Кеннет Славенски - Дж.Д. Сэлинджер. Идя через рожь

• Название: Дж.Д. Сэлинджер. Идя через рожь
• Автор: Кеннет Славенски
• Издательство: КоЛибри : Азбука-Аттикус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-389-03795-3

Автор культового романа «Над пропастью во ржи» (1951) Дж. Д.Сэлинджер вот уже шесть десятилетий сохраняет статус одной из самых загадочных фигур мировой литературы. Он считался пророком поколения хиппи, и в наши дни его книги являются одними из наиболее часто цитируемых и успешно продающихся. «Над пропастью…» может всерьез поспорить по совокупным тиражам с Библией, «Унесенными ветром» и произведениями Джоан Роулинг.

Сам же писатель не придавал ни малейшего значения своему феноменальному успеху и всегда оставался отстраненным и недосягаемым. Последние полвека своей жизни он провел в затворничестве, прячась от чужих глаз, пресекая любые попытки ворошить его прошлое и настоящее и продолжая работать над новыми текстами, которых никто пока так и не увидел.

Все это время поклонники сэлинджеровского таланта мучились вопросом, сколько еще бесценных шедевров лежит в столе у гения и когда они будут опубликованы. Смерть Сэлинджера придала этим ожиданиям еще большую остроту, а вроде бы появившаяся информация содержала исключительно противоречивые догадки и гипотезы. И только Кеннет Славенски, по крупицам собрав огромный материал, сумел слегка приподнять завесу тайны, окружавшей жизнь и творчество Великого Отшельника.

---

Когда гонорары от «Фрэнни и Зуи» достаточно пополнили его бюджет, Сэлинджер решил использовать часть доходов от книги на обновление и расширение своего дома. Мэтью, до двух лет спавший в одной комнате с сестрой, получил собственную детскую. Комнату Пегги отремонтировали, заделав наконец огромное количество щелей в потолке, так осложнявших детям жизнь. У Сэлинджера были две машины: внедорожник и седан, их он всегда держал зимой в гараже Хэнда. После смерти судьи ему потребовался собственный гараж, который и был построен, причем с подземным ходом к дому.

На какое-то время ремонтные заботы полностью захватили Клэр. Подрядчики сделали для нее миниатюрный макет дома с приставными частями, которые она могла бы менять местами, чтобы выбрать удовлетворяющий ее вариант. И если Сэлинджеру шум стройки ужасно досаждал, Клэр получала от нее только удовольствие и приложила столько стараний, что результат получился неожиданным. Над новым гаражом выросла надстройка с кухней и ванной. Кто именно предложил ее возвести, не ясно. Скорее всего, Клэр предполагала оборудовать здесь помещение для гостей. Но, когда строительство завершилось, Сэлинджер сам переселился в новые комнаты, что говорит о все большей его тяге к одиночеству и все большей натянутости в отношениях с женой.

В 1966 году Сэлинджер солидно расширил свое имение. Годом ранее соседнюю ферму выставили на торги, но тогда он не выказал к этому никакого интереса, поскольку его вполне удовлетворяли те 90 акров, которыми он уже владел. Но, узнав, что предполагаемые покупатели собираются устроить вместо фермы стоянку для трейлеров, Сэлинджер пришел в ужас и тут же заложил собственную землю, чтобы приобрести соседний участок. На покупку ушли почти все сбережения писателя. Но она же сделала его любимцем местных жителей, которых тоже не радовала перспектива иметь под боком стоянку для трейлеров. Жители городка испытывали такую благодарность к своему спасителю, что надолго сохранили это чувство по отношению к знаменитому земляку. И если некогда Сэлинджер соорудил забор вокруг своего участка, чтобы укрыться за ним от надоедливых соседей, то теперь те же самые соседи сплотились вокруг него, защищая его право на личную жизнь от вторжений извне.

Благоденствие Сэлинджера в начале 1960-х годов отражало благоденствие всей страны. Статичные 1950-е, десятилетие конформизма и шовинизма, сменились социальным динамизмом, порожденным беспрецедентным материальным изобилием. В американском характере появилось новое, скептическое отношение к традициям и тенденция к самоанализу. В американскую жизнь вернулись многоцветие и романтизм, а вместе с ними разнообразие мнений и широта взглядов. В 1963 году, когда Сэлинджер присутствовал на банкете в честь столетия Свами Вивекананды, Соединенные Штаты стали страной, поверившей в себя и в свои силы. Страна не сомневалась в своей ведущей роли в мире и с уверенностью смотрела в будущее.

Ни один другой символ не выражал лучше оптимизма этой эры, чем первая семья Соединенных Штатов. Молодые, образованные, богатые и модные, Кеннеди создавали образ некоего Камелота, в котором американское общество с готовностью узрело себя. Когда гг ноября 1963 года президент Кеннеди пал жертвой покушения, весь мир испытал огромное потрясение, а американская уверенность в себе и своих силах моментально уступила место подозрительности и сомнению. Страна лишилась не только харизматичного лидера и символа всей нации, но и значительной части своей невинности.

Сэлинджера убийство Кеннеди потрясло. Он питал к президенту не только уважение, но и какую-то родственную нежность. Весной 1962 года писатель получил приглашение на обед, дававшийся в Белом доме в честь знаменитых литераторов. Сэлинджер даже собирался принять приглашение, но колебался, поскольку за несколько недель до того отверг попытку администрации президента привлечь его к общественной деятельности.

Осенью 1961 года с Сэлинджером связался Гордон Лиш, директор Лаборатории по изучению поведения в Пало-Альто — отделения Бюро федерального правительства по изучению экономической конъюнктуры. Надумав использовать талант Сэлинджера в интересах только что организованного Корпуса по обеспечению занятости, правительство обратилось к нему с просьбой написать вдохновенное обращение к безработной городской молодежи. В феврале 1962 года Сэлинджер позвонил Лишу по телефону. Как передавал впоследствии Лиш, голос писателя звучал утомленно и неуверенно. Он объяснил, что единственное, на что он способен, — это писать о Колфилдах и Глассах, и поэтому Корпусу по обеспечению занятости вряд ли на что-то сгодится. «Послушайте, но это было бы замечательно. Напишите хоть что-нибудь», — ответил Лиш. Сэлинджер ничего не обещал. «Вам нужно только мое имя», — ответил он. «Да нет же, — запротестовал Лиш. — Просто вы умеете находить общий язык с молодежью». Сэлинджер помолчал, а потом сделал неожиданное признание: «Нет, увольте. Я не нахожу общего языка даже с собственными детьми»'.

Поэтому, получив приглашение из Белого дома, писатель медлил с ответом. Воспринимая его как знак признания, он при этом понимал, что ему придется присутствовать на мероприятии, где на него могут опять повести наступление. Объясниться с Гордоном Лишем по телефону — это одно, но отказать президенту, глядя ему прямо в глаза, — нечто другое. Имелись и другие соображения, останавливавшие Сэлинджера. Обед в Белом доме — показное мероприятие, обязательно освещаемое прессой. Он окажется под прицелом камер. Не дай бог, еще вручат какую-нибудь награду и придется произносить благодарственную речь. А именно от этого он всю жизнь бегал как от чумы.

Однако от Кеннеди нельзя было так просто увильнуть. Не получив ответа на приглашение, Жаклин Кеннеди попыталась убедить писателя лично. Когда той весной в Корнише зазвонил телефон, трубку взяла Клэр. Как утверждает Пегги, взволнованно подслушивавшая разговор, первая леди выразила свое восхищение талантом Сэлинджера и высказала надежду, что чета посетит обед в Белом доме. Клэр с готовностью согласилась и позвала к телефону мужа. Сэлинджер, вероятно, потерял дар речи, поняв, что на проводе Жаклин Кеннеди. Он молча выслушал мольбы Джеки приехать в Вашингтон, однако не поддался ее легендарным чарам. Сэлинджер просто не мог целый вечер красоваться перед камерами, выпячивая свое «я», то есть делать именно то, против чего он восставал в своих произведениях. Это была бы полная «липа».

Клэр и Пегги так никогда и не простили ему того, что он не позволил им побывать в «Камелоте». Возможно, Сэлинджер и сам себя не простил. Всю последнюю неделю ноября 1963 года он, как и большинство американцев, сокрушенный и безмолвный, провел перед телевизором, где перед его глазами разворачивался скорбный ритуал похорон президента Кеннеди. Наблюдая проезд кортежа к Арлингтонскому кладбищу, он снова столкнулся с пугающе знакомыми картинами, которых не видел со времени окончания войны. Перед ним под звуки скорбных траурных мелодий маршировали шеренги военных. Они сопровождали покрытый флагом гроб, за которым шла лошадь без всадника, печальный символ утраты товарища по оружию. Все увиденное не могло не пробудить в писателе воспоминаний о войне. И, когда старые переживания соединились с новым горем, Сэлинджер открыто зарыдал. Вспоминая о тех днях почти сорок лет спустя, Пегги не без удивления пишет, что именно тогда она «в первый и последний раз в жизни увидела отца плачущим» *.

Известно, что на протяжении всего 1964 года Сэлинджер работал над двумя проектами: новой повестью из истории Глассов под названием «Шестнадцатый день Хэпворта 1924 года» и вступлением к антологии, составляемой Уитом Бернеттом, которое подвело черту под их взаимоотношениями. Бернетт собирался выпустить сборник из 50 рассказов разных авторов, опубликованных в свое время в журнале «Стори». Книгу он хотел назвать «Юбилей «Стори»: 33 года, посвященных рассказу» и выпустить в 1965 году. Он обратился к Сэлинджеру с еще одной просьбой разрешить напечатать один из его рассказов. Сэлинджер снова отклонил просьбу Бернетта, что вряд ли стало сюрпризом для редактора. Тем не менее Сэлинджер предложил написать вступление к антологии. Таким образом осуществилось бы желание Бернетта связать имя Сэлинджера с журналом «Стори» и Сэлинджеру не пришлось бы вытаскивать на свет божий свои ранние рассказы. Бернетт с благодарностью согласился, и Сэлинджер весь 1964 год с перерывами работал над статьей. В конечном итоге получившийся текст объемом в 550 слов Сэлинджер отослал в «Стори пресс».

Начал Сэлинджер с описания главного для него события 1939 года — урока, который Бернетт преподал своим ученикам, прочитав рассказ Фолкнера. Он научил Сэлинджера не встревать между описываемыми событиями и читателем, проявляя тем самым уважение к нему. Это было на удивление трогательное воспоминание, особенно если принимать во внимание годы взаимной враждебности, пролегшие между Сэлинджером и Бернеттом. Его даже можно рассматривать как попытку примирения между учеником и его бывшим учителем и другом. Однако Бернетт отклонил присланную статью. «Вступление меня несколько озадачило, — объяснял он Сэлинджеру. — Поскольку там гораздо больше внимания уделено мне и нашим занятиям в Колумбийском университете, чем пятидесяти авторам антологии, поэтому я не решаюсь его использовать»'.