Кнут Гамсун - В стране полумесяца (пер. Доброва)

• Название: В стране полумесяца (пер. Доброва)
• Автор: Кнут Гамсун
• Жанр: Классическая проза

Кнут Гамсун (настоящая фамилия — Педерсен) родился 4 августа 1859 года, на севере Норвегии, в местечке Лом в Гюдсбранндале, в семье сельского портного. В юности учился на сапожника, с 14 лет вел скитальческую жизнь. лауреат Нобелевской премии (1920).

---

Проводникъ настаиваетъ на томъ, что намъ надо вернуться теперь въ отель и поѣсть. Объ этомъ не можетъ быть и рѣчи! ведите насъ въ турецкую харчевню. Туда очень далеко! говоритъ проводникъ. Ну такъ что же? подайте сюда двое носилокъ, мы хотимъ совершитъ этотъ путь на турецкій манеръ! Проводникъ подходитъ съ нами къ экипажу, запряженному парой лошадей. Безъ дальнѣйшихъ разговоровъ онъ приказываетъ кучеру везти насъ черезъ мостъ Галата. И мы садимся разочарованные. Мы мечтали о носилкахъ съ полнымъ эскортомъ евнуховъ, о глашатаѣ, который пролагалъ бы жезломъ намъ дорогу; такъ, говорятъ, бываетъ въ большихъ городахъ Египта. Но здѣсь мы должны были ѣхать въ обыкновенномъ экипажѣ… Мостъ необыкновенно длиненъ и качается отъ усиленнаго движенія, какъ качели. При въѣздѣ на мостъ мы должны заплатить извѣстную сумму, идущую на починку моста. На мосту масса экипажей, еще больше пѣшеходовъ. Красныя фески пестрятъ толпу, куда только хватаетъ глазъ. Это выглядитъ очень оригинально, голова къ головѣ, всѣ двигаются — длинный потокъ, на которомъ плывутъ красные маки. Мы проѣзжаемъ мостъ и попадаемъ въ смѣшанную часть города. Здѣсь преобладаетъ, главнымъ образомъ, тюрбанъ. Кучеръ нашъ съ удивительной ловкостью лавируетъ среди этой толпы. Мы ѣдемъ со всей скоростью, которую позволяетъ состояніе улицы, и пріѣзжаемъ въ тихій кварталъ. Здѣсь сады, цѣлыя рощи акацій, дома съ зелеными рѣшетками на окнахъ и балконахъ — мы въ царствѣ гаремовъ. «Здѣсь живетъ мать султана», объясняетъ намъ проводникъ. Отсутствіе часовыхъ, отсутствіе какой либо роскоши, домъ съ рѣшеткой передъ нимъ — это и есть дворецъ. Тутъ же рядомъ дворецъ сестры султана. Тѣ же рѣшетки. Подъѣзжаемъ къ гарему губернатора. Домъ этотъ напоминаетъ замокъ; губернаторъ богатъ, у него сорокъ женъ. Нашъ грекъ качаетъ головой въ знакъ того, что его воззрѣніе, воззрѣніе христіанина, сводится къ тому, чтобы имѣть одну жену. Подъѣзжаемъ къ ресторану. Оказывается, что грекъ привезъ насъ къ своимъ землякамъ, которые содержатъ здѣсь харчевню. Это скучнѣйшее заведеніе на европейскій ладъ съ лакеями въ смокингахъ съ атласными отворотами. Но теперь ужъ ничего не подѣлаешь и мы, по примѣру нашего проводника, начинаемъ ѣсть. Но мы быстро кончаемъ съ этимъ. «Что теперь?» спрашиваемъ мы проводника. «Вы можете оставаться, а мы хотимъ уѣхать». «Моя обязанность васъ сопровождать», говоритъ онъ: «у насъ сегодня на очереди воющіе дервиши. Но сейчасъ еще слишкомъ рано, мы можемъ пока отправиться на базаръ».

И мы ѣдемъ на базаръ. Теперь слѣдовало бы сдѣлаться восточнымъ поэтомъ, думаю я, воспѣть всю эту красоту и погрузиться въ арабскую ночь! Но базаръ совсѣмъ не выглядитъ сказкой, онъ состоитъ изъ цѣлаго лабиринта лавокъ, продающихъ всевозможные товары. Лавки съ шелковыми матеріями и драгоцѣнностями служатъ мѣстомъ сборищъ гаремныхъ дамъ и ихъ невольницъ. Каждый переулокъ въ этомъ лабиринтѣ имѣетъ свою спеціальность: въ одномъ исключительно ткачи, въ другомъ граверы, въ третьемъ мясники и т. д. Въ одномъ переулкѣ, гдѣ продаются пахучія травы, мы безпрерывно чихаемъ. Около каждой двери стоятъ открытые мѣшки съ пряностями, тутъ же стоятъ нагруженные верблюды, которые только что пришли съ Востока и привезли новый транспортъ этого товара. «Что вы желаете купить?» спрашиваетъ проводникъ, готовый уже указать намъ надлежащую дорогу. «Ничего, ничего», отвѣчаю я тономъ, не терпящимъ возраженія. Мнѣ приходитъ на умъ, что намъ надо обязательно вернуться въ гостиницу, тамъ, навѣрное, есть для насъ письма. Но безсовѣстный человѣкъ удерживаетъ насъ на базарѣ. Мы стоимъ передъ мастерской золотыхъ дѣлъ мастера. Проводникъ выглядитъ очень несчастнымъ — это чистая случайность, что онъ сюда попалъ. Мы остаемся здѣсь. Нужна цѣлая вѣчность, чтобы все это осмотрѣть; я тороплюсь дальше. Не нахожу ли я, что этотъ кофейникъ съ бордюромъ изъ изумруда очень милъ? «О, онъ очень милъ». А эта прелестная булавка съ бирюзой вѣдь тоже красива; она, конечно, и не очень дорога. Но теперь мнѣ стало совершенно ясно, что въ гостиницѣ лежатъ письма. «Мы вѣдь можемъ прійти сюда еще разъ», говоритъ проводникъ, видя, что я безпримѣрно стойкій человѣкъ. Съ этимъ я соглашаюсь. «Конечно, мы завтра вернемся сюда. И придемъ рано, до завтрака». «Да, но тогда бирюзовая булавка можетъ быть будетъ уже продана». «Ого» говорю я такимъ тономъ, будто я здѣсь часто бывалъ и все знаю: «здѣсь тысячи такихъ лавокъ, и въ каждой есть такія булавки. Но завтра мы первымъ долгомъ придемъ сюда». Благодаря этому обѣщанію мнѣ удается вырваться отсюда. Но я все-таки оглянулся на лавку. Она была преддверіемъ сказки. Тутъ лежали драгоцѣнности изъ дальнихъ странъ съ сказочномъ стилѣ, созданныя чуждой намъ фантазіей. Мы видѣли блескъ, исходящій будто отъ всѣхъ камней Востока.

Кладбище и дервиши

Мы переѣзжаемъ Босфоръ на паромѣ. Мы проскользнули внизъ на собственный рискъ, чтобъ удрать отъ проводника. Пусть онъ поищетъ насъ тамъ наверху, на мосту! думаемъ мы, чувствуя себя довольными и свободными; и ну его съ его дервишами! Мы хотимъ переправиться въ священное мѣсто Эйюбъ, про которое мы уже давно читали. Получить билетъ въ кассѣ представляетъ для насъ нѣкоторое затрудненіе; мы не можемъ ни говорить, ни считать деньги, мы даже не можемъ объяснить, что намъ нужно два билета. Съ нами трудно сговориться, мы задерживаемъ кассира, а сзади насъ стоитъ толпа, ожидающая очереди, и, несмотря на это, мы не видимъ ни одного недовольнаго взгляда. Наконецъ, каждый изъ насъ держитъ въ рукѣ зеленую бумажку и мы вмѣстѣ съ другими спускаемся къ парому. Тихій полдень. Безконечная толкотня лодокъ, маленькихъ пароходовъ и всевозможныхъ барокъ. Здѣсь, какъ и въ другихъ приморскихъ городахъ, можно видѣть маленькихъ мальчугановъ, гребущихъ въ однѣхъ рубашкахъ. Вотъ качаются ялики, нѣсколько роскошныхъ лодокъ, каики съ высокими позолоченными носами. Въ каикахъ сидятъ дамы подъ вуалями — гребутъ евнухи. Моя спутница киваетъ дамамъ головою, онѣ ей отвѣчаютъ тѣмъ же. Онѣ лежатъ на подушкахъ въ фантастичныхъ костюмахъ. На паромѣ собрались всѣ племена Востока. Женщины вперемежку съ мужчинами; дѣти, дѣвочки-подростки, среди нихъ встрѣчаются прехорошенькія лица. Когда паромъ двинулся — поднялся вѣтеръ, и вуали нѣкоторыхъ красивыхъ женщинъ относятся въ сторону; онѣ не очень-то спѣшатъ ими опять укрыться. Вѣтеръ, очевидно, становится сильнѣй, такъ какъ мы видимъ все больше и больше красивыхъ лицъ. Мы познакомились съ этимъ фокусомъ на Востокѣ! Одна старуха сидитъ, какъ разъ, противъ вѣтра; чѣмъ сильнѣе дуетъ вѣтеръ, тѣмъ крѣпче прилипаетъ вуаль къ лицу. Но красавица, — та, навѣрное, сядетъ бокомъ, чтобъ вѣтеръ могъ откинуть ея вуаль! И, дѣйствительно, было на что смотрѣть; какъ у иныхъ эффенди загорались глаза, когда отлетало покрывало!

Мы подъѣзжаемъ къ берегу и нанимаемъ экипажъ. «Въ Эйюбъ,» говорю я. Эйюбъ — такъ оно называется и по-турецки. Но кучеръ не понимаетъ моего произношенія. Я повторяю, стараясь произнести особенно ясно, но ничего не помогаетъ. «Дай, я скажу!» говоритъ моя спутница, и тоже говоритъ — «Эйюбъ». Мнѣ стало совѣстно, она сдѣлала изъ него совершенно другое слово, которое по силѣ не могло сравниться съ моимъ. И кучеръ ее понимаетъ, теперь онъ самъ спрашиваетъ: «Эйюбъ». И моя спутница киваетъ головою въ знакъ того, что это вѣрно. Я вполнѣ увѣренъ, что мы попадемъ не въ настоящій Эйюбъ, но я долженъ смириться и уступить. Моя спутница и кучеръ болтаютъ между собою по-турецки, киваютъ другъ другу головами и о чемъ-то сговариваются. Наконецъ, мы садимся въ экипажъ и ѣдемъ. Мы попадаемъ въ настоящій Эйюбъ. Положимъ, я не видѣлъ всего свѣта, но могу съ увѣренностью сказать, что существуетъ коего только одинъ Эйюбъ. Это — священное мѣсто. Кучеръ, должно быть, не разъ возилъ сюда туристовъ, онъ знаетъ уже, что можетъ ихъ заинтересоватъ и потому подвозитъ насъ къ главному входу, откуда намъ легко проникнуть въ мечеть Магомета II. Но мы проходимъ мимо мечети. Большія мечети выглядятъ лучше на картинахъ. Онѣ не высоки, а только длинны. Софійская мечеть по длинѣ равняется маленькому городу и вмѣщаетъ въ себѣ второй по величинѣ приходъ въ мірѣ. Только она очень плоска. Въ мечети Магомета II хранится сабля Османа, представляющая большую цѣнность; каждый султанъ долженъ ее надѣть при вступленіи на престолъ. Такъ, значитъ, мы проходимъ мимо мечети, чтобъ попасть въ Эйюбъ. Эйюбъ — цѣлый городъ гробницъ. Царство кипарисовъ, платановъ, цвѣтовъ. Во многихъ мѣстахъ мечети, вездѣ храмы смерти, мавзолеи, каменныя колонны. И всюду царятъ миръ и тишина. Кипарисы стоять прямо и неподвижно, застывшіе, какъ башни; когда поднимается вѣтерокъ, въ пальмовыхъ рощахъ тихо шелестятъ листья. А то все спокойно. Мы тоже невольно начинаемъ ступать осторожнѣе, по мѣрѣ того, какъ удаляемся отъ города и улицъ. И мы говоримъ тихо въ странѣ смерти. Намъ жутко; мы невѣрующіе, и, быть можетъ, слишкомъ углубились въ Эйюбъ, въ его священныя рощи. Однако настойчиво пробираемся все глубже и глубже; со всѣхъ сторонъ насъ окружаютъ безмолвныя могилы. Мы присаживаемся на одну изъ нихъ. И живого человѣка тянетъ на кладбище, чтобъ отдохнуть. Это какъ бы островъ въ бушующемъ морѣ. Но въ то же время нѣтъ другого мѣста, гдѣ бы жизнь такъ боролась и побѣждала, какъ здѣсь: здѣсь высочайшія деревья и самые жирные земляные черви. У насъ, на родинѣ, на кладбищѣ была могила, которая цвѣла безъ всякаго ухода, она давала ягоды — и мы, дѣти, отлично знали, какъ отыскать ее! Каждая ягода была какъ бы глоткомъ вина…