Маргарита Павлова - Эротизм без берегов

• Название: Эротизм без берегов
• Автор: Маргарита Павлова
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Культурология
• Год: 2004
• ISBN: 5-86793-347-4

Практически все представленные в книге статьи и материалы связаны с конкретной литературной эпохой (конец XIX — первая половина XX века: от Ф. Сологуба до В. Набокова) и одной из центральных для нее проблем (столь легкомысленно высмеянной сатириком: «Пришла проблема пола»). Сборник включает работы, отличающиеся разными аналитическими подходами и рассматривающие разные аспекты темы: русское вейнингерианство и уайльдизм, литературное поведение и эротический кодекс русского декадента (и шире: его западноевропейские источники и соответствия), женская телесность и женственность в модернистских текстах…

---

«Уж спать?» Долго оправлялся, радостно утопая в блаженстве. Чувствовала его богатым и правым (относительно), а себя скудной и лживой перед ним. Ушел в садик, потом к себе, а я со своей серой гнусностью в душе стала завиваться.

Легла спать, безрадостно и плоско. Тут и рыдала о тебе. Не то, не то. Будто: «то», но от этого еще хуже, потому что ощущаешь ярко, как подобно должно быть, чаянье ближе от сравнения. Где здесь наше, атмосферно-специфическое? Моя гнилость привела бы его в то же упоение и в Заклинье (помнишь, пухленькие ручки и т. д.). В чем же он меня утверждает, мою радость ему же в Главном, и свое отношение к Главному в связи со своим отношением ко мне? Где я была во время его экстаза и упоения моим телом? Я ему не отвечала, и он знал, что я не ощущаю его, — и не удовлетворялся. Все его богатство это — и с «цыпленочком» даже, я, как и ты, не хочу, чтобы вынес вне, раз для него это правда. И я принимаю, пусть пока я беднее, лживее, все, что угодно. Но и во мне есть какая-то правда. Я утверждаю, что правда его — и общая и относительная. Я в своей и в Божьей правде, он в своей и в Божьей. Для меня источник любви — отношение человека к Главному, ощущение в себе любви к Главному через человека. Тогда источник вечный, радостный, и ничего нет здесь запретного. Показатель истины есть внутри человека дух силы, радости, любви, полета и всемогущества через Любовь к Богу и Бога к тебе.

К Карташеву у меня так: Он к Главному со мной — тогда и я с ним к Главному. Он ко мне с Главным — я от него с Главным. Что за заколдованный круг? Столкновения еще предстоят. Но разврата подобного больше не будет. Я утверждаю чувственную любовь, только взаимную, равновесную и вместе к Главному. Я смогу его любить с радостью, когда и он меня будет ценить в Главном, любить требовательно, ревниво к Главному, когда его «цыпленочек» (пусть всё) будет так химически соединен с Главным, что от ослабления его в Главном, или меня, будет исчезать и «цыпленочек», пусть, я ценю эту любовь, и пусть она будет показателем моей силы и слабости.

Я хочу сама его любить с таким же захватом (пусть хоть и «цыпленочек»), потому что в этой радости и наслаждение есть правда, но она для меня пока невозможна. Я люблю и себя и его, а не его тело отдельно. После этого он еще больше ко мне тянется, а мне следующий день было невесело, плоско. Вот подъем без ощущения правды. Будни с серым дождем. <…>

9-е. Приписка. Трезвее.

Если найдешь возможным, для Карташева (потому что они его мало любят, Димочка, главное), прочти им все это. Я теперь не хочу ничего своего прятать. Ничто меня не поколеблет, если не ощущаю лжи. Осуждений не боюсь, потому что все-таки что-то делаю, думаю о Дмитрии и Димочке — и пытаю, пока не чувствую лжи. А ложь не повторю. Гнусно. Здесь конечно гнусность была во мне, но нужно было и это сделать, опыт, не прав ли Димочка, укоряя меня в самообмане. <…> Судите, рядите, если не надоело еще все это «ковырянье» Дмитрию и Димочке! Все для вас готова сделать, ради Главного, укажите мне только правду и для меня лично. <…> Хочет ли, велит ли Димочка мне опыт мой довести до конца? Зачем я так завишу от него и от Дмитрия в своей силе и слабости!! Что за безумная, тяжелая связь?!!!

10 июля.

<…> В пятницу приехал Карташев. С новым для меня запасом «цыплячества»… (Я без презрения! не думай.) Я разве цену не знаю всей тайны ко благу? И понимаю и «гнилость» и «цыпленочка». <…>

Ната легла. А потом мы долго еще говорили. Я говорила о том, что есть в мире и какая аналогия должна быть у нас.

В мире — одинокая личность — перегорает, творит — рождает произведение, которое живет вместо него (писатель, художник).

У нас — личность, творя, должна не перегорать (уничтожаться в момент творчества). Но как? — в решении — решение о «соединении».

В мире двойная личность в любви живет, перегорает, соединяясь, творит — рождает детей, которые живут вместо нее.

У нас — должно быть специфическое творчество между 2-мя, личности не должны перегорать (уничтожаться в момент творчества). <…>

В мире общество утверждает Государство. А личности — перегорая, творят, рождают устройство, это общество <…>, которое живет вместо них.

У нас должно быть соединение между: творчество, общество, причем личности не должны перегорать. Ни 1, ни 2. Как? То есть специфичность утверждения личности нужна во всех 3-х пунктах, и утверждается любовью, то есть я и беру 2-й пункт как должный лечь в основание всех 3-х — любовь, источник жизни в мире — между людьми. А то откуда из мира же взять этот скреп? для 3-х? Специфичности творчества среди нас, в соединении у нас 2-х — я не вижу. Род отрицается — корона, завершение любви к телу — не совмещается с полнотой личности у нас, несмотря на то, что имеет единственную праведность в мире в этом.

Отрицая в соединении 2-х творчество, рождение — отрицаешь мировую правду, и если не принимаешь, то во имя какого-то большого коронования в любви, большего творчества, а тут я слепа, потому естественно у меня отрицается утверждение исключительной любви к 2-м.

Карташев говорит, что он не понимает, почему в мире, в любви теряется личность. Вот, например, супруги Кюри дали радий![847] А, по-моему, это не есть плод их союза — может быть, они не любили друг друга, миру не то надо. Радий не есть их ребенок. Радий — дитя их соединения другого. Тоже дело делается и не любовниками. <…>

13 июля.

<…> Я получила от Л. Дм. Блок письмо — очень зовет приехать к ним, говорит, что очень нужно и хочется поговорить, и т. д.[848] <…> Карташев говорил, что к Блокам ехать не надо. Очень щедрым быть пока нельзя. (Передаю общий смысл.) Надо, чтоб внутри было крепкое соединение, и выясненное. Даже я внутри удивилась, потому что не думала, что он так ясно и прямо начнет говорить. Говорил, что ему страшно важно, как у нас принципиально будет разрешен половой вопрос, или «брак», соединение двух личностей (тайна 2-х, по-твоему). <…>

24 октября.

Пишу 24-го. Вот твое письмо получила сегодня. Пришло, как всегда отпаренное, отпечатанное, прикрепленное едва клеем на самом уголке конверта. И затасканное. Ну, да это, конечно, неважно. Я только боюсь, как бы не пропадали письма, а пусть себе читают, коли интересно. Дело семейное, неопасное. Пожалуй, что и читают из любопытства. Попробуй, напиши на пробу с печатью. И заметь — отклеивают ли мои письма к тебе. <…>

Ты не видишь, отчего я мечусь под Димочкой, который выводит меня из моих желаний, когда он говорит, что я влюблена в Карташева, и надо, чтоб все было естественно. Слушай же меня! — надо принять, что любовь, вся, какая есть, помещается для меня только в Церкви. Таково родилось мое сознание органическое — в жизнь, после отрицания любви как жизненного источника. Мне, выходящей, если только я выхожу из Церкви нашей, — не нужно любви. Там что у меня останется? Ты говоришь — безбоязненно, честно спросить. Там остается наслаждение гнусностью, мои черти, призраки шабаша, подземные котятки, упоение тайной к ужасу и к худу, стремление к автоматам подвластно, покорно, — такой взгляд на мир. И протест против этого со страданием, и ненависть. Не думай, что во мне нет ничего гнусненького; вопрос — как быть.

Твое письмо мне как-то в тоне самом, в твоем отношении показалось малым для этих вопросов. Точно ты самую-то Тайну проглядела, не выносишь ее на себе. Ты говоришь, что я — пути не хочу. Неправда, только ведь вопрос — один ли путь, или нет. Мне знать надо. Ты говоришь — «цинично» о девушках и женщинах. Что же циничного? Это правда, это я знала. Мы еще не то говорим и не на этом основываемся… ничего нет тайного, все сюда вносить надо, чтобы помогло. Но как быть с этим всеобщим законом? Вот, может быть, еще какой путь — освещения, пронизывания всего, что может осветиться, и если что не может, то не брать, само не возьмется — не захочешь. Путь движения медленного, с возможностью срыва. Потому что брать все, и освещенное и неосвещенное, огулом, — потом, мол, увидим, — уже нельзя без лжи перед своей совестью. <…> Поэтому я считаю, что путь мой, первые шаги, как ты говоришь, — есть к приближению. Но вот знай и ты, что о том факте, что девушка не так уж очень не знающая ничего, не первой молодости и не «в романтической влюбленности», а имела более глубокую и серьезную любовь, я бы сказала, знающая хоть оттенок чувственности, если она все-таки отрицает самый акт, то нужно над этим подумать.