Марсель Гафуров - Территория памяти

• Название: Территория памяти
• Автор: Марсель Гафуров
• Издательство: Издательство "КИТАП" имени Зайнаб Биишевой
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-295-04375-8

Биография известного в нашей республике журналиста, писателя, переводчика Марселя Гафурова насыщена впечатляющими событиями и встречами. В этой книге представлены воспоминания о наиболее ярких эпизодах его журналистской деятельности и художественный цикл «Дудкинские рассказы», в котором отображена напряженная, подчас полная трагизма жизнь рядовых тружеников в нелегкие 90-е годы минувшего века.

---

Находка

Однажды весной, устроив субботник, мы, садоводы, выкопали на пустыре за воротами нашего коллективного сада глубокую яму для отслужившей свой срок всякой всячины от пищевой упаковки и прохудившихся леек до стоптанной обуви и окончательно отказавшихся работать телевизоров, чтобы не валялось все это где попало. И поручили сторожу время от времени сжигать скопившийся в яме хлам.

Придя как-то туда с очередной порцией мусора, я обомлел: кто-то вывалил возле ямы груду разнообразной литературы. Случалось прежде, что после паводков, когда взбухшая Уфимка добиралась до наших жилищ, садоводы выбрасывали кипы сопревших газет, но в этой груде лежали аккуратно связанные в пачки номера журналов, в том числе журнала «Вокруг света», и книги, книги, сухие и чистые — с десяток статистических справочников по разным странам мира и вдвое больше литературы художественной.

Боже мой, у кого поднялась рука выкинуть такое богатство на свалку?! Можно было лишь предположить, что кто-то, любовно и целеустремленно собравший библиотеку по интересовавшим его темам, спешно продал свой участок, уехал, оставив собранное в садовом домике, а новые хозяева, по причине равнодушия к чтению, сочли доставшееся им наследство ненужным. Меня же неожиданная находка взволновала настолько, что сердце бешено заколотилось. Набрал в охапку, сколько мог унести, журналов и книг, потом еще раз пришел за оставшимися.

Перебирая обретенные чудесным образом книги, я обнаружил среди прочих сочинения Петра Кудряшева, литератора пушкинских времен, служившего в воинских гарнизонах глухого тогда Оренбуржья. Сочувственно приняв идеи декабристов, Петр Михайлович увлекся краеведеньем, овладел татарским и казахским языками, пытливо изучал жизнь, быт, обычаи населения наших краев, поэтому его рассказы и повести не были чистым вымыслом, отражали изученные им жизненные реалии.

Я с интересом прочитал его повесть «Искак» — о приключениях каргалинского юноши, влюбленного в красавицу Фатиму, и вдруг меня озарило: так это же повесть о моем прапра… — не знаю, сколько раз надо повторить это «пра» — дедушке Исхаке, автор изменил в его имени лишь одну букву.

Башкиры считают, что каждый человек должен поименно помнить своих предков до седьмого колена. Я в молодости относился к своей родословной легкомысленно. Более того — сознательно пренебрегал ею. Моя осведомленность по этой части не шла дальше двух дедов, по отцовской и материнской линии, да и ими я похвастаться не мог. Хорош был бы рьяный комсомолец, хвастающийся дедами-священнослужителями!

Дело в том, что дед мой по отцу, Хажи-ахун, имел сан, соответствующий сану православного архиерея. Он ведал довольно большим числом мусульманских приходов, прослыл в народе святым. Было это очень давно, в доисторические в моем представлении времена, так что я родственных чувств к деду не испытывал, мне даже казалось, что я никакого отношения к нему не имею. Он умер еще до Первой мировой войны, оставив моего шестилетнего отца сиротой.

Что касается Вали-ходжи, деда со стороны матери, был он карыем в Татарских Каргалах. Карый — знаток Корана. Дед Вали совершил хадж в Мекку, знал Коран наизусть и специальной Грамотой был наделен правом произносить-пропевать суры Священной книги на больших собраниях верующих. Со слов матери я знал, что в 1918 году дед Вали под влиянием революционных событий публично разорвал свою Грамоту, отказался от сана карыя. Но это его в моих глазах не оправдывало. Вот если бы он стал красным командиром или красным партизаном, было бы другое дело. Но ни тем, ни другим он не мог стать по возрасту, не говоря уж о религиозных убеждениях, хотя и в преклонных годах показал себя молодцом: моя мама родилась от второго его брака, когда ему было под 70. Тем не менее дед Вали тоже умер задолго до моего рождения, оставив бабушку в нищете. Мама с 8 лет жила в прислугах у родной тетки.

Это — все, что было мне известно о людях, которым я обязан своим появлением на белом свете. С этим бы и покинул его, не расскажи русский писатель Петр Кудряшев историю, героями которой оказались мои далекие предки. Уточню: предположительно, мои.

История, рассказанная Петром Михайловичем, началась с того, что царь Иван Грозный овладел Казанским ханством, после чего один из отпрысков ханской семьи ушел в партизаны. Извините, это мне захотелось назвать знаменитого разбойника Мустафу партизаном, звание «партизан», знаете ли, звучит возвышенней, чем «разбойник». Славно поразбойничал Мустафа, немалое богатство досталось его наследникам. Через несколько поколений оно, заметно поубавившись, перешло в руки предприимчивого казанца Сеита.

Сеит, разъезжая по торговым делам, присмотрел красивое местечко близ Оренбурга, купил его недорого у башкир и основал на тихоструйной, богатой рыбой реке Сакмар татарское поселение, поначалу носившее название Сеитов посад. Сеитов посад, переименованный впоследствии в Каргалы, известен, между прочим, тем, что наезжал туда со сподвижниками крестьянский «царь» Емельян Пугачев, чтобы погулять-повеселиться. Он будто бы даже сыграл свадьбу с местной татарочкой…

Но вернемся к Сеиту, верней, к его сыну Исхаку и красавице Фатиме. От них пошли в Каргалах Исхаковы. Моя мама в девичестве, мой дед Вали, его дед и дед деда носили эту фамилию. Возможно, если и не все они, то некоторые были священнослужителями, просили Всевышнего простить грехи их предка-разбойника. Согласно легенде, поведанной кем-то Петру Кудряшеву, неприкаянная душа Мустафы, превратившись в привидение, досаждала его потомкам. Теперь оно, привидение, добралось, кажется, и до меня. Шучу, шучу! Неожиданное открытие, сделанное благодаря найденной на свалке книге, развеселило меня. Ничего, что в моей родословной наряду со святыми значится и великий грешник. Если подкараулит меня на узкой тропе кто-то из нынешних разбойников, — а их развелось, сами знаете, видимо-невидимо, — я скажу ему:

— Мы с тобой одной крови, ты и я!

И он не тронет меня. Может быть, не тронет. Ведь услышав этот пароль, дикие обитатели джунглей не трогали героя по имени Маугли. Мы в своей свободной и демократической стране (кое-кто тут добавляет: с криминальным уклоном) от законов джунглей ушли пока что недалеко.

Напоследок мой вам совет, друзья: читайте больше. Авось и вам откроется что-нибудь такое, от чего ваша жизнь станет веселей. И в своей родословной покопаться нелишне: вдруг да вы обнаружите, что где-то за вашей спиной в длинной колонне ваших предков стоит человек необычной судьбы или даже иной, чем у вас, национальности, как за Пушкиным — эфиоп, за Лермонтовым — шотландец, за Аксаковым — татарин… И окажется, что в этом мире вы связаны с гораздо большим, чем вам представлялось, кругом людей. Вы станете богаче.

Угасают сады…

Самой первой яблоне в моем саду сейчас под сорок — возраст для яблонь старческий. Лет пять уже порываюсь спилить ее, потому что перестала радовать урожаями, не сгибаются ветви к осени под тяжестью краснобоких плодов, да все жалею старушку. Тужится она изо всех сил, стоит весной в белой цветочной кипени, ради этой красы и откладывал я исполнение приговора на год, потом еще и еще. И думал о себе в сопоставлении с нею: и меня ведь неумолимое время приближает к сроку, когда слечу с древа жизни осенним листком, как многие, с кем бок о бок сажал молодые яблоньки.

Выйду иногда на свою садовую улочку и стою в печальном одиночестве. Из шести участков на четной стороне лишь мой более-менее обихожен, остальные дичают, заросли бурьяном. Не звенят уже вокруг веселые детские голоса дети, а затем и внучата выросли, им играть в компьютерные игры интересней, чем жить в саду. Только три-четыре раза за лето приедут на заброшенный участок наследники его умершего или обессиленного старостью хозяина, сбегают на реку искупаться, пожарят шашлык, пошумят-повеселятся и уедут. Скажешь им: хоть бы несколько грядок весной вскопали, что-нибудь посеяли, — а они смеются, дескать, зачем канителиться, проще сходить на рынок, купить за полсотни рублей столько, к примеру, моркови или лука, сколько ты, дед, вырастишь, горбатясь над грядкой все лето.

Двух вещей молодые не понимают. Во-первых, откуда возьмутся на рынке тот же лук или морковь, если никто не будет их выращивать? Во-вторых, между тем, что ты сам вырастишь, и тем, что купишь, большая разница. Ну, скажем, как между материнским молоком и искусственным питанием для младенца. Исстари народ называет землю матерью, но не доводилось мне слышать, чтобы этим святым словом обозначили казенную детскую кухню.

Да и не в еде только дело. Горожанин сажает яблони и копается у грядок не столько ради насыщения желудка, сколько для утешения тоскующей на асфальте души. На своем махоньком садовом участке ты снова — дитя природы, какими были твои далекие предки, и счастлив, как ребенок, припавший к материнской груди. Близость к земле доставляет удовольствие, ни с чем другим не сравнимое. Удовольствие удваивается общением с такими же, как ты, любителями покопаться в земле. Много добрых соседей и приятелей появилось у меня в садоводческом товариществе. Трудно в зрелые годы обрести друзей взамен порастерянных — кто уехал далеко, кто взлетел высоко по должностной лестнице — друзей юности. А я их обрел.