Вениамин Богуславский - Ламетри

• Название: Ламетри
• Автор: Вениамин Богуславский
• Издательство: Мысль
• Жанр: Философия
• Год: 1977

Книга содержит краткий биографический очерк и анализ учения выдающегося французского мыслителя и просветителя, воинствующего материалиста и атеиста, предшественника энциклопедистов Ламетри (1709–1751). В ней рассматривается материалистическое учение философа, анализируются его естественнонаучные взгляды, гносеология, этика, его атеистические взгляды. Автор показывает несостоятельность попыток буржуазных ученых исказить воззрения философа и его значение в истории философии.

Работа рассчитана на философов, преподавателей, студентов, аспирантов, пропагандистов, а также на всех тех, кто интересуется историей философии.

---

Нельзя найти в сочинениях Ламетри и высказываний, отождествляющих мысль или чувство с материей. Ощущение, мышление — это, по Ламетри, свойства материи, обретаемые ею, когда она достигает определенной организации. Он различает ряд иерархически соотносящихся уровней материи: самый низкий — структура ее такова, что в движениях нет целесообразности; говоря об этом уровне (минералах), Ламетри предвосхищает вывод современной науки (Бернал) о том, что основной принцип размножения действует уже при росте кристаллов; следующий уровень — усложнившаяся структура порождает новые функции: саморегуляцию, целесообразные движения, направленные на самосохранение, на этом уровне (растения) чувствительности, субъективных состояний нет; далее, уровень, где налицо нервная система, мозг; к прежним функциям присоединяются ощущения, чувства (животные); наконец, уровень, где более совершенная организация мозга рождает язык и мышление.

Трактовке сознания как феномена, не подчиненного объективным законам и не поддающегося рациональному объяснению, философ противопоставляет требование научного исследования этого явления, утверждая, что, как и все на свете, оно подчинено определенным законам; идеализму, индетерминизму он противопоставляет материализм, детерминизм. Единство машин, растений, животных, людей в том смысле, что все это — материя на различных ступенях ее организации, — вот что отстаивал Ламетри. С. Л. Соболев и А. А. Ляпунов пишут об ЭВМ: «Ближайшее рассмотрение принципов действия этих машин показывает большую общность их работы с работой нервной системы высших животных или человека. Эта общность выражается в том, что как в машинах, так и в живых организмах имеются устройства, выполняющие определенные действия, устройства, управляющие порядком выполнения этих действий, и линии связи, соединяющие их между собой» (30, 238). Ничего большего не утверждал и Ламетри.

Подчеркивая бесконечную сложность явлений жизни и психики, Ламетри полагал, что объяснение их никогда не станет исчерпывающим, полным. Он указывал на общественную природу мышления, на недостаточность частей организма и их физического взаимодействия для его объяснения. Он вовсе не отождествлял ни строения человека с устройством машины, ни сознания его с тем, что происходит в машине.

Но разве не прославился Ламетри именно формулой «человек-машина», которой он озаглавил свой нашумевший труд? Верно, но что эта формула означает? В отличие от картезианского «животное-машина», означавшего, что животное— автомат, лишенный психики, формула Ламетри отнюдь не означает, что человек — лишенный чувств и мыслей автомат (точно так же, как формула «человек-растение» вовсе не значит, что он считал людей растениями). По справедливому замечанию И. С. Нарского, такие выражения, как «просвещенная машина», «самозаводящаяся машина», — «это скорее яркие метафоры и приблизительные аналогии, но не дефиниции» (24, 236), их назначение — в острой, вызывающей форме атаковать господствующие предрассудки, привести в ярость клерикалов.

Материализм Ламетри — это в общем метафизический материализм, не свободный и от свойственного веку механицизма. Но он не более механистичен, чем взгляды других материалистов XVIII в., и гораздо менее, чем воззрения самых передовых естествоиспытателей его времени.

Глава VI «Взять приступом небо»

В своих произведениях Ламетри (это было новостью и неслыханной смелостью в литературе того времени) откровенно называет себя материалистом и доказывает, что материализм — единственно приемлемая философия и в научном, и в нравственном отношении. «…Писать, как философ, — это ведь значит проповедовать материализм!… этот материализм… — очевидный результат всех наблюдений и опытов величайших философов и врачей…» (2, 471). Вместе с тем лишь материализм делает философа хорошим членом общества, который никогда «не пожелает делать другим то, чего он не хочет, чтобы делали ему» (2, 244), и будет гуманно и терпимо относиться к недостаткам людей. Никто из авторов, чьи книги увидели свет до работ Ламетри, не осмеливался так выражаться. П. Навиль прав, когда пишет, что «с Ламетри материалистическая философия… освобождается от недомолвок Гоббса и Гассенди и выступает в ярком свете с дерзостью и блеском юности» (69, 175). Он не только первым в печати выступил с открытым забралом как материалист, но и первым печатно объявил себя атеистом, первым издал работы, защищающие атеизм. Уэйду удалось найти в библиотеках Франции и других стран 102 рукописных произведения (сохранилось почти 300 экземпляров) из числа тех содержащих запретные философские мысли работ, какие ходили по рукам во Франции в первой половине XVIII в. Их анализ показывает, что кроме сочинений Мелье и Фрере близки к атеизму две работы: «Равенство жизни и смерти» и «Диалоги о душе между собеседниками в наше время». Собственно же атеистические идеи содержатся лишь в трех рукописях: «Опыт об отыскании истины», «Письма о религии, о душе человеческой и существовании бога» и «Размышления о существовании души и бога» (см. 84, 257–262). Это анонимные работы, в первой половине века не публиковавшиеся, кроме последней, напечатанной в сборнике «Nouvelles libertes de penser», где на титульном листе проставлен 1743 г., но, по некоторым данным, он фактически был издан в 1750 г. «Размышления о существовании души и бога», не содержащие такого обстоятельного и яркого обоснования атеизма, какое дано в первых (работах Ламетри, мало обратили на себя внимания. Влияние этой публикации не идет ни в какое сравнение с резонансом, вызванным сочинениями Ламетри.

Особенно остро критикует Ламетри характерные для ученых и философов первой половины XVIII в. попытки примирить науку и религию. «…Со всех сторон, — восклицает Ламетри, — афишируются: „Доказательства существования бога при помощи чудес природы“; „Доказательства бессмертия души при помощи геометрии и алгебры“; „Доказательства в пользу религии при помощи фактов“; „Теология, основанная на физике“» (2, 463). Познакомившись с науками о природе, сразу убеждаешься во вздорности этих доказательств, которые на деле сводятся к ссылкам на откровение, на авторитет церкви и ее «отцов», на такое изображение «чудес природы», где «физика» и «факты» ничего общего с подлинной физикой и фактами не имеют. Так именно дело обстоит с аргументацией теологов Аббади и Плюша, философов Деланда, Кларка, Голльмана. Последователь Фомы Аквинского Плюш отрицает право разума решать вопросы веры, заявляя, что, последовав указаниям разума, мы получили бы весьма странное представление о христианстве. На это Ламетри отвечает: только разум и опыт в состоянии выяснить истину в любой области, включая религию. Отвергающий разум и опыт лишает свои утверждения всякой основы. Плюш, говорит Ламетри, напоминает аристотеликов, заявлявших: нельзя верить опытам Торричелли, ведь при их признании получится странное представление о природе; в ней вопреки запрещению Аристотеля обнаружится пустота. «Я показал, насколько ошибочны рассуждения Плюша, во-первых, чтобы доказать, что если и существует откровение, то невозможно доказать это одним только авторитетом церкви без проверки разума, как это утверждают все опасающиеся последнего; во-вторых, чтобы защитить от нападений метод тех, кто захотел бы пойти по открываемому мною пути истолкования сверхъестественных явлений… при помощи знаний, получаемых… от природы» (там же, 195), — добавляет он.

Мы, говорит Ламетри, не имеем права требовать, чтобы защищать свою позицию было позволено лишь верующим, а чтобы атеист молчал, ибо вовсе не доказано, что он ошибается, и, возможно, он рассуждает весьма логично. Ведь некоторые доводы, относительно которых считалось бесспорным, что они доказывают существование бога (например, «априорный аргумент Декарта»), ныне признаны несостоятельными. Нельзя считать доказанным существование бога, пока не сопоставлены доводы «за» и «против». Не выслушав доводов атеистов, нельзя быть убежденным, что бог есть, а нам их не дают выслушать. Если спорят двое и один охотно выслушивает доводы другого, а второй слушать своего собеседника отказывается, то ясно, что первый действительно убежден в истинности своего мнения, второй же лишь притворяется убежденным, и именно таковы «люди, твердящие о своей убежденности в существовании бога и преследующие атеистов! По-моему, такие люди просто обманщики». И они «от меня требуют, чтобы я поверил тому, что менее доказано, и отверг то, что более доказано» (5, 49; 56), — заключает Ламетри.

Ревнители веры указывают на людей, отрекшихся от атеизма на смертном одре. Но как только человек выздоравливает и вновь обретает способность здраво мыслить, он возвращается к атеизму. Физическая слабость и вызываемая ею слабость духа рождают веру; сила, твердость духа, знание рождают атеизм. Для слабых духом, невежественных — религия, для сильных, мужественных, просвещенных — атеизм. «Я мог бы сравнить атеистов с гигантами, захотевшими взять приступом небеса…» (2, 185) — пишет Ламетри.