Нурмурад Сарыханов - Женитьба Элли Оде [сборник рассказов]

• Название: Женитьба Элли Оде [сборник рассказов]
• Автор: Нурмурад Сарыханов
• Издательство: Туркменистан
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1981

Сборник составляют рассказы туркменских писателей: Н. Сарыханова, Б. Пурлиева, А. Каушутова, Н. Джумаева и др.

Тематика их разнообразна: прошлое и настоящее туркменского природа, его борьба за счастье и мир, труд на благо Родины. Поэтичные и эмоциональные произведения авторов сочетают в себе тонкое внимание к душевной жизни человека, глубину психологического анализа и остроту сюжета.

---

— Вот, Елли, расплатись за нас, — говорили друзья, протягивая деньги.

Но Елли величественным жестом отстранил их руки и сказал с укоризной:

— Да что вы, не туркмены, что ли? Не знаете нашего обычая? Я вас пригласил, я и плачу. Уберите свои гроши! Спрячьте поглубже в карман.

И, вынув из кожаной сумки пачку денег, перехваченную крест-накрест узкими полосками серой бумаги с надписью «1000», с величавой небрежностью протянул официантке.

— Вот вам… В расчёте?

— Да, в расчёте, спасибо! — сказала та и стала убирать посуду со стола.

Все встали, и малорослый Елли сразу затерялся среди них, как в дремучем лесу. Так показалось официантке, и она подумала: «И весь-то с ноготок, а богатый…»

Елли протиснулся вперёд и, важно покачиваясь, вышел из зала. Следом за ним шла его свита, но не так уж почтительно и не так бодро, как раньше.

II

В колхозе «Новый аул» на самом краю, возле мельницы, стоял дом, а за ним шелестел садик старика Ханкули. Впрочем, его не следовало бы называть стариком. Хотя ему и было уж под шестьдесят, но выглядел он ещё молодцом. Высокий, прямой, с чёрными густыми бровями, с пушистой, уже начавшей седеть бородой, он казался значительно моложе своих лет и не утратил ещё своей красоты.

Зато жена его Тяджгуль, хотя и было ей всего-то сорок пять лет, уже увяла от забот и выглядела старше своего мужа.

Ханкули не любил утруждать себя и устроился сторожем на мельнице, а Тяджгуль усердно работала в поле, а дома разводила шелковичных червей, готовила обед, ухаживала за скотиной. Всё это, конечно, не молодило её.

У них были сын и две дочери. Сын обзавёлся семьёй и отделился от них. Старшую дочь они давно уже выдали замуж. Осталась у них в доме одна младшая дочка Бахар.

Бахар вместе с матерью разводила шелковичных червей, ткала ковры. И они вдвоём зарабатывали гораздо больше, чем ленивый Ханкули.

Ханкули, надо сказать, был очень скупой человек.

Когда Тяджгуль и Бахар сдавали коконы в городе или продавали ковры и привозили домой деньги, шёлк, ситец на платья, они должны были все — и деньги, и покупки — сейчас же сдать Ханкули для учёта дохода и расходов. Такой уж закон был установлен.

Он садился, раскладывал перед собой деньги и покупки и начинал считать и, если они потратили в городе полтора-два рубля на мороженое или на два чайника зелёного чая в чайхане, то поднимал такой крик, как будто они промотали всё его состояние.

В тот день, когда Елли Оде пировал с друзьями в ресторане, в доме Ханкули произошло такое событие.

Рано утром Бахар и Тяджгуль аккуратно сложили в корзины голубоватые, жёлтые первосортные коконы, и, надо сказать, сложили их немалое количество, так они умело и старательно выкармливали своих шелковичных червей.

Потом они сняли со станка только что сотканный превосходный текинский ковёр, всё это вынесли во двор, положили на колхозный фургон и поехали в город.

К вечеру они вернулись из города с пустыми корзинами и с мешком, туго набитым шёлком-сырцом, четырьмя кусками красной домотканой шёлковой материи на платье и ситцевыми тканями с яркими пёстрыми цветами. В руке Тяджгуль держала платок, в котором были завязаны деньги.

Обе вернулись усталые, пыльные, но очень довольные и даже весёлые.

Как только Тяджгуль переступила через порог дома, муж сейчас же выхватил у неё из рук платок с деньгами и стал спрашивать, почём сдали коконы, сколько получили за ковёр, сколько заплатили за материю.

При этом он проявил такую жадность и такую подозрительность, что даже Тяджгуль и та удивилась, хотя давно уже привыкла к таким допросам.

Когда жена сказала ему, сколько они получили за коконы, Ханкули закричал:

— Да разве по такой цене сдают коконы?

— А по какой же? — закричала и Тяджгуль. — Сходи сам в город и спроси!

— Сходи!.. Чего теперь ходить, когда весовщик-то вас наверняка обвесил! А вы, дуры, поленились, конечно, пересчитать деньги! Дал вам кассир, а вы и поверили, завязали в платок… Он всех обсчитывает!

— Вот уж верно говорит пословица, — сказала Тяджгуль, — «Вору и развратнику кажется, что все вокруг воры и развратники». Так и ты, Ханкули. Да что мы, ослицы, что ли, с Бахар, и у нас ни глаз, ни ума нет? Весовщик правильно свесил… На наших глазах. Деньги и кассир считал, и я считала. Да никто и не зарится на нашу копейку! Кому она нужна? Все своим трудом зарабатывают.

Ханкули сел ка кошму, расстелил перед собой платок с деньгами, нахмурился, надул губы и, поплёвывая на пальцы, стал считать. И это занятие целиком поглотило его всего.

Ханкули сосчитал деньги и вдруг, испуганно вытаращив глаза на жену, закричал так, как будто его обокрали:

— А где же, где же ещё пять рублей? Куда ты их дела?

— Ай, Ханкули, да как тебе не стыдно? — сказала Тяджгуль. — Если б ты видел, сколько народу собралось сдавать коконы! Мы ждали-ждали своей очереди, жара, духота. А тут рядом открылась новая чайхана. Мы с Вахар выпили по чайнику чаю и съели по две пышечки. Потом дочке захотелось мороженого, и она купила себе…

— Да вы что, умерли бы без мороженого? — кричал Ханкули. — Чаю-то и дома могли бы напиться! Мотаете деньги зря! А к чему это все накупили? Зачем эти шелка и ситцы?

— Ну а как же, Ханкули, — старалась успокоить его Тяджгуль, — дочка наша уже невеста. Сколько приходило сватов-то! А у неё нет ничего. Надо же ей одеться. Вот я завтра скрою к сошью ей шёлковое платье… Ведь она это сама заработала, своим трудом.

— Посмотрите, посмотрите на них! — не унимался Ханкули. — Мать и дочка сговорились по дороге, придумали себе оправданье! Тоже захотели в шелка наряжаться! Надо бы покупать что-нибудь подешевле. Нечего зря мотать!

— Как это подешевле? — от души возмутилась Тяджгуль. Она давно уже мечтала увидеть в нарядном шёлковом платье свою красавицу дочку. — Мы-то с тобой уже прожили своё. На нас хоть мешок надень, никто не удивится. А у Бахар молодое сердце бьётся. Ей замуж пора…

Ханкули весь передёрнулся, как будто его хлестнули кнутом.

— Замуж!.. Да что я, шёлковое платье, что ли, замуж выдаю? Дочь выдаю!.. Кто собирается жениться не на ней, а на платье, тот пусть и к дверям не подходит!

Он запер деньги в сундук, сердито хлопнув крышкой, и вышел из дома.

Бахар слушала всё это, но, по древнему обычаю, не проронила ни слова, хотя вся дрожала от гнева. И только когда вышел отец, она сказала матери:

— Когда же он наконец перестанет быть таким скрягой?

Тяджгуль горько усмехнулась:

— Э, дочка, он не перестанет скряжничать и не расстанется со своим сундуком, пока его не сунут в могилу. Я никому не говорю… Зачем его позорить? А сколько я от него вытерпела…

И она вытерла ладонью две крупные слезы, покатившиеся по морщинистым щекам.

Да, Тяджгуль никогда не жаловалась на мужа и всячески старалась скрыть от чужих людей его чрезмерную скупость.

Но можно ли было скрыть то, что каждую минуту бросалось всем в глаза? Если у Ханкули в тыквенной табакерке был жевательный табак, он всё равно тянул свои толстые пальцы к табакерке других людей. А его табак высыхал, терял свою силу, и его приходилось выбрасывать.

Соседи не раз говорили ему:

— Ну чего ты жадничаешь, Ханкули? Ведь у тебя денег полон сундук, а ты живёшь, как дервиш. Не пьёшь, не ешь, ходишь в каком-то старье. Или ты думаешь, что деньги тебе пригодятся в могиле? Чудак! Ешь, пей, одевайся! Живи, как люди живут!

— Э, что вы понимаете! — презрительно усмехался Ханкули. — Мудрость жизни — не ослиный помёт. Её надо понимать…

А потом от души смеялся над ними и говорил жене:

— Ты только посмотри на этих мудрецов! Они учат меня уму-разуму!..

Его единственный сын не вынес жадности отца и отделился. А когда уходил на фронт, строго сказал жене:

— Если тебе туго придётся, нечем будет кормить детей, проси помощи у кого хочешь, но только не у отца. Не ходи к нему. Он всё равно и корки не даст. Слышишь? Умирать будешь, а всё-таки не ходи!

К счастью, жена у него была работящая, и ей ни к кому не пришлось обращаться за помощью.

Вот эта-то жадность Ханкули и постоянные семейные разлады и состарили Тяджгуль раньше времени. И больше всего она беспокоилась за судьбу своей младшей дочки Бахар. Многие хорошие люди не раз присылали сватов, но Ханкули каждый раз говорил им:

— Э, какая там свадьба, когда война ещё не кончилась и сын у нас на фронте! Вот вернётся сын, наладится жизнь, тогда и будем говорить об этом. А сейчас не время.

Простодушная Тяджгуль сначала верила, что он так и думает, а потом, когда уж и сын вернулся с фронта, а муж всё отказывал сватам под разными предлогами, она поняла, что он ждёт, когда за Бахар посватается какой-нибудь выгодный человек — или заведующий кооперативом, или кто-нибудь из районных властей. Он и в этом деле боялся продешевить.