Дм. Хренков - Александр Гитович

• Название: Александр Гитович
• Автор: Дм. Хренков
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1969

Книга посвящена жизни и творчеству известного ленинградского поэта Александра Гитовича. Д. Т. Хренков, используя личные воспоминания, малоизвестные, а подчас и неизвестные материалы, создает живой облик человека и поэта, рисует окружавших его людей, передает атмосферу времени.

---

Оценка профессии в те дни не была для него вопросом отдаленного будущего. Она требовала конкретных решений: поэзия, бесспорно, остается главным делом, однако, может быть, нужно учиться и чему-то другому. Уже давно был выбран университет. На каком факультете учиться? Двух мнений быть не может. Конечно, на географическом. Гитович искренне убежден:

И все же сознайтесь, шатавшись по свету,
Что в мирных республиках лучшего нет,
Чем самый воинственный из факультетов,
Географический факультет.

Он совершает путешествие по Средней Азии. В желтых барханах пустыни, чудилось ему, еще гнездится горький пороховой дымок недавно отгремевших боев с басмачами, в мареве, повисшем над пустыней, он хочет увидеть славных красных конников. В ожидании этих встреч летит время. Путешествие продолжается. А между тем начинается учебный год. Б. Лихарев напоминает ему:

«Почему ты не в Ленинграде? Тебе бы следовало поступить на геофак. Приезжай, может быть, еще не поздно, хотя учебный год в университете начался 7-го».

В 1929 году Гитович наконец-то поступил в университет. Но, как и в школе, поэзия мешает ему сосредоточиться на науках. Он уже живет литературой. Она поглотила его целиком. Остается лишь время на переписку со смоленскими друзьями, выполнение обязательств перед ними. Но это приятные обязанности. Ведь они снова приводят его в редакции газет и журналов.

Гитовича по-прежнему интересует все, что происходит в литературной жизни Смоленска. Он поддерживает оживленную переписку с А. Твардовским, Б. Бурштыном, С. Курдовым, В. Муравьевым, изредка ему присылает несколько строчек М. Исаковский.

Гитович мог похвастать своими успехами. В литературном Ленинграде он уже приобрел известность, его охотно печатают газеты и журналы. Впереди маячит — книга. А это уже событие огромнейшего значения. Правда, первая книга, в которой он предстал перед читателем, — коллективный сборник. От сменовцев в число авторов входит, кроме него, Борис Лихарев, от литературного объединения «Резец» — Александр Чуркин. Четвертый — Александр Прокофьев. В письмах смоленским друзьям Гитович восторженно рассказывает о новом своем друге Прокофьеве: красноармеец, сражавшийся против Юденича, потом чекист, а самое важное — самобытный поэт. За строчками его стихов встает эпоха.

Огромные наши знамена — красный бархат и шелк,
Огонь и воду и медные трубы каждый из нас прошел.
В семнадцатом (глохни, романтика мира!) мы дрались, как черти, в лоск,
Каждый безусым пошел на фронт, а там бородой оброс.

Свою книгу четыре автора назвали не без намека «Разбег» (1929). Она не оставляла никаких сомнений: в литературу вливается талантливое пополнение. Прокофьев напечатал в «Разбеге» свои уже тогда довольно известные «Песни о Ладоге». В каждой строчке их звучала не наигранная, не вычитанная из книг, а действительная романтика. Стихи пахли Ладогой, свежей рыбой, вереском, несли зримые приметы удивительной и вместе с тем очень реальной жизни «Олонии, Олонии, дальней радости моей».

А. Гитович и А. Прокофьев. 1931

По-своему начинал и Александр Чуркин. Он был ближе к Прокофьеву, чем к двум другим более молодым соавторам книги. Ему по ночам еще снилось, «что пули и сабли свистят», те самые, что когда-то шумели над его головой. Ведь это о себе рассказывал поэт:

Мы ль да партизанили,
Да рубились в лоск:
Александровск заняли.
Взяли порт — Скадовск.

Бухали и бахали,
Гул — не подходи…
Шлемами, папахами
Хоть пруды пруди!

Стихи Гитовича и Лихарева, помещенные в «Разбеге», конечно, не могли волновать читателя яркостью биографий их авторов. Биографии у обоих были самыми заурядными, особенно у Гитовича: школьник, затем студент. Но оказалось, что у партизан Чуркина, красноармейцев Прокофьева, таскавших с собой «Яблочко», как «песенный паек», выросли младшие братья. Они знают и свою цель в жизни, и цену себе:

Мы соль земли, мы вкус земли,
Спрессованы в пласты.
И мы мириться не могли
С позором пресноты,—

так говорил от их имени Б. Лихарев.

К 1929 году, когда вышел в свет «Разбег», Гитович успел написать немало стихов. В книгу он включил лишь некоторые — «География и война», «В историческом музее», «Лето в провинции» и другие.

Пройдет много лет. В 1963 году, окидывая взором прожитую в литературе жизнь, Гитович напишет:

Если в самые разные сроки
Ты ни разу не сдался в бою,
То сойдутся в одно твои строки
И составят поэму твою.

Пусть теперь, через многие лета,
Ищешь ты отпущенья грехов —
Лебединая песня поэта
Начинается с первых стихов.

Никогда не отречется он и от строчек, появившихся в «Разбеге», хотя не часто встретим их в более поздних изданиях. Но не потому, что поэт что-то пересмотрел в своих убеждениях, а потому, что многие стихи уже не соответствовали тем требованиям, которые он сам стал предъявлять к себе. Тематически же от них идет прямая линия к «Звезде над рекой», «Зимним посланиям друзьям», посмертной книге «Дорога света». Гитович в своих стихах писал, что его герой готов «для дела, для прозодежды, для станка», но сердце его безраздельно принадлежало другим: матросу, «пьяному от бессонницы», идущему октябрьской ночью в Смольный, чтобы делать революцию, Андрею Коробицыну, сумевшему отстоять то, что завоевано матросом в семнадцатом, волховскому саперу, проложившему дорогу от Синявинских болот до Бранденбургских ворот в Берлине.

Правда, в стихах, включенных в «Разбег», еще немало декламационной выспренности, которая тогда в известной мере была присуща нашей молодой поэзии, но здесь мы познакомились с родоначальником славного армейского племени, которое получит постоянную прописку в книгах Гитовича: уличный фотограф, приведя в готовность «торжественный треножник», снимает красноармейца («Фотография»). Поэт не хочет изображать своего героя в романтических доспехах: «широкий, лупоглазый, белоголовый, как луна», он списан с натуры, и эта достоверность, стремление избежать котурнов станет характерной чертой почерка Гитовича, всю жизнь славившего советского воина. Ему, солдату, будут отданы симпатии автора. Солдат из стихотворения «Фотография» был первым в славной галерее.

В то время к читателю часто приходили коллективные книги молодых ленинградских поэтов. Характерны их названия. «Приказ о мобилизации» — так назвали свой сборник 1931 года Н. Браун, А. Гитович, А. Прокофьев; «Салют» — стояло на обложке вышедшей в следующем году книги А. Гитовича и А. Прокофьева, которую открывало коллективное вступление:

Подымается ветер героики над суетой бумажной,
Над кабинами стихотворцев
и архивною пылью углов.
Как военный салют,
Повторенный для верности дважды,
Отдаем настоящую почесть
Боевыми патронами слов.

Беззаветным бойцам, перешедшим леса и болота,
Сквозь пустыню опасного лета и матерую тундру зимы, —
Партизанам Урала и Севера,
Боевому Балтийскому флоту,
Пограничным отрядам Союза
Салютуем — идущие — мы.

В этой книжке Гитович напечатал посвященную Краснознаменному Балтийскому флоту «Юбилейную поэму», отрывки из «Северной интервенции» и лучшее произведение тех лет — «Коробицына». Прокофьев — два цикла стихов: «Уральские партизаны» и «Песни партизан».

Романтика стихов Прокофьева по-прежнему строится на твердой земной основе. Ей не мешает, а скорее, даже усиливает предельно дневниковая конкретность письма: партизаны, обутые «в чуни», гармонист не просто играет, а «заводит» «Страданье», и даже в самом трагическом месте, когда пулеметчику Бачурину «труба, по-матросски звучащая — амба!» и он взрывает себя вместе с пулеметом, поэт не забудет отметить, что граната подкладывается «под живот пулемета». Он не боится подробностей. Они не приглушают патетику:

Восемнадцатый год.
Опускаются сабли с размаху.
Ничего, кроме пуль.
Остальное слывет пустяком.
Партизанский Верхнеуральский отходит к Стерлитамаку.
Лапти вскинув на плечи, партизаны идут босиком.

Стихи Гитовича лишены столь конкретных деталей и примет. Детали в них рассчитаны не на зрительное восприятие. Они скорее обращены к памяти и знаниям читателя. От этого публицистичность его стихов нередко идет как бы следом за газетными сообщениями:

Что сказать о Латвии? С виду небогаты,
Все же виден некоторый небольшой размах:
Президент имеется, сейм и депутаты
Неприкосновенные — как в лучших домах.

Однако от стихотворения к стихотворению становится все заметнее, как поэт преодолевает в себе книжность, как начитанность из противника, сковывающего по рукам и ногам, превращается в союзника.