Кеннет Славенски - Дж.Д. Сэлинджер. Идя через рожь

• Название: Дж.Д. Сэлинджер. Идя через рожь
• Автор: Кеннет Славенски
• Издательство: КоЛибри : Азбука-Аттикус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-389-03795-3

Автор культового романа «Над пропастью во ржи» (1951) Дж. Д.Сэлинджер вот уже шесть десятилетий сохраняет статус одной из самых загадочных фигур мировой литературы. Он считался пророком поколения хиппи, и в наши дни его книги являются одними из наиболее часто цитируемых и успешно продающихся. «Над пропастью…» может всерьез поспорить по совокупным тиражам с Библией, «Унесенными ветром» и произведениями Джоан Роулинг.

Сам же писатель не придавал ни малейшего значения своему феноменальному успеху и всегда оставался отстраненным и недосягаемым. Последние полвека своей жизни он провел в затворничестве, прячась от чужих глаз, пресекая любые попытки ворошить его прошлое и настоящее и продолжая работать над новыми текстами, которых никто пока так и не увидел.

Все это время поклонники сэлинджеровского таланта мучились вопросом, сколько еще бесценных шедевров лежит в столе у гения и когда они будут опубликованы. Смерть Сэлинджера придала этим ожиданиям еще большую остроту, а вроде бы появившаяся информация содержала исключительно противоречивые догадки и гипотезы. И только Кеннет Славенски, по крупицам собрав огромный материал, сумел слегка приподнять завесу тайны, окружавшей жизнь и творчество Великого Отшельника.

---

Сэлинджер, судя по всему, был удивлен и обижен. Он-то считал, что делает великодушный жест. Прошло восемнадцать лет с тех пор, как он что-то предлагал Уиту Бернетту, и теперь, когда он до этого снизошел, его текст отвергли, будто он так и остался юным, начинающим автором. Что же касается Бернетта, то, оказавшись на много лет отодвинутым на второй план и тяжело пережив многочисленные нелюбезные отказы со стороны бывшего ученика, он наконец получил право на последнее слово. Однако этот эпизод разрушил всякую надежду на то, что Сэлинджер и Бернетт могут договориться. В то время они оба не осознавали всей иронии сложившейся ситуации. Тот самый человек, который вернул Сэлинджеру его первый рассказ в 1939 году, только что не принял от писателя текст, который потом станет его последней публикацией.

Уит Бернетт несколько раз сыграл поворотную роль в судьбе Сэлинджера. В посвященном ему очерке Сэлинджер описывает его преподавательские достоинства, а также отмечает его любовь к литературе. Но он раскрывает здесь и себя, причем гораздо больше, чем в каком-либо из своих художественных произведений. Самоустранившись во время чтения Фолкнера, Бернетт устранил сэлинджеровские ожидания, те жизненные и литературные принципы, которые стояли между Сэлинджером-студентом и воображаемым миром Уильяма Фолкнера. Сделав это, Бернетт заставил Сэлинджера увидеть Фолкнера новыми глазами — и это новое видение принадлежало исключительно самому Сэлинджеру. Тот урок стал для Сэлинджера уроком на всю жизнь, уроком, приобретавшим с годами все большую значимость. Без него Сэлинджер никогда не проникся бы таким уважением к своему «возлюбленному молчаливому читателю», тому самому, что «читает, как дышит».

История со вступлением к антологии не закончилась его отклонением. Через три года после смерти Бернетта в 1972 году его опубликовала вдова Бернетта, Хэлли, в качестве эпилога к книге «Руководство по сочинительству». Под новым, вполне оправданным названием «Подношение Уиту Бернетту» этот очерк остается единственным опубликованным с разрешения автора образцом нехудожественной прозы Сэлинджера. После всех неприятностей, с ним связанных, опубликование его в 1975 году ярко свидетельствует о том почтении, которое Сэлинджер всегда испытывал к своему бывшему учителю.

Поздним летом 1964 года Сэлинджер и восьмилетняя Пегги отправились вместе в Нью-Йорк. Навещать с детьми бабушку с дедушкой, а также редакционную «семью» «Нью-Йоркера» было у Сэлинджеров заведено, но на сей раз Сэлинджер предупредил дочь, что поездка будет особенной. Они собирались просить Уильяма Шона соблаговолить принять на себя роль крестного отца Пегги, каковым прежде был покойный Лернед Хэнд.

Этой просьбе Сэлинджер придавал особое значение. После смерти Хэнда тремя годами ранее Пегги дважды успела побывать в больнице (один раз летом 1963 года и еще раз зимой того же года). Кроме того, брак с Клэр дал трещину, и писатель теперь почти не выходил из маленькой надстройки над гаражом. К тому же ему хотелось выказать таким образом уважение Шону, особенно после неприятного инцидента с Уитом Бернеттом.

Оказавшись в Нью-Йорке, отец и дочь не отправились сразу на 43-ю Западную улицу, чтобы встретиться с Шоном. Сэлинджер решил посетить сначала другое место — Центральный парк. У карусели Сэлинджер подхватил дочурку на руки и посадил на ярко раскрашенную лошадь, после чего, немного отступив, радостно наблюдал, как она кружится'.

В начале 1960-х годов большинство американцев получало информацию о текущих событиях и циркулирующих в обществе мнениях через газеты и журналы. Телевизионные новости находились еще в младенческом состоянии. Лишь убийство Кеннеди открыло потенциальную силу воздействия телевизионного репортажа на обширную аудиторию, и к концу десятилетия газеты и журналы отступили в тень, отдав пальму первенства телевизионной журналистике. Переключение интереса публики с печатных новостей на новости телевизионные произошло внезапно. В таких городах, как Нью-Йорк, где газет выходило огромное множество, это был болезненный перелом. «Нью-Йорк пост», «Геральд трибьюн», «Нью-Йорк тайме» и «Уолл-стрит джорнал» вступили в жестокую борьбу за постоянно сокращающуюся читательскую аудиторию.

В 1963 году газета «Нью-Йорк геральд трибьюн» произвела глобальную перестройку в отчаянной попытке сохранить своего читателя. Она преобразовала свое воскресное приложение, журнал «Тудэйз ливинг», в нечто подобное престижному литературному изданию «Нью-Йоркер». Вызывающе назвав новый журнал «Нью-Йорк», «Геральд трибьюн» тем самым вступила в открытую конкуренцию с профессиональной семьей Сэлинджера, на что ранее не решалась ни одна газета.

Сначала Шон и «Нью-Йоркер» просто игнорировали вызов со стороны «Геральд трибьюн». Однако газета взяла в свой штат таких блестящих журналистов, как Том Вулф и Джимми Бреслин, и начала оттеснять «Нью-Йоркер». Уже в конце 1964 года Шону и его редакции пришлось вступить с «Геральд трибьюн» в перепалку. При этом они неосторожно критиковали своих соперников, отличавшихся такой неразборчивостью в средствах, какая интеллигентному «Нью-Йор-керу» и не снилась.

Том Вулф сразу решил ударить по самому уязвимому месту «Нью-Йоркера». Уильям Шон, известный своими разнообразными фобиями и идиосинкразиями, не менее Сэлинджера таился от посторонних глаз, поэтому никакие сведения о нем в печать никогда не проникали. Вулф не только решил написать несколько «портретов» Шона, две язвительные пародии на его редакторский стиль и человеческие привычки, но он еще досадил ему звонком, попросив об интервью. Оскорбленный Шон обратился ко всем своим знакомым с просьбой не доверять никому, кто хоть как-то связан с «Геральд трибьюн».

Первая статья Вулфа об Уильяме Шоне была отпечатана за четыре дня до планируемого выхода номера в свет. Провоцируя бурную реакцию со стороны Шона, Вулф озаботился тем, чтобы в течение 24 часов гранки «портрета» легли на стол редактора. Статья под названием «Мумии-крошки, или Правдивая история правителя царства зомби, располагающегося на 43-й улице» представляла собой наихудший из когда-либо мерещившихся Шону образец разнузданной бульварной журналистики. Буквально в состоянии истерики Шон немедленно написал издателю «Геральд трибьюн» Джоку Уитни и, воззвав к его чувству приличия, попросил снять материал. «Это даже не вываливание в грязи, — убеждал он. — Это кровавая расправа. Одним махом эта статья сливает репутацию «Нью-Йорк геральд трибьюн» в сточную канаву»'.

Уитни, бывший некогда послом в Великобритании, не зная, как поступить, показал письмо Шона Вулфу и Бреслину. Однако оба репортера пришли в восторг. Ни минуты не колеблясь, они тут же позвонили в «Тайм» и в «Ньюсуик» и зачитали им письмо. Причем представили дело так, будто всесильный «Нью-Йоркер» до того испугался статей Вулфа, что собирается требовать изъятия их из печати через суд. В результате, когда 11 апреля 1965 года «Мумии-крошки» вышли в свет, шумиха уже была поднята такая, что номер сметали с прилавков.

Письмо Шона было не единственным выражением протеста. В защиту Шона выступили Джон Апдайк, И. Б. Уайт, Мюриел Спарк и многие другие. Но ни одно из адресованных Уитни возмущенных писем не привлекло к себе такого внимания, как посланное Дж. Д. Сэлинджером, близким другом Шона, как никто понимавшим, что человек чувствует, когда его имя треплет и порочит пресса. «Публикацией лживой, враждебной, разухабистой и беспардонно язвительной статьи об Уильяме Шоне, — начиналось письмо Сэлинджера, — вы добились того, что имя «Геральд трибьюн» и, несомненно, ваше собственное никогда больше не будут ассоциироваться с чем-либо благородным и заслуживающим уважения»'.

Честь и достоинство были для Дж. Д. Сэлинджера жизненно важными качествами. Они словно срослись с его личностью. Ими Сэлинджер мерил как собственную жизнь, так и жизнь тех, кто его окружал. Человек в высшей степени деликатный и честный, он всех хотел видеть такими же, поэтому грубость и обман всегда больно его ранили. Сэлинджер часто оказывался во власти обстоятельств, но моралью ни разу не поступался. Сознание долга поддерживало его в годы войны, когда ему пришлось глубоко запрятать собственные чувства до того момента, когда их высвобождение больше не подвергало опасности других. Сэлинджера чрезвычайно смущали социальные faux pas, будь то самолюбование во время лекции или намек на фальшь во время званого обеда. Даже его самые едкие и неприязненные письма никогда не выходят за рамки вежливости, о несоблюдении которой он не мог даже помыслить. Более всего его огорчали в других проявления душевной черствости: бесчувственность критиков, нарушение другом данного ему обещания, детская ложь.

В своих обращениях к «Геральд трибьюн» и Сэлинджер, и его друг Шон дали маху. Ведь на кону тогда стояли не честь и достоинство, а тиражи и деньги — те самые вещи, которые Сэлинджер презирал более всего. На самом деле мир к тому времени уже перестал руководствоваться понятиями чести, достоинства и приличия. В 1965 году обозначавшие их слова еще были в ходу, но из повседневной жизни они постепенно исчезали. Реприманд, сделанный Сэлинджером «Геральд трибьюн», выглядел благородным жестом, призванным защитить друга, в чьей чистоплотности и порядочности не приходилось сомневаться. Но ни на Уитни, ни на Вулфа, ни на Бреслина этот реприманд не подействовал, поскольку для них такого рода сантименты были чем-то абстрактным и устаревшим. Американское общество вступило в эпоху резкой смены ценностей, когда успеха и признания добиваются именно ниспровергатели кумиров типа Тома Вулфа и Джимми Бреслина. Сэлинджер же, принадлежавший к тем самым кумирам, которых ниспровергали, не вписывался в этот мир, где благородство и ценности, сформировавшие его характер, ставились под сомнение или выбрасывались на помойку.