Мария Бекетова - Александр Блок. Биографический очерк

• Название: Александр Блок. Биографический очерк
• Автор: Мария Бекетова
• Жанр: Биографии и Мемуары

«Взяв на себя трудную задачу написать биографию Ал. Блока, я предупреждаю заранее, что это не более как несовершенная попытка дать краткий очерк жизни поэта, дополняющий воспоминания его современников. Он родился и жил до девяти лет в доме моего отца (своего деда). Мне, как тетке его, связанной близкой дружбой с его матерью, известны многие факты его жизни. Поэтому я и взяла на себя смелость писать о нем именно теперь, когда его полная биография не может быть написана по вполне понятным причинам…»

---

Тут начинается непрерывная вязь стихов о Прекрасной Даме, сплетенная из переживаний поэта. Он так и говорит в своей автобиографии: «Лирические стихотворения… все, с 1897 года, можно рассматривать как дневник». И дальше: «Серьезное писание началось, когда мне было около восемнадцати лет… Все это были – лирические стихи, и ко времени выхода моей первой книги «Стихов о Прекрасной Даме» их накопилось до 800… В книгу из них вошло лишь около ста». (Поэт говорит, конечно, о первом издании «Грифа». Следующие издания первого тома – полнее.) Далее идет важное свидетельство поэта, освещающее его отношение к Вл. Соловьеву [35] : «Семейные традиции и моя замкнутая жизнь способствовали тому, что ни строки так называемой «новой поэзии» я не знал до первых курсов университета. Здесь, в связи с острыми мистическими и романическими переживаниями, всем существом моим овладела поэзия Вл. Соловьева. До сих пор мистика, которой был насыщен воздух последних лет старого и первых лет нового века, была мне непонятна. Меня тревожили знаки, которые я видел в природе, но все это я считал «субъективным» и бережно оберегал от всех».

С поэзией Вл. Соловьева Александр Александрович познакомился не ранее 1900 года, т. е., стало быть, на втором курсе. К этому времени уж была написана часть стихов о Прекрасной Даме. Таким образом, влияние Соловьева на Блока приходится считать несколько преувеличенным: он только помог ему осознать мистическую суть, которой были проникнуты его переживания. И это было не внушение, а скорее радостная встреча близких по духу.

Из Шахматова, с дороги, пролегающей между полями по направлению к станции, в сторону заката, видна бобловская гора, обозначенная на горизонте зубчатой полосой леса.

…Там над горой Твоей высокой

Зубчатый простирался лес… [36]

В последние годы своей жизни Александр Александрович собирался издать книгу «Стихов о Прекрасной Даме» по образцу дантовской Vita Nuova [37] , где каждому стихотворению предшествует примечание вроде следующего: «Сегодня я встретил свою донну и написал такое-то стихотворение». С подобными комментариями хотел издать свою книгу и Блок [38] .

1901 год, как говорит он в своей автобиографии, был для него исключительно важен и решил его судьбу. Лето этого года он называл «мистическим».

Осенью Любовь Дмитриевна поступила на драматические курсы Читау, где пробыла всего год. Курсы помещались на Гагаринской, потом перешли на Моховую:

Там – в улице стоял какой-то дом,

И лестница крутая в тьму водила.

Там открывалась дверь, звеня стеклом,

Свет бегал, – и снова тьма бродила…

………………………………………

Там, в сумерках, дрожал в окошках свет,

И было пенье, музыка и танцы.

А с улицы – ни слов, ни звуков нет, —

И только стекол выступали глянцы…

В урочные часы Александр Александрович бродил около этого дома и встречал Любовь Дмитриевну, выходившую от Читау:

Я долго ждал – ты вышла поздно,

Но в ожиданьи ожил дух… [39]

В том же памятном 1901 году изменилась университетская жизнь Александра Александровича: пройдя два курса и перейдя на третий, он понял, что юридические науки ему глубоко чужды. Мать уговаривала его перейти на филологический факультет. Сначала он не решался, опасаясь, что отец, испугавшись расходов на два лишние курса, прекратит высылку денег. Но Александр Львович в ответ на письмо с извещением о состоявшемся уже переходе, выразил, напротив, свое одобрение [40] . Здесь Александр Александрович сразу попал в свою сферу, увлекся лекциями проф. Ф. Ф. Зелинского [41] и некоторых других профессоров, но под конец все-таки сильно устал от университета. Его удручали главным образом экзамены, к которым он готовился с тоской и напряжением. Быть может, ему не удалось бы кончить кандидатом, если бы не зачетное сочинение о Болотове и Новикове, которое он представил профессору И. А. Шляпкину, и рукопись которого покойный профессор, по его словам, «затерял» [42] . Государственный экзамен по славяно-русскому отделению сдан был в 1906 году.

В автобиографии Блока читаем: «Университет не сыграл в моей жизни особенно важной роли, но высшее образование дало, во всяком случае, некоторую умственную дисциплину и известные навыки, которые очень помогли мне и в историко-литературных, и в собственных моих критических опытах, и даже в художественной работе (материалы для драмы «Роза и Крест»)». И далее: «Если мне удастся собрать книгу моих работ и статей… долею научности, которая заключена в них, я буду обязан университету».

Товарищеская жизнь, общественность и политика не коснулись поэта. Всего этого он чуждался. Природа была ему ближе. По ней он судил отчасти и о грядущих событиях.

Он был на втором курсе юридического факультета, когда разыгралась известная история с избиением студентов на Казанской площади [43] . В университете начались волнения. Студенты бойкотировали лекции и экзамены, следили за тем, чтобы те и другие не посещались ни товарищами, ни профессорами. Более чуткие и популярные профессора сами прекратили чтение лекций и отменили экзамены. Но нашлись и такие, как, например, Георгиевский [44] , которые продолжали экзаменовать немногих, оставшихся в противоположном лагере.

Александр Александрович был так далек от университетской жизни, что даже и не подозревал о бойкоте. Он, как ни в чем не бывало, явился на экзамен к Георгиевскому и был оскорблен каким-то студентом, принявшим его за изменника и бросившим ему в лицо ругательство. Собственное равнодушие порой тяготило его самого. Об этом написано стихотворение «Когда толпа вокруг кумирам рукоплещет».

Привычка относиться с беспощадной критикой ко всем движениям своей души, к собственным поступкам составляла одну из характерных черт его природы. «Что за охота не быть беспощадным?» – говорил он матери в 1921 году.

Но так называемый «либерализм» претил ему неудержимо. Как и всякий крупный художник, он был революционен. Все стихийное было ему близко и понятно. Предчувствие революции началось давно. Отголоски его можно найти в стихах («Все ли спокойно в народе», «Фабрика») [45] .

Еще на одном из первых курсов, когда Александру Александровичу было лет двадцать, он записался в члены одного из драматических кружков Петербурга. Тогда он был в полном расцвете своей красоты и с жаром относился к театру. В кружке пришлось ему выступить раза четыре, исключительно в ролях стариков, самых незначительных. Опытный jeune premier [46] не первой молодости явно не давал ему ходу. На это открыл ему глаза один из старых членов кружка, которого, очевидно, подкупили его молодость, красота и детская доверчивость. После разговора с ним Александр Александрович вышел из кружка, и актерская карьера перестала казаться ему столь заманчивой, а понемногу он и совсем отошел от этой мысли.

Жизнь его была полна и без этого. В то время он много писал, но не показывал своих стихов никому, кроме матери и меня. В 1900 году под настойчивым давлением матери он наконец понес свои стихи в редакцию одного из журналов. Случай этот настолько характерен для того времени и для самого поэта, что я привожу его целиком, как он описан в его автобиографии:

«От полного незнания и неумения сообщаться с миром со мною случился анекдот, о котором я вспоминаю с удовольствием и благодарностью. Как-то в дождливый осенний день (если не ошибаюсь, 1900 года) отправился я со стихами к старинному знакомому нашей семьи Виктору Петровичу Острогорскому, теперь покойному. Он редактировал тогда «Мир Божий». Не говоря, кто меня к нему направил, я с волнением дал ему два маленьких стихотворения, внушенные Сирином, Алконостом и Гамаюном В. Васнецова [47] . Пробежав стихи, он сказал: «Как вам не стыдно, молодой человек, заниматься этим, когда в университете бог знает что творится!» – и выпроводил меня со свирепым добродушием. Тогда это было обидно, а теперь вспоминать об этом приятнее, чем обо многих позднейших похвалах».

Хорошо, что поэт так легко простил либеральному редактору его тупость, но то была единственная неудача такого рода.

Без всяких усилий с его стороны пришла к нему сначала известность, а потом и слава. В первый раз стихи его должны были появиться в 1902 году, в студенческом сборнике под редакцией Б. Никольского и Репина, но «Сборник» запоздал чуть не на год. И в 1903 году, опередив «Сборник», стихи напечатал журнал «Новый Путь» и почти одновременно московский альманах «Северные Цветы» [48] .

В Москве Блок был оценен и узнан прежде, чем в Петербурге. Случилось это потому, что в Москве было ядро молодых мечтателей, мистические настроения и чаяния которых сближали кружок с поэтом. Во главе их стоял Андрей Белый, в «Воспоминаниях» которого читатели найдут все подробности о кружке «Аргонавтов» и подробную характеристику той среды, которая восприняла поэзию Блока [49] .

Стихи его попали в Москву через Ольгу Михайловну Соловьеву, троюродную тетку Блока, бывшую замужем за младшим братом философа, Михаилом Сергеевичем [50] . Ольга Михайловна была в деятельной переписке с матерью поэта как раз в те годы усиленного писания стихов и время от времени эти стихи посылали в Москву. Ольга Михайловна и Михаил Сергеевич оба были люди с тонким художественным вкусом, а сын их Сережа – гимназист в то время, способный, рано развившийся юноша, – тоже писал стихи, был настроен мистически и дружил с Борей Бугаевым (Андрей Белый), который жил в том же доме и бывал у Соловьевых чуть не каждый день.