Дм. Хренков - Александр Гитович

• Название: Александр Гитович
• Автор: Дм. Хренков
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1969

Книга посвящена жизни и творчеству известного ленинградского поэта Александра Гитовича. Д. Т. Хренков, используя личные воспоминания, малоизвестные, а подчас и неизвестные материалы, создает живой облик человека и поэта, рисует окружавших его людей, передает атмосферу времени.

---

Переводческой работе посвящен цикл стихотворений поэта. Одному из них предпослан эпиграф из А. Тарковского:

Для чего же лучшие годы
Продал я за чужие слова?
Ах, восточные переводы,
Как болит от вас голова!

Гитович решительно не согласен с Тарковским. Конечно, признает он, «этот труд, как всякий труд — не отдых, но я о нем не сожалею, нет!». Задумываясь над строчками Тарковского, он окидывает мысленным взором все эти долгие двадцать лет. Перед ним чередой выстраиваются бессонные ночи и озаренные удачей дни, бесконечные поиски вернейших слов, беседы с ленинградскими китаистами, переписка с Н. Конрадом, который поддерживал его советами (недаром «Три стихотворения о переводах» посвящены ему), и неудовлетворенность собой — все было за эти двадцать лет работы. Она, эта работа, требовала не меньшего напряжения сил, чем сочинение оригинальных стихов. Это был Труд с большой буквы:

Он был моей свободою и волей,
Моею добровольною тюрьмой,
Моим блаженством и моею болью,
Сердечной болью, а не головной.

Пытаясь современными словами
Перевести китайский старый стих,
Я как бы видел древними глазами
Тревогу современников своих.

И так я сжился с опытом столетий,
Что, глядя на почтенных стариков,
Невольно думалось: ведь это дети —
Я старше их на столько-то веков!

Брак Гитовича с древней китайской поэзией был заключен не по расчету, а по любви, и это, как свидетельствует старейшина цеха советских переводчиков Корней Чуковский, позволило А. Гитовичу стать «непревзойденным переводчиком древней восточной поэзии».

Небезынтересен такой факт: в последние годы в некоторых европейских странах (Венгрия, Югославия) появились переводы классиков китайской поэзии, сделанные не с оригиналов, а с переводов А. Гитовича.

Надо сказать, что Гитович, обладавший высокоразвитым чувством взыскательности к себе, о своих переводах китайцев говорил с гордостью. Эта гордость, конечно, была продиктована сознанием человека, хорошо, честно потрудившегося, сумевшего своим искусством вернуть людям красоту скрытых веками шедевров. В «Надписи на книге Лирика китайских классиков» Гитович ответил тем, кто недоумевал, почему он так часто отдавал свои силы переводам, вместо того чтобы писать оригинальные стихи:

Верю я, что оценят потомки
Строки ночью написанных книг,—
Нет, чужая душа не потемки,
Если светится мысли ночник.

И, подвластные вечному чувству,
Донесутся из мрака времен
Трепет совести, тщетность искусства
И подавленный гордости стон.

Работа Гитовича над переводами древних китайских поэтов была не отходом его от жизни, а одним из маневров, с помощью которого искусный полководец выводит свою армию на поле сражения, чтобы одержать новые победы.

И мы, познакомившись с воинами этой армии, с поэтами, жившими за много веков до нас, почувствовали их локоть рядом со своим и снова испытали гордость, рожденную сознанием: силы великой правды неисчислимы.

Послания друзьям

Тихо зимой в Комарово. Если миновать Морскую и, свернув налево, по узкой, голубоватой от январского неба тропке пройти через небольшую сосновую рощу, то выйдешь к дачам Литфонда. В одной из них много лет прожил Гитович. Зимой на даче знобко. Гитович перебирался с веранды в крошечную комнатенку. Она быстро нагревалась, когда топили печь, но тепло недолго держалось в ней.

Далеко не все, знавшие до войны Гитовича, могли понять, почему он, общительный по натуре человек, любящий друзей, шумные споры и застолья, обрек себя на долгое комаровское сидение. Поговаривали, что он, как поэт, дескать, «выдохся» или — что не менее страшно — «надломился» в прошумевших спорах. Эти объяснения обывательские, несерьезные. Конечно, проще всего сказать, что поэт ушел от шума городского потому, что понял, как дорого время и как важно подорванные болезнями силы отдать только работе за письменным столом. Причина, бесспорно, серьезная. С ней не считаться нельзя. Но были и другие.

В конце 40-х годов Гитович оказался объектом несправедливых и необоснованных нападок ряда товарищей-литераторов. Сам всегда резкий в своих суждениях, не очень-то умевший выбирать выражения в спорах, когда речь шла о действительных литературных ошибках или неверной политической позиции автора, Гитович был оскорблен и тяжко переживал нелепые обвинения. Он принял решение — сосредоточить внимание на литературной работе.

А. Гитович с карельскими рыбаками. Порог Вочаж, 1948

Гитович как-то заметил, что «нет одиноких людей… если сами они этого не захотят», но сам не смог преодолеть обиду, хотя страдал от отсутствия непрерывного общения с людьми, не только способными понять, что творится у него на душе, но и оценить только что написанную строку.

В архиве поэта сохранилось письмо давнему другу, так и оставшееся неотосланным. Я процитирую несколько абзацев из него, чтобы напомнить, как важна наша коллективная заинтересованность в судьбе каждого.

В ответ на замечание друга, что главное — писать хорошие стихи, а остальное, мол, дело десятое, он писал:

«А я нуждаюсь в дружбе больше, чем в похвалах. Это — длительный процесс. Видишь ли, еще с юности дружба с товарищами составляла для меня наивысшую радость в жизни — иногда даже ее наивысший смысл. Так складывался мой характер — сначала дружба с товарищами по профессии, потом дружба с товарищами по фронту. В те годы судьба хорошо ко мне относилась: у меня было много подлинных друзей. Потом, в послевоенные годы, дружба моя с друзьями старыми — постепенно стала несколько ослабевать. Я далеко не сразу понял, что тут имеется много причин — война принесла вслед за собой нечто гораздо более ужасающее, чем бедствия быта, утрату ближних и т. д. Она принесла в душу многих людей разъедающую власть эгоизма, заботу только о личной судьбе, равнодушие к судьбе других. Люди не получили рая для себя и своей семьи. Тут уж друг не нужен — тут нужен приятель, который может тебе помочь на взаимно выгодных условиях. Таким образом, Хемингуэй трижды прав, сказав в своей бессмертной речи: „…есть вещи и хуже войны — трусость хуже, предательство хуже, эгоизм хуже“.

Старый мой друг! Люди, мужчины, которые не знают, что такое подлинная дружба, — могут ли они честно, от сердца говорить о коммунизме? Для нас дружба Маркса и Энгельса — всегда была эталоном дружбы. Но попробуй сказать это некоторым нашим приятелям — они промолчат. Но в глазах их ты ясно прочтешь: брось говорить об этих устаревших, банальных и тривиальных вещах…

Я и бросил говорить им об этом…»

Надо знать характер Гитовича, чтобы понять, как трудно было ему написать такие строки:

Только — ныне и присно —
С наступлением дня
Две синицы корыстно
Навещают меня.

Все чаще к нему приходит образ нелетной погоды:

Мне хорошо знакома,
Помимо прочих бед, —
Тоска аэродрома,
Когда полетов нет.

О, давняя невзгода
Туманов и дождей —
Нелетная погода
В поэзии моей.

И, тем не менее, комаровское житье-бытье было для Гитовича порой напряженной работы. Именно в это время он пишет стихи, свидетельствующие, что талант его достиг новых вершин.

Если попытаться кратко сказать, что это за стихи, о чем они, то лучше всего воспользоваться словами самого поэта: это стихи о «подвигах души». В стихах об артполке и Средней Азии фон еще нередко заслонял главное. В стихах о войне информация о ратных делах оказывалась по своему содержанию столь яркой, что для главного — показа подвига души, подвига мысли — порой не оставалось «жилой» площади. В послевоенных стихах он часто вспоминает фронт, но теперь его интересуют не боевые эпизоды как таковые. Идет осмысление пережитого, война — лишь своеобразный трамплин, оттолкнувшись от которого мысль устремляется в сегодня и в завтра.

Нам дан был подвиг как награда,
Нам были три войны — судьбою,
И та, четвертая, что надо
Всю жизнь вести с самим собою.

От этой битвы толку мало,
Зато в душе у нас осталась,
Сопротивляемость металла,
Где нету скидок на усталость.

Сложные перипетии этой «четвертой» войны составляют главное содержание последних книг Гитовича. «Четвертая» война идет за торжество того, что в программе партии названо моральным кодексом строителя коммунизма. Ленинские идеи, к которым постоянно обращается поэт, подобно рентгеновским лучам, насквозь просвечивают все, к чему он обращается, и прежде всего — духовный мир человека. Поэт ни на шаг не сходит с позиции, которую он выбрал, вступая в литературу. Это постоянство позволяет ему обрести цельность — поэтическую и человеческую.