Нурмурад Сарыханов - Женитьба Элли Оде [сборник рассказов]

• Название: Женитьба Элли Оде [сборник рассказов]
• Автор: Нурмурад Сарыханов
• Издательство: Туркменистан
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1981

Сборник составляют рассказы туркменских писателей: Н. Сарыханова, Б. Пурлиева, А. Каушутова, Н. Джумаева и др.

Тематика их разнообразна: прошлое и настоящее туркменского природа, его борьба за счастье и мир, труд на благо Родины. Поэтичные и эмоциональные произведения авторов сочетают в себе тонкое внимание к душевной жизни человека, глубину психологического анализа и остроту сюжета.

---

— Кажись, прибыли, Тимофеич, — Леха повернул ключ зажигания, и газик мягко зашуршал по песчаному косогору. Свет фар упёрся в плотную стену камыша.

— Куда? Куда прёшься? — буркнул Тимофеевич. — Тормози!..

Леха нажал на педаль. Тимофеевич, грузный, неповоротливый, вывалился из кабины и, небрежно хлопнув дверцей, заковылял прочь.

«Чувал. Чувал с головой, — с улыбкой подумал Леха, взглянув на него. — Это ж надо, такое брюхо отрастить! Можно подумать, что не из тюряги он, а из санатория прибыл. С Черноморского побережья Кавказа… А психовой какой! «Тормози!» — орёт. Чего орать? Что я, глухой?»

— Костёр! Разводи костёр! — заорал вдруг тот. — Съедят, падлы…

Леха и сам уже почувствовал — комарья тьма-тьмущая. И чему удивляться? Теплынь, вода рядом и ни ветерка…

Ругаясь не столько от злобы, сколько так, для порядка, беспрестанно хлопая себя по щекам, Леха и Тимофеевич принялись за дело: извлекли из багажника походный таганок, несколько чурок дров, небольшой, литра на три-четыре, казан, канистру с водой и завёрнутую в белую мешковину сайгачью тушу.

— Супешник будет — закачаешься, — Тимофеевич стал неторопясь разворачивать мешковину. — Молодая, справная…

— Матка есть матка, — проговорил Леха. — А между прочим, Тимофеевич, надо было в рогаля. Видел, какой красавец!..

— Да я и хотел, но она, дура, откуда-то из-за него выскочила. И закрыла собой.

«Заливай, заливай… Собою закрыла… Такой стрелок».

— Ну, зато мясо, что надо. Матка молоденькая, видать.

— Губа не дура, — хохотнул Тимофеевич. — Молоденьких любишь?..

Через некоторое время в казанке забулькало, аппетитно запахло молодым свежим мясом. С озера дохнул лёгкий ветерок, и комарья сразу заметно поубавилось. Леха с Тимофеевичем, раскинув кошму, легли и задумчиво стали смотреть на ленивый огонь костра.

О том, кто они такие, стоит рассказать подробнее.

Младший, Леха, — шофёр. Газик, который он водит, закреплён за главным агрономом местного совхоза. Но главные эти меняются чуть ли не каждый год, и все они приезжают отрабатывать, а не работать, и чувствуют себя людьми временными, случайными. Почти все они были городскими и разъехались по своим городам.

Нынешний главный агроном не из горожан. Родился и вырос Виктор Николаевич на хуторе Заречном, это в двадцати километрах от центральной усадьбы совхоза, на полпути к райцентру. Но у этого другой уклон — этот рвётся к себе на хутор. Хоть простым полеводом, но к себе домой. В совхозе его не понимают, осуждают: мол, в наш век двадцать километров — не расстояние. Какая, мол, разница, где жить, на Заречном или здесь?

А вот Леха его понимает. У Виктора Николаевича на хуторе мать-старушка, ей давно уже за восемьдесят, и ни о каком переезде, даже за двадцать километров, она и слышать не хочет. Мать — это одно, а другое, и как бы не главное, — живёт там молодая девушка Марина Потапова… Муж её Володька был шофёром и в позапрошлом году на кучерлинском мосту разбился: годовалые двойнята, мальчик и девочка, остались. С Володькой Леха был чуть-чуть знаком. Раза два или три даже выпивать в одной компании приходилось. Хороший был парень. Правда, один недостаток имел: как подопьёт, бывало, так начинает хвалить сбою собственную жену.

Марину Леха увидел уже после смерти Володьки, минувшей зимой они с Виктором Николаевичем заскочила к ней как-то по пути в райцентр. Увидел и понял покойника. «Такой бабой не грех хвастаться, — решил Лоха. — Это ж ни дать ни взять Василиса Прекрасная!» С тех пор он и шефа своего стал понимать и внутренне поддерживать. Но у Виктора Николаевича с Мариной всё что-то не клеилось. Как и почему, Леха не знал, его это в общем-то не касалось, но на днях зашёл разговор, даже не о Потаповой совсем, а так, о жизни, и когда Леха намекнул, что, мол, Виктору Николаевичу и жениться пора бы, тот вздохнул: «С такой работой…»

Работа у главного агронома и в самом деле проклятущая, особенно в страду. А страда эта, если разобраться, — круглый год: то пахота, то сев, то сенокос, то уборка, то подъём зяби… К себе на Заречный он попадёт раз в неделю, не чаще, — вот тебе и двадцать километров.

В общем, Виктор Николаевич тоже не собирается задерживаться. Это уже седьмой или восьмой главный за последние десять лет. И теперь газик называют не иначе, как «лёхинским».

Леха — единственный в совхозе водитель первого класса.

Года два назад прямо в совхозе работала выездная комиссия районной ГАИ, желающие, пожалуйста, могли сдавать экзамены на классность.

Мурыжила комиссия Леху основательно, но на все вопросы он ответил без запинки. Что же касается вождения, устройства мотора, ходовой части, да и всего автомобиля, то тут он вообще проявил себя академиком. Одним словом, получил первый класс.

Вначале Леха этому обрадовался — утёр, мол, нос всей местной шоферне, но потом был момент, когда пожалел он о своих стараньях на экзамене, и надбавки за классность не рад был вовсе. А дело вот в чём — бывший в то время директор совхоза грек Фафуриди воспылал желанием иметь Леху своим личным шофёром — первый класс всё-таки, а он директор. Леха же ни в какую не хотел идти к нему. Характер был у Фафуриди не мёд, это — раз, а потом директор есть директор. Туда хоть ангела назначь — ни выходных тебе путём, ни праздников и постоянно на виду. Только слова — самого, мол, возит. А зачем это Лехе? Ему свобода нужна, воля.

Вскоре, правда, Фафуриди сняли с поста, а нового директора он уже не интересовал.

Знаменит же Леха даже и не столько шофёрскими познаниями, сколько тем, что у него — золотые руки. В каком смысле? Из сайгачьих рогов, к примеру, он мастерит всякую всячину: вешалки, дверные ручки, шахматные фигуры… У Лехи эти поделки раскупают в момент, хотя никто из покупателей не скажет точно, зачем они ему. «Купил и купил. Понравилась вещичка красивая — вот и купил».

Прошлым летом, например, один профессор-археолог купил у Лехи пару рогов за… полторы сотни. Леха сперва не поверил своим глазам, но потом пересчитали — точно шесть четвертаков.

А было это так: Леха по пути подбросил профессора до райцентра, и тот увидел на заднем сиденьи рога.

— Простите, молодой человек, где такую прелесть приобрели? — обратился археолог к Лехе и стал внимательно, напрягая зрение, рассматривать рога. Даже очки снял.

— Их што ли? — ухмыльнулся Леха. — В степи, где ж ещё? Их тут много прыгает.

— А обработка чья? — не унимался археолог. — Мастеровитая рука…

Леха недоверчиво покосился на пассажира.

— Нравятся?

— Конечно. И сколько с меня?

— Сами цену называйте.

Профессор без лишних слов достал бумажник и отсчитал полторы сотни хрустящими двадцатипятирублёвками.

«Какие скользкие», — подумал Леха, принимая деньги. А профессор, обрадованный покупкой, объяснил Лехе, что сайгачьи рога с голубоватыми прожилками особенно ценятся. Те как раз были с такими прожилками. После Леха стал присматриваться, оказывается, — это очень большая редкость. За целый год ему они больше ни разу не попались.

«Вот тебе и очкарик, жук навозный, а в рогах толк знает. Откуда? Он же сайгака живого не видел никогда, а знаток, ценитель…»

Тимофеевич — человек в совхозе новенький, в прошлом году под ноябрьские праздники появился. Говорят, срок отбыл. Работает он на пекарне кочегаром. Сутки отдежурит — трое свободный. Поскольку он холостой и, судя по всему, семьёй обзаводиться не намерен, — комнатушкой три на три, которую отвели ему там же при пекарне, доволен. Заработки у него не ахти какие, с его башкой, как считает Леха, с его здоровьем, можно горы ворочать, а он…

Главное же занятие Тимофеевича — сайгачьи шкуры. Это — его страсть. Со шкурами, конечно, возни побольше, чем с рогами: солить их надо, квасить, мять… А потом ещё дубить. Сейчас ведь дублёнки в моде. И тут Тимофеевичу нет конкурентов.

Сайгачья шкура, если её умело обработать, — вещь ценная. Шубы, куртки всякие, шапки, чехлы для автомобильных сидений, а в последнее время модным стало шить из них ковры.

— Э-э, Леха, милок, через мои руки этих шкур видимо-невидимо прошло. Я и на Севере ими промышлял. А там они в цене. Морозы, снега, сам понимаешь… А вообще-то откуда тебе, сосунку, понять это! Ты же не знаешь, что такое мороз. Нестоящий, когда трескается земля. Ухает как из пушки. В такие морозы даже охрана смотрит сквозь пальцы: ушёл из лагере, ну и чёрт с тобою. К утру, а нет — следующей ночью дубаря врежешь. Сколько ребят вот так полегло: Сева, Хрыч. Васька Чубук. А Костя Цезарь… Руки и ноги отморозил, и уши, и нос. С месяц протянул в лазарете. За счёт сердца. А какой богатырь был: Илья Муромец.

— А правда, что там воробьи на лету мёрзнут? — спросил Леха.

— Говорят, но сам не видел. А вот людей — доводилось. Как чурбаки. И когда замёрз, не поймёшь — может вчера, может месяц назад.