Уильям Локк - Сердце женщины

• Название: Сердце женщины
• Автор: Уильям Локк
• Издательство: Вече
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1993
• ISBN: 5-7141-0149-9

Серию «Каприз» продолжают романы замечательного английского писателя Уильяма Локка (1863–1930), который заслуженно входил в начале XX века в пятерку занимательных и популярных романистов мира. Своей славы писатель добился в качестве непревзойденного мастера любовной прозы, всегда писавшего о Любви с большой буквы. Романы «Триумф Клементины» и «Сердце женщины» как никакие другие произведения демонстрируют его яркий самобытный талант и тонкое знание женской психологии.

---

— Это хорошо, что вы не брезгуете пожать мне руку. Мужчины все-таки лучше женщин. Слава Богу, что я, наконец, встретилась с вами. Прощайте!

— Прощайте! — ласково ответил Джойс.

Они расстались и пошли каждый своей дорогой. Анни Стэвенс — к своей ужасной жизни, Джойс — домой, где его ждала Ивонна. Идя домой, он думал об этом резком контрасте между ними. Оба они были бывшие люди, обломки разбитых жизней; оба искупали свое прошлое, оба носили в душе вечное раздвоение, и падшее, порочное их «я» вело жестокую и непрестанную борьбу с другим, более благородным. Он не сердился на нее за ту обиду, которую она нанесла ему. Ему было глубоко жаль ее, и он судил ее не строго.

Но странно, до какой степени на его плавание по морю житейскому без руля и без ветрил влияли другие разбитые суда, также плывущие по воле течения. Анна Стэвенс, которая любила его и едва не погубила, толкнула его на сближение с бедным Ноксом; через Ивонну — другой и трогательнейший обломок крушения, с которым он теперь вместе совершал тихое плавание — он впервые познакомился с Анни Стэвенс. Когда он раздумывал об этом однажды в свободную минуту в лавке, ему пришла странная фантазия.

— Вы ведете очень одинокую жизнь, м-р Рункль, — неожиданно обратился он к старику.

— Да. Должно быть, что так. Кроме сестры, которая вот уже несколько месяцев умирает и все не может умереть, у меня в целом мире нет ни родных, ни близких.

XIX ФЕРМЕНТ БРОЖЕНИЯ

— И все это правда? — печально спросила Ивонна.

— К несчастью, да, — ответил Джойс, отрываясь от воскресной газеты.

— Как это ужасно!

Она только что кончила читать «Загубленные жизни», недавно вышедшую повесть Джойса. Особенного успеха она не имела. Все критики признавали, что она блестяще написана; но мрачный пессимизм автора, несмотря на красоту формы, отталкивал читателя. И это приводило автора в уныние.

Но для Ивонны эта повесть была откровением. Она со вздохом захлопнула книгу и некоторое время рассеянно смотрела на обложку. Потом, по обыкновению, быстро встала.

— Пойдем куда-нибудь на солнце, а то я заплачу. У меня так тяжело на душе, Стефан.

— Все из-за этой несчастной книги?

— Тут и она, и многое другое. Сведите меня в Реджент-Парк — посмотреть на цветы.

Он охотно согласился, и Ивонна пошла одеваться. Через несколько минут они уже сидели на империале омнибуса.

— Мне уже лучше, — говорила Ивонна, втягивая полной грудью теплый воздух. — А вам?

— И мне. Но будет еще лучше, когда мы выберемся из этих безотрадных улиц. По воскресеньям они особенно унылы. За все время, что мы едем, я еще не видел улыбки на человеческом лице. Какой серой жизнью живут люди!

— Но ведь не все же они несчастны.

Омнибус на миг остановился. Трое расфранченных по воскресному парней, с грубыми животными лицами и нестройным громким говором, прошли мимо и шумно приветствовали двух скромно одетых девушек, очевидно, их знакомых.

— Вот этим, кажется, не скучно, — сказала Ивонна.

Джойс пожал плечами.

— Думали ли вы когда-нибудь о том, сколько горя приносят с собой в мир подобные субъекты? Ведь они, по обычаю своего класса, непременно женятся — и женятся молодыми. Представьте себе жизнь женщины в руках такого типа.

Омнибус снова тронулся, Ивонна молчала. Тон Джойса был так же безнадежен, как книга, которую она только что прочла. Она украдкой покосилась на него. Когда он молчал, лицо у него было грустное, задумчивое. Сегодня ей казалось, что на лице этом резче обыкновенного проступают черты, наложенные на него пережитыми унижениями. Она отождествляла его с героями удручающих сцен, им описанных.

— Вы думаете, что и наша жизнь — очень серая? — мягко спросила она, коснувшись рукой его руки.

— Разумеется, она однообразная и скучная; для вас такая жизнь должна быть очень тяжела.

— Вовсе нет. Мне очень хорошо, и я довольна. Чтоб быть совсем счастливой, мне не хватает только одного.

— Как и каждому из нас. Но в этом-то одном все дело. Это как раз то самое, чего мы никогда не сможем получить.

— Это не то, что вы думаете. Вы думаете о деньгах и все такое.

— Нет. Я говорю о вашем голосе.

— Да нет же! — почти крикнула Ивонна. — Как вы не догадываетесь? Мне недостает — видеть вас веселым и счастливым, как когда-то, давно.

— Какая вы милая! — выговорил он, помолчав. — Я эгоистичен и не всегда понимаю вашу кротость. Иногда мне кажется, что сердце мое превратилось в камень, как у героя немецкой сказки.

— У вас горячее, великодушное сердце, Стефан. Кто другой сделал бы для меня то, что сделали вы!

— С моей стороны это был чистейший эгоизм. Мое одиночество слишком тяготило меня. Притом же я вовсе не уверен, что я поступил правильно.

— А я уверена. И, мне думается, в этом я — лучший судья.

Но Джойс был прав в своем горьком самоанализе. Изредка в его сердце звучали отзывчивые струны; но обыкновенно бремя прошлого так давило его, что он совершенно не был способен чувствовать. Жить в такой интимной близости с Ивонной и даже не помышлять о возможности полюбить ее попросту, по-мужски, было нелепо. Положим, рыцарские инстинкты, пробуждаемые ее безграничным доверием к нему, и его прошлое стояло между ними двойным барьером, запрещая ему любовь и брак. Но нередко, когда на него находила тоска, он, полный презрения к себе, отвергал в себе эти инстинкты, как дерзкие претензии и приписывал отсутствие в своей душе более теплых чувств к Ивонне тому, что сердце его навеки очерствело. В последнее время он даже перестал об этом думать, считая это вопросом решенным.

Сойдя у Реджент-Парка, они пошли по северной большой аллее. На ней было очень людно. Джойс все время тревожно озирался и, наконец, не выдержал:

— Уйдемте подальше от толпы и сядем где-нибудь под деревом.

Ивонна порывисто подвинулась к нему и взяла его под руку.

— Если б вы знали, как я горжусь быть с вами!

— Я оберегаю и вас, Ивонна, милая, — возразил он уже мягче.

Она сделала свой любимый величественный жест рукой, державшей зонтик.

— Я пока еще ничего такого не сделала, чего бы мне надо было стыдиться, — гордо ответила она и вызывающе посмотрела на разодетую пожилую чету, шествовавшую мимо. Потом круто остановилась перед роскошной цветочной клумбой.

— Какая прелесть! Смотрите…

Она оживилась, раскраснелась. Краски действовали на нее, как музыка. Перед ним снова была прежняя, яркая, солнечная Ивонна, представшая перед ним светлым видением в тяжкую годину его унижения.

— А я говорю, что мир прекрасен, и жить чудесно, Стефан!

— Вы правы, дорогая, мир прекрасен. И вы — самое прекрасное, что есть в нем.

Краска сгустилась на ее лице, глаза засияли влажным блеском.

— Это безумие так говорить. Но вы сказали это так, как будто в самом деле вы так думаете.

— Я и в самом деле так думаю, Ивонна.

— Ну, пойдемте искать укромного местечка под деревьями, — мягко сказала она.

Они свернули с главной аллеи прямо на зеленую лужайку и принялись отыскивать местечко, которое бы уже не было раньше занято влюбленными или целой семьей, или просто растянувшимися на траве людьми. Наконец, нашли одинокое дерево и уселись на скамье под ним.

— Ну что? Здесь вам приятнее? — спросила она.

— Гораздо приятнее. Здесь так мирно. Когда я жил в Южной Африке, я жаждал цивилизации, шума, общества мужчин и женщин. Теперь, когда я в Лондоне, мне чем дальше от людей, тем лучше. Люди — странные животные, Ивонна.

Ивонна смотрела в землю и нервно срывала стебельки травы. Потом быстро вскинула на него глаза.

— Когда же вы будете совсем счастливы, Стефан?

— Я и сейчас могу назвать себя счастливым.

— Но когда вы вернетесь домой, на вас опять найдет хандра. Неужели вы не можете забыть это ужасное прошлое — тюрьму и все?

Она впервые прямо заговорила об этом, и голос ее дрогнул на слове «тюрьма».

— Нет, этого я не могу забыть, — был глухой ответ. — Проживи я хоть сотню лет, я до самой смерти буду помнить это.

— Вам, как будто, кажется, словно женщине, которая была уличной, что ничто не может изгладить вашего стыда.

Он изумленно поднял на нее глаза. Он давно замечал перемену в Ивонне, но никогда еще не слыхал от нее таких серьезных слов. Странно, что и она проводит ту же параллель, которая не выходила у него из головы с того вечера, как он встретил Анни Стэвенс.

— Я отдала бы все на свете — даже голос, если б он ко мне вернулся, чтоб помочь вам. Вы никогда мне не рассказывали о том ужасном, что вы пережили, а я хочу знать все, до последней мелочи. — Вы мне расскажете, да?

— Если я вам расскажу, вы будете презирать меня — точно так же, как я сам себя презираю.

Он лежал возле нее, опершись на локоть. Она легко, как паутинка, дотронулась до его лба.