Гейл Герстнер-Миллер - Тузы за границей

• Название: Тузы за границей
• Автор: Гейл Герстнер-Миллер
• Издательство: Литагент «Эксмо»334eb225-f845-102a-9d2a-1f07c3bd69d8
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-699-62189-7

Сорок лет минуло с тех пор, как 15 сентября 1946 года над Манхэттеном был распылен чудовищный вирус «дикой карты», навсегда изменивший ход мировой истории. Америка, принявшая на себя основной удар, пострадала больше других, но за сорок лет кое-как научилась жить со своим новым лицом и бороться с могущественными преступниками-мутантами. Таинственный Астроном мертв, его египетские масоны разгромлены, далеко в космосе приручен и направлен прочь от Земли враждебный человечеству Рой… Однако «дикие карты» есть не в одной Америке, и силы хаоса действуют не только в тени манхэттенских небоскребов и на убогих улочках Джокертауна. Кругосветное турне, предпринятое сенатором Хартманном вместе с группой тузов и джокеров, подтверждает это буквально на каждой миле.

---

– Если использовать твою же метафору, даже непосаженный аккумулятор не заведется, если вынуть ключ из зажигания. А ключ, – такисианин указал на свой лоб, – внутри.

Он ушел, а Фортунато хлопнул ладонью по кнопке вызова лифта.

Он позвонил Хираму из вестибюля.

– Приезжай, – сказал Уорчестер. – Я встречу тебя перед входом.

– Что стряслось?

– Приезжай.

Фортунато сел в такси и спустя некоторое время обнаружил Хирама расхаживающим туда-сюда перед невыразительным серым фасадом «Акасака Шанина».

– Что случилось?

– Пойдем, увидишь.

Комната и прежде производила удручающее впечатление, но теперь она была перевернута вверх дном. Стены были перемазаны кремом для бритья, ящики комода свалены в углу, зеркала перебиты, матрас изодран в клочья.

– Я даже не видел, как все произошло. Я все время был здесь и ничего не видел.

– Что ты такое говоришь? Как ты мог этого не видеть?

В глазах Хирама застыл ужас.

– Примерно в девять утра я пошел в ванную выпить стакан воды. Тогда все точно было в порядке. Потом я вернулся в комнату, включил телевизор и стал смотреть. Примерно через полчаса мне показалось, что хлопнула дверь. Я поднял глаза, а комната уже была в таком виде! А эту записку я нашел у себя на коленях: «Час Ч наступает завтра. Ты можешь умереть с такой же легкостью. Человек Ч». Написано по-английски.

– Выходит, это туз.

– Больше такого не случится. – Но в свои слова Уорчестер едва ли верил. – Теперь я знаю, чего ждать. Ему не обдурить меня дважды.

– Нельзя рисковать. Бросай все. Днем купишь себе какую-нибудь одежду. Я хочу, чтобы ты вышел на улицу и пошел куда глаза глядят. Сними номер в каком-нибудь отеле. Оттуда позвони Соколице и скажи, где ты находишься.

– А она… она знает, что произошло?

– Нет. Она знает, что дело касается денег. И все.

– Хорошо. Фортунатов…

– Не надо. Просто ходи по улицам.

В сени баньянового дерева еще сохранились остатки утренней прохлады. Молочно-белое небо было заложено смогом – «сумоггу», как его называют японцы. Отношение Японии к Западу легко понять по словам, которые они заимствовали: рашава – rush hour, час пик, сараримен – salary man, руководитель; туаре – туалет.

Здесь, в Императорских садах, оазисе покоя в самом сердце Токио, дышать было гораздо легче, хотя сакуры расцветут еще только через месяц. Когда это произойдет, весь город ощетинится фотокамерами. Японцы, в отличие от ньюйоркцев, умеют ценить красоту, которая находится прямо перед ними.

Фортунато доел вареную креветку из бенто, обеденного набора, который купил перед входом в парк, и выбросил коробку. Он никак не мог успокоиться. Ему хотелось поговорить с роси, Догеном. Но до Догена было полтора дня пути – скоростным поездом, автобусом и потом еще пешком. Соколицу беременность приковала к земле, а он сомневался, чтобы у Мистраль хватило сил пролететь тысячу двести миль. Он никак не успеет добраться до Хоккайдо и вернуться обратно вовремя, чтобы помочь Хираму.

Неподалеку старик разравнивал видавшими виды бамбуковыми граблями гальку в саду камней. Фортунато вспомнилась суровая дисциплина в монастыре Догена: прогулка в тридцать восемь тысяч километров – ровно столько надо преодолеть, чтобы обойти вокруг Земли, – растянутая на тысячу дней, круг за кругом вокруг горы Танака; постоянное сидение в полной неподвижности на твердом деревянном полу в храме; бесконечное разравнивание сада камней учителя.

Фортунато подошел к старику.

– Суми-масен, – сказал он и указал на грабли. – Можно?

Старик молча протянул ему грабли. Выражение лица у него было такое, словно он не мог решить, страшно ему или смешно.

«Все-таки есть свои преимущества в том, чтобы быть чужаком среди самого вежливого народа на Земле». Он принялся разравнивать гравий, пытаясь поднимать как можно меньше пыли, стараясь придать гальке гармоничные очертания одной лишь силой своего желания, направленного через грабли. Старик отошел и уселся под баньяном.

Работая, Фортунато представлял себе Догена. Он выглядел моложаво, но, с другой стороны, это было характерно для большинства японцев. Голова у него выбрита до блеска, череп состоит словно из одних плоскостей и углов, на щеках, когда он говорит, появляются ямочки. Его руки как будто по собственной воле образуют мудры – указательные пальцы тянутся к большим, когда не заняты чем-нибудь другим.

«Зачем ты позвал меня?» – раздался в голове Фортунато голос Догена.

«Учитель!» – мысленно обратился к нему Фортунато.

«Пока нет. Ты все еще живешь в миру».

«Я не знал, что вам подвластно такое».

«Не мне. Тебе. Твой разум пришел ко мне».

«У меня нет силы».

«Ты полон силой до краев. Я чувствую ее в своем сознании».

«Тогда почему я ее не чувствую?»

«Ты спрятался от нее, как обжора пытается спрятаться от соблазнов для своего желудка повсюду вокруг него. Таков мир. Мир требует от тебя могущества, и все же тебе стыдно пользоваться им. Именно так сейчас происходит с Японией. Мы добились большого могущества в мире, но ради него отказались от нашей духовности. Ты должен принять решение. Если хочешь жить в мире, тогда ты должен принять свою силу. Если хочешь совершенствовать свой дух, тогда ты должен покинуть мир. Сейчас ты разрываешься надвое».

Фортунато опустился на колени на гальку и низко поклонился.

«Домо аригато, о сенсей».

«Аригато» – «спасибо», но буквально слово означало «больно». И действительно, если бы он не поверил Догену, ему не было бы так больно. Он поднял глаза и увидел, что старый садовник смотрит на него в раболепном страхе и в то же время мелко, испуганно кланяется, чтобы не показаться грубым. Фортунато улыбнулся ему и снова низко поклонился.

– Не волнуйтесь, – сказал он по-японски, затем поднялся и вернул старику грабли. – Просто еще один ненормальный гайдзин.

Опять заболел желудок. Он знал, что бенто здесь ни при чем. Дело было в напряжении, сковавшем его сознание, в напряжении, которое разъедало изнутри его тело.

Он бродил уже несколько часов, пока не зашло солнце и вокруг не воцарилась ночь. Город походил на электронный лес. Длинные вертикальные вывески теснились по всей длине улицы, неоново вспыхивали японские иероглифы и английские буквы. На улицах было полно японцев в спортивных костюмах или в джинсах и футболках. Среди обычных граждан то и дело встречались сарари-мены в строгих серых костюмах.

Фортунато остановился и прислонился к одному из изящных уличных фонарей. На всей планете нет другого такого места, где люди были бы столь одержимы деньгами, техникой, выпивкой и сексом. А всего в нескольких часах езды отсюда в сосновых лесах стоят деревянные храмы, где люди сидят на корточках, силясь обратить свои мысли в реки пыли или звездного света.

– Гайдзин-сан! Хотите девушку? Красивую девушку?

Фортунато обернулся. Перед ним стоял зазывала из «Пинку Сарон», уникального заведения, где клиент платит по часам за бездонную чашку саке и раздетую по пояс дзё-сан. Она безучастно сидит у него на коленях, пока он ласкает ее грудь и накачивается до такого состояния, когда готов будет отправиться домой, к жене.

Восприняв это как предзнаменование, он заплатил три тысячи иен за полчаса и вошел в подворотню. Нежная ручка сжала его руку и повела вниз, в темную комнату, заполненную столиками и другими парочками. Фортунато слышал, как вокруг разговаривают о делах. Девушка завела его в конец зала и усадила, заставив спрятать ноги под низенький столик и откинуться на спинку такого же низкого деревянного стула. Затем она грациозно уселась к нему на колени. Он услышал шелест ее кимоно – значит, обнажила грудь.

Женщина была крохотная, от нее пахло пудрой, сандаловым деревом и – еле уловимо – потом. Фортунато протянул обе руки и коснулся ее лица, пробежал пальцами по изгибу губ, скулам. Она сидела словно изваяние.

– Саке?

– Нет, – отказался Фортунато. – И ие, домо.

Его пальцы спустились по тонкой шее к плечам, к краю кимоно, еще ниже, легко скользнули по маленьким, изящно очерченным грудям, крохотные соски затвердели от прикосновения. Женщина робко хихикнула, тут же прикрыла рот ладошкой. Фортунато прижался головой к ее груди и вдохнул аромат кожи. То был запах мира. Настало время или отречься от него, или покориться ему, а он загнал себя в угол, остался без сил к сопротивлению.

Он ласково притянул ее лицо к себе и поцеловал. Губы у нее были неловкие, дрожащие. Она снова хихикнула. В Японии поцелуи именуют суппун, экзотическим обычаем. Этим занимаются одни лишь подростки да иностранцы. Фортунато поцеловал ее еще раз, ощутил, как твердеет его член, и электрический разряд сотряс его и передался женщине. Она прекратила хихикать и задрожала. Фортунато тоже трясло. Мужчина чувствовал, как начинает пробуждаться змея – кундалини. Она опоясала его чресла и поползла вдоль хребта. Медленно, как будто не отдавая себе отчета, что она делает и почему, женщина коснулась его маленькими ручками, обхватила за шею. Ее язычок легко порхнул по его губам, подбородку, векам. Фортунато развязал ее кимоно и распахнул его. Потом без труда поднял ее за талию и усадил на край стола, закинул ее ноги себе на плечи и склонился к ней, проник в нее языком. Вкус был пряный, необычный, и несколько секунд спустя она ожила, горячая и влажная, безотчетно задвигала бедрами.