Алана Инош - Взмахом кисти

• Название: Взмахом кисти
• Автор: Алана Инош
• Жанр: Короткие любовные романы

Пропитанная вкусом и духом лета история, в которой «магия» живописи оживает настоящим чудом, а сила кисти способна менять судьбу.

История эта временами грустная, но держится на светлом стержне любви и веры в то, что даже если больше нет возможности слышать ночную симфонию кузнечиков ушами, её можно услышать душой и сердцем.

---

Забравшись на крышу, она жевала сосиску в тесте и подставляла лицо снежинкам. Достав волшебную кисть, она потёрла её о лоб и изо всех сил представила себе солнце… А когда провела кистью по облакам, в воздухе засиял ослепительный след. Через двадцать минут серая ватная пелена туч раздвинулась, и город наполнился светом.

Купив бутылку вина, Художница села в автобус – к окну, под мягкие, ещё не слепящие лучи. Весна раскинула в небе сероватые, немного мятые и усталые крылья, но в них уже пульсировало пробуждение. Для земли, для сердец и душ, для сонных глаз и отяжелевших голов.

Едва ступив на порог дома, она поняла: весна уже здесь. Пахло цветами и почему-то – свежескошенной травой. Поставив вино на стол, Художница с улыбкой остановилась в дверях спальни: от зимнего кокона осталась только лужа на полу, а вся кровать была оплетена удивительными, пушистыми лианами – фантастической смесью первоцвета и плюща. Нежно-сиреневые бутоны, покрытые серебристой «шёрсткой», доверчиво потянулись к руке Художницы, когда она подошла и склонилась над Надин, лицо которой покинул морозно-голубоватый, мертвенный оттенок. Оно сияло цветочной белизной, а на скулах проступали розовые пятнышки; оттаявшие ресницы были покрыты тем же трогательным пушком, что и цветущие плети, опутавшие кровать.

«Пора просыпаться, Надюш, – позвала её Художница, дотрагиваясь до её волос – плодородного источника, в котором лианы и брали своё начало. – Весна пришла!»

Серебристо-мохнатые ресницы дрогнули, как крылья бабочки, и поднялись, явив миру туманный, прозрачно-водянистый взгляд глаз цвета тающего снега. Губы разомкнулись, но вместо слов на Художницу повеяло с них упругим, небесно-крылатым ветром. Рука поднялась, и пушистые пальцы дотронулась до щеки Художницы, обдав её запахом вышедшей из-под снега земли, влажной, дышащей, шёпотом рассказывающей о снах, которые виделись ей зимой.

7. Земной ангел

– Ей всего пятнадцать.

Мужчина в дорогом костюме сидел в кресле, закинув ногу на ногу и поблёскивая респектабельной туфлей с заострённым носком. Блик от настенного светильника лежал на его чисто выбритой макушке, а под мрачно нависшими тёмными бровями лежали печальные тени. Во дворе перед домом мокла под летним дождём его чёрная машина с водителем. Может быть, он был высокопоставленным чиновником, а может, бизнесменом – это не имело значения. Этот состоятельный человек двадцать лет назад ещё не был тем, кем являлся сейчас, а на фотографиях в семейном альбоме щеголял густой волнистой шевелюрой и небольшими бакенбардами.

Именно по этим фотографиям Художница и помнила своего отца.

– Не всем и не всегда картины могут помочь, – сказала она. – Если для человека настал его час, ничто не спасёт. Поэтому не нужно предлагать мне «любые деньги» и требовать «гарантированного результата». Я ничего не могу гарантировать.

Сверкнула бензиновая зажигалка «Zippo»: человек, не спрашивая разрешения, закурил. Память вспыхнула, озарив образ отца с сигаретой – тот курил в любом месте квартиры, невзирая на просьбы матери не дымить при ребёнке. Тогда мнение Художницы было гласом вопиющего в пустыне, а сейчас она спокойно поставила мужчину на место:

– Здесь не курят.

– Извини, – усмехнулся тот. – Привычка… Оказался в этих стенах – и будто выключатель сработал. Или машина времени.

Подойдя к балконной двери, он открыл её, впустив в комнату сырой запах дождя, и выкинул сигарету. На журнальном столике лежала фотография девочки с большими, влажными оленьими глазами и русой чёлкой. Выглядела она младше своих пятнадцати – почти ребёнок. Была в её рассеянном взгляде нездешняя пронзительность: они словно смотрели в душу, хотя и казалось, будто куда-то в сторону. На самом деле они цепко держали «на прицеле» и словно спрашивали: «Кто ты? Зачем пришёл в этот мир? Сам не знаешь? А я вот знаю и могу тебе подсказать». Это были глаза древнего существа на полудетском лице.

– Я не пытаюсь тебя разжалобить, – сказал мужчина. – Быть может, я в твоих глазах не заслуживаю прощения, которого и не прошу, но она заслуживает того, чтобы жить. В этом маленьком гибнущем теле – дух редкой силы. Ей до всего и до всех есть дело. Если где-то кто-то страдает – она об этом узнаёт и старается помочь, поддержать… Просит у меня денег для нуждающихся. Я, скупердяй, не всегда даю. – Угол жёстко сложенного рта мужчины прорезала горькая усмешка, не затронувшая, впрочем, его взгляда. Глаза оставались в печальной тьме. – Она учит меня быть альтруистом, но человек – упрямая тварь, не любит учиться. Она говорит, что деньги я в Высшие Миры с собой не заберу, а добрые дела станут моими крыльями, которые понесут меня к свету. Так она говорит… Но со мной уже слишком поздно возиться, спасая мою душу. Не дано мне крыльев, уже не отрастут они. Я – приземлённый человек. А вот она… живёт в последнее время только на обезболивающих уколах. Разве это справедливо?

Художница пошла на кухню и поставила чайник. Дождь дышал пронзительной влажной свежестью в открытую форточку, а пальцы пахли мелиссой.

– Помоги ей. Я в долгу не останусь. Вместо того домишки куплю тебе особняк. Или построю такой, какой сама захочешь, – шевельнулись твёрдые губы. Выбритый подбородок отливал мертвенной голубизной.

– Сейчас мне от вас ничего не нужно, – ответила Художница. – Много лет назад я, быть может, и нуждалась в вас, но теперь поезд того времени ушёл.

Чай заварился, и она наполнила две чашки. Мужчина пробормотал благодарность, достал из внутреннего кармана пиджака позолоченную фляжку и добавил в свою чашку несколько капель коньяка.

– Мне нужно подумать, – сказала Художница через три минуты. – Оставьте мне фото, я посмотрю, что можно сделать.

Мужчина положил на краешек её блюдца визитку.

– Спасибо, что не отказалась. Свяжись со мной, буду ждать. Если не сможешь позвонить, отправь сообщение, я приеду в любое время дня и ночи.

С чашкой чая Художница наблюдала с балкона, как её гость вышел из подъезда под проливной дождь: его шикарные туфли и лысина сверкали ярче, чем мокрый асфальт. Охранник, стоявший у дверей под зонтом, закрыл им хозяина от потоков небесной воды, провожая его к машине. Причёски у них были одинаковые – кожаный глянец. Чёрная иномарка скрылась за серыми кулисами дождя.

В квартире остался шлейф элегантного аромата дорогого парфюма. Сев на диван, Художница взяла со столика фотографию своей младшей сестры. Эти глаза… Огромные, инопланетные, карие с золотым ободком. Казалось, на неё смотрело существо того же ранга, что и Надин, только находящееся в плену тщедушного тела в инвалидной коляске.

Ей очень не хотелось это делать, но на «Вечер на озере» посмотреть было нужно. Картина предсказывала, удастся спасти клиента или нет: если лодка – символ гроба – не появлялась, человек выздоровеет. Художница остановилась на пороге мастерской.

На плечи опустились призрачно-серые руки печали.

Сев за компьютер, она открыла свой сайт. Со вчерашнего дня – двадцать восемь сообщений в гостевой книге, сорок шесть комментариев к картинам, четыре заказа. Художница выборочно ответила гостям, а с заказчиками нужно было работать индивидуально. Сейчас её мысли занимала сестра. Может быть, что-то всё же можно сделать?

Прежде чем она открыла зонт, тёплый дождь ласково намочил короткий ёжик на её голове. Ноги в кедах прыгали через лужи, новые облегающие джинсы стального цвета подчёркивали худобу. Мокрая листва блестела, вибрация полотнища зонта от града дождевых капель передавалась по ручке и чувствовалась кожей. «Разве это справедливо?» – холодным лезвием застрял в сердце вопрос. Только Надин могла дать ответ, и именно ей Художница несла в нагрудном кармане джинсовой куртки фото девочки.

На остановке под крышей она сложила зонт. Дождливое ожидание ползло мучительно, давя душу асфальтовым катком. Вся детская обида всколыхнулась, осколки давней тоски зашевелились, вонзаясь в сердце, но Художница рукой взрослого человека отодвинула это гневно-болезненное месиво в сторону, чтобы оно не застилало взгляд. Её отец умер, а этот человек лоском своих туфель, лысины и иномарки не вызывал ничего, кроме холодного отчуждения. То же самое она должна была бы чувствовать и к новообретённой сестре, но нет – горло сжималось, теплело и наполнялось солёной влагой, не давая сердцу ожесточиться.

В доме пахло свежим тёплым хлебом и ещё чем-то вкусным. Удивительные волосы Надин, заплетённые в толстую косу, спускавшуюся ниже пояса, были опутаны живым вьюнком; его белые цветки, похожие на крошечные рупоры граммофонов, свисали из-за её ушей изящными серёжками. Она жарила картофельные драники.