Теснит двадцатый корпус Шольца, но тот упорно защищается и загородился проволочными заграждениями сверх всякой меры, кои приходится рубить шанцевым инструментом под огнем пулеметов или накрывать шинелями и переползать по-пластунски. Неужели у нас нет ножниц?

— Хорошо, я поищу. Я даже писал об этом военному министру: чтобы он потормошил фабрикантов… У вас все, Яков Григорьевич?

— Нет. Позвольте мне распоряжаться первым корпусом генерала Артамонова и выше Сольдау, в видах укрепления левого фланга второй армии.

— Я доложу его высочеству. А вы не уверены в надежности левого фланга Александра Васильевича? Но там кроме Артамонова есть еще две кавдивизии Роопа и Любомирского.

— На войне всякое может случиться. Авантюризм германцев — в крови их генерального штаба, хотя сам Мольтке и осторожен.

Янушкевич опять помолчал немного, как бы о чем-то думая, потом спросил:

— Как у вас с артиллерийскими патронами? И с винтовками?

— Не очень хорошо. То есть артиллерийских патронов пока что хватает, хотя их трудно подвозить по нашим дорогам, — в ближайшее время расстреляют все. Гучков опять болтается по театру, вопиет: «Караул, снарядов нет!» Да и Родзянко тоже, хотя последний больше беспокоится о сапогах. Нельзя ли убрать сих болтунов подальше?

— К сожалению, нет. Мне писал о них Владимир Александрович и тоже требовал их удаления с театров войны, но его величество не может этого сделать… Я хочу закончить разговор настоятельнейшей просьбой: берегите патроны. Союзники обещают помочь нам не ранее как через полгода. А винтовки собирайте после каждого боя. После иного сражения их остается на поле брани до четырех тысяч.

— Преувеличено. Но я приказал собирать все, и наши, и противника… Как дела у Иванова? Скоро он возьмет Львов? — спросил Жилинский.

— Немного поволновались за Зальца, — Янушкевич имел в виду командующего четвертой армией барона Зальца, — но сейчас стало лучше. Барона верховный уволил и заменил Эвертом. Я заканчиваю разговор, Яков Григорьевич. До скорого свидания в вашей ставке.

— До свидания, Николай Николаевич. Данилова вы все же придерживайте в надлежащих рамках, не то он сядет всем нам на шею окончательно, — посоветовал Жилинский, но Янушкевич уже положил трубку и не слышал этих слов или сделал вид, что не слышал.

Жилинский тоже положил трубку в ящик полевого телефона и задумался. «Так. Одного командующего армией уже выгнали. Быстро, ваше высочество, действуете. У Мольтке, поди, научились? Любопытно, кто будет следующий? Старик Плеве, командующий пятой армией? Этот дед — весьма мудрый: на бога надеется, а сам не плошает… Но уволить командующего, ваше высочество, не трудно, а вот кого на его место поставить — это задача».

Он встал из-за стола, выправился, сухожильный и мрачный, и, поправив слегка обвислые редкие усы, на портрет царя посмотрел косо и настороженно, словно не был уверен, что монарх не слышал его, и сказал решительно и твердо, однако только мысленно: «Ведомо мне предостаточно, как это делается: сначала Брусилова — на пост Самсонова, а затем, при малейшем неуспехе на моем театре, — и на место главнокомандующего. Но Жилинского знают союзники, и великий князь не станет огорчать своего друга Жоффра кознями против меня. А касаемо барона Зальца, ваше величество, то его вообще не следовало доставать из его казанского губернаторского сундука, где он был как раз при деле: покоился в оном сундуке без вреда и пользы. Это военный министр изъял его оттуда не столько из-за военных талантов, сколько ради желания угодить его величеству».

И, подойдя к столу, взял серебряный колокольчик, повертел его в тонких сухожильных руках и погрозился:

— Вот так, господа… После визита верховного и решим, кому и чем надлежит заниматься в дальнейшем…

По колокольчику скользнул зайчик и исчез. Потом скользнул по бумагам и черным папкам и тоже исчез, как будто кто-то играл зеркальцем.

Жилинский посмотрел на ближнее окно и увидел: оно было распахнуто, а одну створку лениво шевелил ветер, и в стекле его играли солнечные блики.

Гулко пробили башенные часы — восемь часов.

Жилинский задернул окно тяжелой, малиново-темной бархатной портьерой, чтобы умерить солнечный свет, прошелся по кабинету, рассуждая:

— Не надо было передавать корпус Шейдемана первой армии, Самсонов мог бы распорядиться им лучше чем то делает Ренненкампф. И я так и доложу великому князю. Благовещенский с успехом выписывал в Мукдене, в штабе Куропаткина, проездные документы офицерам и менее всего надлежаще подготовлен к атаке противника, буде он появится перед ним.

Тихо вошедший начальник штаба генерал Орановский заметил:

— Благовещенский наступает без сопротивления со стороны немцев, и перед ним — лишь необученные ландверы. В случае непредвиденного Шейдеман поможет, — и тут заметил: с главнокомандующим что-то происходит.

«Какой-то нерешительный и явно взволнован чем-то. Поэтому и поднялся ни свет ни заря. Не верит Ренненкампфу и его донесениям? Или Янушкевич, старый друг, что-то сообщил такое, о чем и говорить не хочется?» — терялся он в догадках.

В это время в кабинет вошел генерал-квартирмейстер Леонтьев и какой-то затянутый портупеями офицер, в кожаной одежде, и спрятался за спиной Леонтьева.

— Вы позволите, Яков Григорьевич? — спросил Леонтьев. — Доброе утро. Штабс-капитан Орлов привез любопытные сведения… Где вы там, штабс-капитан? — обернулся он и пропустил впереди себя Александра Орлова.

И Орановский удивленно воскликнул:

— На кого вы похожи, штабс-капитан?

Александр устало или болезненно-негромко поздоровался:

— Здравия желаю, ваше высокопревосходительство. Извините, рука… Правая, не могу… по уставу.

Жилинский поднял глаза, отложил в сторону бумаги и с облегчением ответил: