Надежда Лухманова - Лилея

• Название: Лилея
• Автор: Надежда Лухманова
• Жанр: Русская классическая проза

Лухманова, Надежда Александровна (урожденная Байкова) — писательница (1840–1907). Девичья фамилия — Байкова. С 1880 г по 1885 г жила в Тюмени, где вторично вышла замуж за инженера Колмогорова, сына Тюменского капиталиста, участника строительства железной дороги Екатеринбург — Тюмень. Лухманова — фамилия третьего мужа (полковника А. Лухманова).

Напечатано: «Двадцать лет назад», рассказы институтки («Русское Богатство», 1894 и отдельно, СПб., 1895) и «В глухих местах», очерки сибирской жизни (ib., 1895 и отдельно, СПб., 1896, вместе с рассказом «Белокриницкий архимандрит Афанасий») и др. Переделала с французского несколько репертуарных пьес: «Мадам Сан-Жен» (Сарду), «Нож моей жены», «Наполеон I» и др.

---

Горденьев шёл, не разбирая дороги, поворачивая направо, налево и, как всегда почти, кружась на одном и том же месте, опять очутился недалеко от дома, на круглой площадке, где меланхолично плескал фонтан; он сел на каменную скамью, стоявшую в нише густой зелени, мало-помалу забылся, почти задремал, убаюканный монотонным журчанием воды, шёпотом гибких ветвей; — сколько времени сидел он здесь? Может быть минуту, может час, — он очнулся, слыша голос княжны Лилеи и Каргина, который сейчас же и узнал.

— Вы знаете, княжна, что я обязан был бы сделать? — говорил доктор.

— Оставить меня идти своей дорогой, ведь всё равно ничего сделать нельзя.

— Я должен был бы оторвать вас отсюда, спасти ваше погибающее здоровье, ведь с каждым днём, с каждым часом вы становитесь слабее, бледнее; борьба с ложью, со стыдом…

— Андрей Андреевич!..

— Нет, ради Бога, княжна, дайте мне раз высказать вам всё, иначе я задохнусь, я с ума сойду, если буду молчать. Вы верными, быстрыми шагами идёте — не к смерти, — это не так ещё близко, а к отчаянию.

— Я религиозна…

— Я знаю, и религия спасёт ваше тело, вы не способны посягнуть на вашу жизнь.

— Моя жизнь нужна отцу…

— Знаю, знаю… — доктор чуть не кричал, но в голосе его было столько искренней тоски, столько страшного горя, что даже у Горденьева шевельнулось доброе чувство к нему. — Знаю, но тем не менее слежу с каждым днём как силы покидают вас, вы страдаете без жалоб, без слёз, но ведь я — доктор, я тоже — христианин, я спасал умирающих, я вырывал их из самых когтей смерти, и я ничего, поймите, ничего не могу сделать для вас, — вы не позволяете, а между тем всё сердце моё, весь мозг — полны вами; я не смею назвать чувство, которое составляет смысл моей жизни, не смею положить к вашим ногам всё, что имею; я…

Громкий, суровый голос доктора перешёл почти в шёпот, слышно было, что горло его сжимают рыдания.

— Андрей Андреевич, — Горденьев в каждом вздрагивавшем слоге чувствовал волнение, охватившее девушку, — я должна сказать вам тяжёлые вещи, мне больно… но так надо… мне 23 года, я понимаю жизнь… играть в недосказанное я не ногу; я никогда не буду вашей женою.

— Никогда?.. Княжна!.. Елена Павловна!.. Никогда?..

— Никогда, доктор, — моя мать бросила отца, когда я была малюткой.

— Ангел не выдержал бы с ним жизни.

— Вы не должны так говорить. Она была мать и должна была выдержать. Я принадлежу тому, кто вырастил меня, и судить отца не могу, я всегда знала его одинокого, оставленного. Мать поступила на сцену, она — знаменитая певица. — Отец не может слышать её имени, меня он вырастил в своих принципах, для него видеть дочь свою, княжну Лукомскую, женою доктора Каргина, — это пережить, или, вернее, умереть от второго семейного удара, — сперва жена, потом дочь.

— И вы, — и вы думаете так же? Так же презираете человека за то, что он — простой труженик, не титулованная праздность…

— Вы убедились давно, что я уважаю вас, доктор, я была ребёнком, когда вы сказали мне: «Слушайтесь меня, и я постараюсь спасти вашего отца», я привыкла уважать вас, — наконец, — я здесь с вами ночью, я говорю с вами, разве этого не довольно?

— О гордая, чистая Лилея! — Вы всегда одна и та же, справедливая и недосягаемая. Неужели, ради предрассудков света, который не знает вас, оставляет вас — прекрасную, молодую — вянуть здесь в нужде, в глуши, вы откинете мою любовь, единственный путь к спасению?

— Это не спасение, отец никогда не благословил бы меня, — а я никогда не рассталась бы с ним. При том… при том, я не люблю вас. — Каргин отшатнулся и хотел бежать. — Останьтесь, останьтесь, прошу вас; — я ведь никого не люблю! Ни разу я не позволила мысли своей остановиться на вас как на исключении из других, ни разу не позволила себе пробыть с вами лишнюю минуту, я сказала себе, что вы — друг, — доктор и — этого довольно, и ничем другим вы не можете быть для меня, я не не люблю вас, я вас только не люблю, как не люблю никого другого… Вы понимаете это?

— А этот граф, приехавший Бог знает откуда? Это — не жених?

— Мне стыдно за ваш вопрос, но я понимаю, что вы страдаете, он мог бы быть моим женихом по имени и положению, но он чужой приехал, чужим уедет. — Я ни одним дыханием не помогу свершающейся судьбе, моя участь будет такая, какою определил её Бог…

— Как может он видеть вас, быть около вас и не полюбить вас, Лилея?

— Почему вы думаете, что человек с его именем и положением не любит и не любим? Я для него — чужая, как и он для меня, я пришла с вами в сад не для этих разговоров, доктор, я хочу просить вас…

— Всё, что скажете — свято для меня.

— Отец выразил на днях желание поехать за границу. Тут весь окружающий нас обман держится каким-то чудом, но я устала лгать, ах, как устала! Я вечно дрожу, лгу; а я так ненавижу и страх и ложь! Прошу, спасите меня, у меня больше нет сил на эту жизнь; помогите мне продать всё, оставшиеся картины, оставшееся оружие, книги, всё, всё, что можно продать, обратите в деньги, ведь отцу больше не встать, не наслаждаться всем этим.

— А вам?

— Мне после него ничего не надо; да и не обо мне речь. Созовите консилиум и ушлите его на год за границу, там мы доживём как-нибудь; мне жаль, жаль отца, но ему за семьдесят лет.

— А вы?.. Что будете вы делать; на его век хватит денег, но после, для вас что останется?

— Я пойду в монастырь.

— В монастырь? — Лучше, чем замуж за плебея, любящего, боготворящего вас?

Ответа не было.

— Жестокое, безумное воспитание, проклятая гордость, всосавшаяся с молоком матери… Я сделаю всё…

Шаги, широкие, почти бегущие шаги захрустели по песку и… стихли. Луна вынырнула из-под тучи и осветила княжну, она стояла тоненькая-тоненькая как ветка, руки упали вдоль тела, на бледном лице горели большие глаза, но они были сухи…

— У всякого своя судьба! — проговорила она, глубоко перевела дух и тихо, неслышно пошла по направлению дома.

— У всякого своя судьба, — сказал, вставая, Горденьев, но у него лицо было всё смочено слезами.

О! Если бы он был свободен, он бросился бы на колени перед этой девушкой и молил бы её позволить полюбить себя. — Он спас бы это Раздольное и имя разорившихся князей; но Лилея сказала правду, ему было 35 лет, уже год, как он был жених прелестной и горячо любившей его девушки. Болезнь матери отсрочила их свадьбу, но теперь невеста была там, у больной, а он уехал только за бумагами и устройством дел.

Ненужная встреча, жестокая насмешка судьбы, вдруг бросившая его в чужую тайну, открывшая ему страдания, мимо которых он должен хладнокровно пройти.

«У всякого своя судьба, Лилея, и монастырь, который ждёт тебя, может, лучшее пристанище для твоей больной и гордой души. Прощай, Лилея! Прощай, бедный ребёнок, старающийся из всех сил спасти жизнь никому ненужного человека, честь вымирающего имени!..»

Горденьев уехал на другое утро.

1899

Примечания

1

кресло-качалке — фр.

2

здесь: барак для черни — фр.

3

грязи и насекомых — фр.

4

Это не ответ, дочь. — фр.

5

шедевр — фр.

6

Поделитесь со мной новым — фр.

7

Есть вещи бесподобные, мой дорогой — фр.

8

О, я не пою — фр.

9

Надеюсь, мы еще не такие- фр.